Всё зеленое

Мы сели в Пандору. Макс остановился возле открытого окошка с моей стороны. На плече у него висел рюкзак, а под глазом красовался бледнеющий синяк.

– Может, все-таки поедешь? – спросила я, когда приходившие проводить нас ребята ушли.

– Да нет. Дело тут одно наклюнулось. – Макс хлопнул по крыше: – Счастливого пути.

Но не успела Пандора тронуться с места, как металлическая калитка резко распахнулась и нам наперерез выскочила Зоя.

Лицо у нее было красное, заплаканное, длинные рыжие волосы растрепались. Она метнулась к машине, распахнула дверь и влетела на заднее сиденье.

– Поехали, – велела она, словно в такси.

– Мы не в Москву, – ответил Артём.

– Не важно.

– Мы далеко. В другой город.

– Без разницы. Просто поехали быстрее.

– Что случилось? – испугалась я.

С Зоей мы были мало знакомы, но обычно с ее лица не сходила солнечная улыбка. Видеть же теперь ее в слезах было очень непривычно.

– Просто поезжай, – Макс проворно запрыгнул следом за ней и, хлопнув дверью, пихнул Артёма в спину.

Артём оглянулся на ворота лагеря, но там никого не было.

– Я не хочу в этом участвовать, – серьезно сказал он.

– Ах так, – вспыхнула Зоя. – Тогда я пойду пешком.

В мгновение ока она выскочила из машины и энергично зашагала по дороге.

Волосы пылали, узкая джинсовая юбка поднялась выше положенного.

– Тёма, – Макс лег грудью на водительское кресло и что-то зашептал на ухо Артёму.

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – недовольно отозвался тот, и Пандора медленно покатилась следом за Зоей.

Широко распахнув дверь, Макс помахал ей рукой.

Капризничать Зоя не стала и тут же вернулась в машину.

– Спасибо! – Она шмыгнула носом и улыбнулась. – Я боюсь одна по лесу ходить.

– Я могу вас с Максом до станции довезти, – сказал Артём.

– А поехали сначала поедим? – неожиданно предложил Макс.

– Кстати, да. Я же сегодня заново родился и в этой жизни еще ничего не ел, – продолжая глядеть на дорогу, Артём нашарил рукой мои пальцы и сжал их. – А тебя откармливать буду. Совсем исхудала. На этом своем теплоходе.

Ветер задувал в открытые окна, и даже если мои щеки внезапно становились влажными, они высыхали в момент. Оставалось совершенно непонятным, почему я все-таки не умерла?

Глава 4

Тоня

Мы ехали в обнимку, но молча. Просто слушая музыку. Амелин думал о своем, а я о нем. Встреча с мальчиком подействовала на него плохо.

Он никогда не рассказывал о своем прошлом полную правду. Все его байки всегда были переплетением книжных сюжетов, собственной фантазии и искаженной реальности.

Мила родила Костика в семнадцать, и лет до пяти, а может и дольше, он жил с бабушкой в деревне и считал бабушку мамой, а Милу – сестрой. Но потом Мила уехала в Москву – устраивать личную жизнь и забрала ребенка, который ей был совсем не нужен, с собой. Она надеялась, что бабушка выкупит мальчика, но у той возникли проблемы, и деньги взять было неоткуда.

Амелин остался с Милой. Она работала танцовщицей в стриптиз-клубе, и в их доме вечно ошивались чужие мужчины и женщины: Милины подруги, любовники, любовники подруг и просто случайные людей, которым не с кем было провести время. Костик же кочевал из школы в школу и пытался как-то во всем этом выжить.

Наверное, уйди он из дома или свяжись с дурной компанией, ему светило бы будущее наркомана или воришки, но Амелин был одиночкой, скептиком и интеллектуалом. Ему просто нужен был нормальный дом и немного человеческого тепла.

Он отчаянно и до последнего искал любви у своей матери, не в силах понять, отчего она не может любить его так, как об этом пишут в книгах, и почему каждый раз вместо него выбирает какого-то чужого человека, почему прощает побои и никогда не может вступиться за собственного сына, тогда как сам он был готов умереть, защищая ее.

Из-за ожога сзади голые плечи Амелина напоминали лягушачью кожу, спину покрывали шрамы, а руки от запястий до локтя – порезы. Он слишком близко принимал все к сердцу и слишком много думал. А два года назад, защищая мать, убил избивавшего Милу ухажера. Ударил его по голове бутылкой и не рассчитал.

Был суд. Костика не могли не оправдать – он сам тогда еле выжил. Но с учетом прошлых попыток свести счеты с жизнью его все равно отправили в психиатрическую лечебницу на профилактику, а Милу лишили родительских прав.

Но что толку, когда Амелину в это время было уже шестнадцать, и почти все самое плохое, что могло случиться, случилось?

– Я тебя сейчас укушу, – сказала я ему на эскалаторе.

– Что я сделал?

– Просто хочу тебя укусить.

– Кусай. Мне не жалко, – он подставил руку. – Если тебе от этого будет приятно, то и мне тоже.

– Это плохо, когда смотришь на кого-то и очень-очень хочешь укусить – просто так, без всякого повода? Взять и сильно-сильно укусить, а может, даже не один раз.

– Можно хотеть укусить со зла, а можно из любви.

– Вот как это – хотеть укусить из любви? Это странно, да? Это какие-то отклонения? Скажи мне как специалист по патологиям.

– Есть такое слово – гиджил. Оно означает непреодолимое желание причинить боль от любви.

– Но почему?

– Потому что мы всё, что очень сильно любим, хотим присвоить. Сделать частью себя. Но это невозможно. Тогда человеку ничего не остается, как попытаться уничтожить то, что приносит ему страдания.

– Почему у тебя всегда все сводится к страданиям?

– Потому что жизнь – всегда боль.

– Амелин!

– Ладно-ладно. Шучу. Я не знаю, почему тебе хочется меня укусить. Просто кусай уже, и все. Я приготовился.

– Своими страданиями ты меня сбил.

– Ты перехотела меня кусать? Тогда я тебя укушу.

Он подул мне в шею. Было щекотно, смешно и приятно.

Центр есть центр. Все невысокое и компактное. Расстояния крохотные. Архитектура – дореволюционные особнячки и советские монументальные строения. Летом – рай для любознательных туристов.

Мы миновали несколько улиц, перешли через пару светофоров.

Дорога от метро заняла не больше пяти минут. Мы остановились в небольшом узком переулке среди старых домов с маленькими магазинчиками и кафе.

Амелин выпустил мою руку:

– Постой, пожалуйста, здесь. Я быстро.

Не дожидаясь вопросов, он быстро перебежал улицу и исчез под полукруглым козырьком с плохо различимой вывеской.

Постояв немного, я перешла дорогу и присмотрелась.

Под козырьком была металлическая коричневая дверь с небольшим окошком, а с двух сторон от нее – полуобнаженные неоновые девушки, зажигающиеся в темноте над надписью: «Strip Club».

Я осторожно потянула за ручку, и дверь мягко приоткрылась. С правой стороны в нише находилась стойка охранника, но его самого там не было. Сделав еще шаг, я отодвинула штору.

За ней обнаружился небольшой, тускло освещенный зал с черно-белой шахматной плиткой на полу и огромным дутым кожаным диваном у дальней стены. Слева и справа располагались массивные распашные двери. Над одними горела надпись: DANCE ZONE, а над другими – VIP.

Створки дверей в дэнс-зону остались приоткрытыми, и нетрудно было догадаться, что совсем недавно через них кто-то проходил.

Я увидела достаточно, чтобы сообразить, куда мы пришли.

Амелин старался как можно меньше говорить об этой стороне своей жизни, так что стоило вернуться и терпеливо дождаться его на улице, однако соблазн заглянуть за двери оказался настолько велик, что я несколько долгих секунд боролась с собой, чтобы заставить себя уйти.

Но тут шторы раздвинулись, и из-за них появилась высокая фигуристая женщина. Быстро окинула меня взглядом и поморщилась:

– Ты не подходишь.

На ней был светлый обтягивающий большую полную грудь топик и широкие, сидящие на самых бедрах бриджи. В пупке плоского загорелого живота блестело колечко пирсинга.

Громко цокая острыми каблучками плетеных босоножек, она прошла мимо меня, встряхнула длинными черными волосами и распахнула двери дэнс-зоны: