Страница 24 из 54
8. Я ПРИОБРЕТАЮ СПУТНИКА
Я рванулся вперед, но наткнулся на кончик меча офицера. Солдат, положив арбалет на землю, шагнул к застывшей от изумления дочери убара и начал расстегивать крючки на ее платье. Через несколько секунд она стояла совершенно нагая, а грязная одежда лежала около ее ног. Хотя ее кожа была запачкана болотной жижей, это не могло уменьшить ее красоту.
– Почему вы это сделали? – спросил я.
– Марленус бежал, – ответил офицер. – В городе хаос. Посвященные взяли правление в свои руки и приказали публично заколоть Марленуса и членов его семьи на стенах Ара.
Девушка простонала.
Офицер между тем продолжал:
– Марленус утратил Домашний Камень, счастье Ара. Вместе с пятьюдесятью тарнсменами он захватил сколько мог из сокровищницы Ара и скрылся. На улицах идет гражданская война между различными группировками.
Девушка безвольно протянула свои запястья и рядовой защелкнул на них рабские наручники, сделанные из золота и украшенные голубыми камнями. Они могли бы быть украшением, если бы не их функция. Талена молчала. Ее мир рухнул в одно мгновение. Она стала ничем. Как и другие члены семьи Марленуса. Она станет объектом мести разъяренных горожан, которые некогда под мелодичную музыку Гора маршировали в колоннах убара в дни его славы, неся флаги с изображением ка-ла-на и сумки с зерном са-тарны.
– Я тот, кто украл Домашний Камень.
Офицер кольнул меня мечом.
– Мы так и подумали, найдя тебя в компании марленусского отродья, – хрюкнул он. – Не бойся – хотя многих в Аре восхитил твой подвиг, смерть не будет легкой и приятной.
– Освободите девушку, – сказал я. – Она ни в чем не виновата, наоборот, она делала все, чтобы спасти Домашний Камень.
Талена, казалось, испугалась, что я прошу за нее.
– Посвященные сказали свое слово, – объявил офицер. – Им нужна жертва, чтобы снискать милость Царствующих Жрецов и восстановить Домашний Камень.
В этот момент я проклял Посвященных Ара, которые, как и вся их каста, жаждали только политической власти, от которой формально отказались, согласно белому цвету своей одежды. Настоящей целью жертвоприношения было устранение всех возможных претендентов на трон Ара и последующее усиление политической власти Посвященных.
Глаза офицера сузились. Он снова кольнул меня мечом.
– Где Домашний Камень? – осведомился он.
– Не знаю, – ответил я.
Тут, к моему изумлению, дочь убара произнесла:
– Он говорит правду.
Офицер холодно посмотрел на нее, и она вспыхнула при мысли, что ее тело более не священно в его глазах и не находится под защитой убара.
Она подняла голову и спокойно сказала:
– Домашний Камень в седельной сумке его тарна. Тарн улетел. Домашний Камень исчез.
Офицер выругался.
– Ведите меня в Ар, – сказала Талена. – Я готова.
Она сошла с кучи тряпья и гордо выпрямилась. Ветерок играл ее черными волосами.
Офицер оглядел ее и его глаза вспыхнули. Не глядя на рядового, он приказал ему связать меня и пристегнуть к горлу цепь, обычно применяющуюся на Горе для рабов и заключенных.
Затем, не сводя глаз с Талены, он вернул меч в ножны.
– Эту я свяжу сам, – сказал офицер, вынимая из подсумка цепь и приближаясь к девушке. Она стояла не шевелясь.
– Путы не нужны, – сказала она.
– Это я решу сам, – ответил офицер и рассмеялся, набрасывая цепь на горло девушке. Кольцо защелкнулось. Он игриво дернул цепь. – Вот уж не думал вести на своей цепи Талену – дочь Марленуса.
– Животное! – прошипела она.
– Мне кажется, что я научу тебя уважать офицера, – сказал он, просунув руку между ее горлом и кольцом, а потом внезапно одним движением притянул ее к себе и опрокинул на траву. Солдат с восторгом смотрел на это, рассчитывая, что придет и его черед. Всем весом наручников я ударил его по затылку, и он рухнул на колени.
Офицер вскочил на ноги и в ярости схватился за меч. Но я прыгнул на него прежде, чем он вынул его даже наполовину, и схватил руками за горло. Мои пальцы сжались как когти тарна. Он выхватил из-за пояса кинжал Талены, будучи скован я не мог предотвратить удар.
Внезапно его глаза расширились, а вместо руки остался кровавый обрубок. Талена успела выхватить меч и отрубить руку, державшую кинжал. Я ослабил хватку. Офицер дернулся пару раз на траве и умер. Талена все еще стояла с остекленевшими глазами, в ужасе от того, что совершила.
– Брось меч, – скомандовал я, боясь, как бы не пришла ей в голову мысль убить меня. Девушка бросила оружие и упала на колени, закрыв лицо руками. Все же ничто человеческое не было ей чуждо.
Я взял меч и подошел к рядовому, раздумывая, стоит ли убивать его, если он еще жив. Думаю, я оставил бы его в живых, но судьба распорядилась по своему – он неподвижно лежал на траве. Тяжелые наручники проломили ему череп.
Я пошарил в сумке офицера и нашел ключ к наручникам, но с трудом мог поднести его к нужному отверстию.
– Дай мне, – сказала Талена и открыла замок. Я сбросил наручники и стал растирать запястья.
– Прошу вашей милости, – сказала Талена, протягивая мне руки, стянутые рабскими наручниками.
– Конечно, – сказал я, – извини.
Я нашел в сумке ключ к ее наручникам и открыл их. Затем я снял ее цепь, а она мою.
– Что ты собираешься делать? – спросила она.
– Взять все, что может потребоваться, – ответил я, сортируя вещи. Больше всего меня заинтересовали часы-компас, пища, две фляги с водой, тетива и немного масла для механического арбалета. Я решил взять меч и самострел, в колчане оставалось десять стрел. Ни у одного из солдат не было ни копья, ни щита. Потом я бросил в одну кучу цепи и наручники вместе с рабским ошейником. Трупы я подтащил к болоту и бросил в трясину.
Когда я вернулся к роще, Талена сидела на траве около одежд, сорванных с нее. Я был удивлен, что она не оделась.
Увидев меня она спросила:
– Мне можно одеться?
– Конечно, – ответил я.
– Как видишь, у меня нет больше оружия, – улыбнулась она.
– Ты себя недооцениваешь.
Она порылась в груде вонючей одежды, которая была ей так же отвратительна, как и мне. Наконец, ей удалось найти сравнительно чистое одеяние, что-то сделанное из голубого шелка, оставляющее плечи обнаженными, и надела его, использовав вместо пояса полосу от покрывала. Это была вся ее одежда. Теперь она не стала скромничать – это выглядело бы глупым после того, как она была полностью обнажена. С другой стороны она была рада избавиться от тяжелых одежд дочери убара. Ее одежда и теперь была слишком длинна, волочилась по земле, так как была предназначена скрывать ноги, одетые в башмаки на платформе. По ее просьбе я подрезал платье до щиколоток.