Лярва

– Ну, со стерлядочкой ты уж хватил, в деревенской-то глуши! – хмыкнул Волчара.

– Ничего, дай помечтать мученику охоты! – Дуплет остановился в самом тёмном углу поляны, где разлапистые ели образовали плотный труднопроходимый шатёр, весь опутанный паутиной, и начал внимательно вглядываться во что-то, привлёкшее его внимание и находившееся позади ветвей. – И чтобы при этом была неспешная беседа допоздна, и шуточки-прибауточки, и чтобы. – Он даже присел на корточки, затем опять поднялся и наклонился вперёд, ступив на шаг вглубь бурелома и раздвинув руками ветви. – И тут вдруг выясняется, что хозяюшка-то наша – вдовица, отчего вечер становится ещё более… интересным.

Он вдруг замер и неподвижно стоял некоторое время, будто боясь пошевелиться. Затем очень медленно повернул голову к остальным, и обнаружилось, что глаза у него дико выпучены, а лицо до того неестественно белое, словно его посыпали пудрой. Но ещё до того, как с уст его сорвался свистящий, исполненный ужаса шёпот, Волчара и Шалаш услышали за ветвями тихое и низкое рычание огромного зверя.

– Быстро и очень спокойно идите к ружьям, не поворачиваясь спиной! По-моему, это медведь.

Все онемели и некоторое время молча переглядывались, ещё не веря, не соглашаясь признать, что время дорого и что нельзя столь щедро тратить драгоценные секунды. Лишь когда позади Дуплета чёрная и грозная тень, ранее принимаемая за тень от деревьев и ветвей, вдруг сдвинулась с места и в мгновение ока переместилась на два метра левее, мужчины поняли, насколько опасно их положение. И оба шагнули к ружьям, так как Дуплет, похоже, впал в настоящий ступор и не мог пошевелиться.

Однако подлинное понимание ситуации пришло к ним при следующем их шаге, когда с другой стороны от Дуплета, правее, вдруг раздался высокий и надтреснутый голос какого-то другого животного, размерами поменьше – и на поляну выскочили сразу два медвежонка. Оба были совсем небольшие, вряд ли зимовавшие более одного раза. Тёмно-коричневые, косматые и башковитые, они были как две капли воды похожи друг на друга. Один из них, впрочем, сразу остановился и кинулся обратно под ветви, но другой, продолжая неуверенно порыкивать, закосолапил ещё правее, по хорде вдоль проплешины в лесу, прямо к толстой и дуплистой сосне позади Волчары. Вокруг сосны стоял высокий и ещё не опавший наземь сухостой из трав, который и укрыл малыша, опрометчиво кинувшегося прочь от матери.

Сложилась та самая ужасная и смертельно опасная ситуация, когда между матерью-медведицей и её медвежонком оказался человек, да не один, а целых двое – Дуплет и Волчара. Люди представляли собою препятствие на пути матери к её детёнышу. Шансов выжить в таком положении у любого живого существа крайне мало, и все трое охотников это мгновенно поняли. А понявши, до сотрясения остро ощутили древний, панический ужас перед близкою смертью.

Раздался ужасающе громкий рёв – и медведица, ломая ветви, ринулась вперёд. Из-за густых ветвей показалась её влажная пасть с огромными устремлёнными вперёд клыками и чёрные губы, крупно дрожавшие от исторгаемого при рыке воздуха.

В этот момент Волчара уже хватал ружьё, а Шалашу до своего оставалось сделать два прыжка. У Дуплета молнией пронеслось в голове, что сейчас он находится между матерью и одним из её детёнышей, но сделай он шаг назад, под ели, и окажется между нею и другим медвежонком, поэтому путь к спасению – только вперёд, хотя и очевидно, что ему не успеть. Ощеренная огромная голова медведицы уже поворачивалась к Дуплету, когда он изо всех сил прыгнул вперёд в надежде, что удастся хотя бы плашмя приземлиться на своё ружьё, схватить его и успеть перевернуться с ним на спину, так как очевидно было, что встать на ноги времени не хватит. И когда он действительно упал на ружьё и в панике стал переворачиваться на спину, то осознал, что не смог ухватить оружие потными трясущимися руками. В это мгновение ревущая медведица уже склонилась над Дуплетом, а Волчара ещё только взвёл курок и начинал прицеливаться.

Выстрел прозвучал, когда клыки зверя сомкнулись вокруг предплечья защищавшегося рукой Дуплета и послышался его дикий, истошный вопль.

Волчара стоял от медведя на расстоянии не более десяти метров и прекрасно помнил, что все три ружья заряжены патронами с дробью. Это была утиная охота, иначе и быть не могло. Но какой ущерб косматому гиганту с толстой шкурой могла нанести трёхмиллиметровая дробь, рассчитанная на утку? Стрелять в разъярённого зверя имевшимся оружием было подобно самоубийству, однако другого выхода не было. Даже с близкого расстояния рассчитывать на положительный исход можно было только в том случае, если бы Волчара уметил медведю в глаз – но он даже не имел времени прицелиться и выстрелил только в нужном направлении. Несмотря на переживаемый панический ужас и тряску рук, Волчара попал в цель, с замиранием сердца ожидая, что подобный поражающий фактор только пуще разозлит и без того свирепую медведицу. Так и случилось.

Она нервно рыкнула, судорожно передёрнула кожей и выпустила из пасти окровавленную руку Дуплета, повернув морду к Волчаре. Осознав опасность с этой стороны, она тем не менее не желала расставаться с поверженным врагом, и её передняя лапа легла на грудь Дуплета. Видя краем глаза, что Шалаш тоже схватил своё ружьё, и с ужасом ожидая, что сейчас это чудовище простым сжиманием когтей проломит грудную клетку товарища, Волчара выстрелил из второго ствола. И опять попал только в тело, точнее, в шкуру.

Ему показалось, что в глазах медведицы сверкнула молния, когда она оглушительно зарычала и, отвернувшись от Дуплета, обратилась к Волчаре всем корпусом. Через секунду должны были последовать два – не более – её прыжка по направлению к нему и один-единственный удар огромной когтистой лапой, рассчитанный на перелом позвоночника.

Но здесь неожиданно повёл себя Шалаш. Вместо предполагаемого от него Волчарой двойного выстрела всё тою же бесполезной дробью в медведицу – выстрела, который даже не замедлил бы её прыжка, – он вдруг выстрелил в медвежонка, прятавшегося за сосной. Выстрел сбил щепу со ствола дерева и возымел эффект: детёныш испуганно заурчал своим срывающимся рычком и сиганул через заросли, по бурелому, по длинной дуге туда, где находился его брат или сестра, под ту самую ель, из-под которой он раньше столь опрометчиво выбежал. Это задержало приготовившуюся к смертельному броску мать, которая повернула голову к стрелку. А когда Шалаш вслед удиравшему медвежонку выстрелил из второго ствола и тот в ответ дико взвизгнул, она и вовсе отказалась от своего намерения и метнулась к ели, намереваясь, кажется, собственным телом загородить малышей.

В этот момент Волчара всей спиной ощущал, как с затылка на спину безостановочно льётся липкий и тёплый пот ужаса. Прислушиваясь к обильным струям пота, весь похолодевший и дрожавший крупною дрожью, он поэтому не сразу увидел, что под ноги ему летит какой-то длинный тёмный предмет. И лишь крик Дуплета вернул его к реальности:

– Лови-и-и! Стреля-я-яй! – страшным голосом орал Дуплет, заставив тем самым Волчару понять, что длинный предмет – это ружьё Дуплета, которое тот кинул ему здоровой рукою, будучи не в силах выстрелить сам.

Машинально присев на корточки, Волчара схватил это ружьё и так же, с корточек, направил дуло на медведицу. Она тем временем повернулась к ели и к своим детям задом и, снова оглушительно заревев, обратила красную пасть к людям. За её спиной продолжал жалобно кричать раненый детёныш, что лишь подстёгивало решимость матери расправиться с незваными гостями. Дёрнув головой на крик малыша, она рванулась вперёд – но раздался очередной выстрел Волчары, который успел в этот раз с корточек прицелиться ей в голову. Она чуть покачнулась и, не обращая внимания на ручеёк крови, побежавший из пасти, одним прыжком преодолела половину разделявшего их расстояния. Тем временем Волчара, видя, что Шалаш что-то слишком долго возится с перезарядкой своего ружья, постарался прицелиться ей в глаз и выстрелил из последнего ствола, оставшись полностью безоружным. К несчастью, он не попал в глаз. И, вообще, четвёртый выстрел оказался напрасным: в критический момент меткость бывалого стрелка подвела его.