Страница 12 из 62
– А вот и мы! – Дверь открылась, и в кухню вошли мама и её приятельница.
– Шо я вижу! Семён Маркович, я ни разу не видела вас с папироской. Разве вы курите? – В голосе Розы Моисеевны звучало неподдельное удивление.
– Теперь куру… – Печально поведал доктор, сделал глубокую затяжку и меланхолично выпустил дым в форточку.
– Так, а я шо-то не поняла. Мы что-то празднуем? И шо? – В голосе мамы сквозила ирония, но чувствовалась и большая доза тревожного изумления.
– Таки-да! Празднуем. – Голос доктора был по-прежнему печальным и отрешённым. Словно он сообщал родственникам о скорой кончине больного.
– Так зачем же водкой? Семён Маркович, в буфете есть приличный коньяк, а водку я пользую только в лечебных целях для примочек.
– Нет, Фира. Коньяк тут не поможет, только водка. И не примочки, а вовнутрь!
– Вей з мир! Вы нас пугаете! Шо случилось? Миша, шо с доктором?
– Ничего мамочка! Просто мы обсуждали, как мне лучше устроить сдачу экзаменов за начальные классы, вот Семён Маркович и задумался, к кому обратится за экстернат.
– Семён, это так?
– Таки – да, Фира! Кто я такой, шоб не соглашаться за то, шо сказал Миша?
Семён Маркович выкинул папироску в форточку, устало сел за стол и потянулся к бутылке. Но мама ловко выхватила «лекарство» из рук доктора и укоризненно произнесла:
– Семён Маркович, нам сегодня ещё ехать в консерваторию! Вы забыли, шо уже договорились с мадам Рейдер за то, чтоб Юлия Александровна посмотрела Мишеньку?
– И что? Ваш мальчик таки хорошо поёт? – В голосе Розы Моисеевны сквозил неприкрытый интерес и предвкушение «вкусной» новости, с которой не стыдно и по подругам прокатиться, и по их же ушам проехаться…
– А ещё я играю на аккордеоне и гитаре!
Со стороны доктора послышался приглушённый всхлип.
– Семён Маркович? Шо с вами? Что-то вы бледный совсем! Может вам накапать успокаивающих капель?
– Фира – нет! Лучше накапайте мне рюмку коньяку. От него пользы будет больше, это я вам как доктор говорю!
Мама с сомнением взглянула на доктора, но прошла к буфету и поменяла бутылки. Достав заодно и три рюмки. Доктор ловко разлил коньяк дамам и себе. Глядя на просвет рюмку с коньяком, и любуясь янтарным напитком, вздохнул и задумчиво произнёс:
– Никогда бы не подумал, что в зрелом возрасте может наступить такой момент, когда я буду чувствовать себя словно нерадивый студент, шо не выучил предмет, и теперь не может ответить на вопрос строгого экзаменатора. А я, таки-да, ответить затрудняюсь! Боюсь, что всех моих медицинских познаний не хватит, чтоб объяснить Мишенькин феномен. Что ж, давайте за этот феномен и выпьем. Ваше здоровье, дамы! И доктор лихо опрокинул в себя рюмку коньяка.
Роза Моисеевна выразила желание сопроводить нас «до Юлечки», мол, они добрые подруги и давно не виделись. Полчаса сборов и мы уже едем на двух пролётках в сторону будущей Одесской национальной музыкальной академии, которую я осматривал не далее как десять дней назад. Охренеть!
Мы приехали чуть раньше назначенного срока, и Юлия Александровна оказалась занята. Вся наша компания прошла в пустующую аудиторию и дамы, рассевшись на стульях, завели разговор о своих общих знакомых. Семён Маркович принял в разговоре самое живое участие, а я предоставленный самому себе направился к старинному роялю, что стоял на сцене. Это оказался знаменитый «Стейнвей». Большой рояль для концертного зала. Крышка рояля была поднята, но клавиатура прикрыта клапаном. Я осторожно провёл рукой по полировке рояля. Да… Вот это вещь!
Лора, моя первая и последняя серьёзная любовь окончила омское муз. училище. Мы так и не поженились, хотя всё к тому шло. Но началась перестройка и она, этническая немка, с родителями уехала в Германию к родственникам, а я после защиты кандидатской отправился в Красноярск. Но те пять лет, что мы провели вместе для меня даром не прошли. У девушки дома тоже стоял рояль, не «Стейнвей», конечно, а «Эстония». Вполне престижный рояль по меркам Советского Союза. И мы частенько с Лорой музицировали в четыре руки. Музыкантом-виртуозом я естественно не стал, но под её руководством кое-что играть научился и достаточно неплохо для любителя. Во всяком случае, моей девушке моя игра нравилась, а для меня это был главный стимул.
Подняв клапан рояля, я нежно провёл ладонями по клавишам и те чуть слышно отозвались, словно приглашая меня к музыке. Я вздохнул, с сожалением понимая, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Тело, в которое я попал, вряд ли когда сидело за клавиатурой, да и моя мышечная память заточена на мои прежние габариты, а не на ребёнка. Но: «когда нельзя, но очень хочется, то можно….». Цитата из далёкого детства переломила мой скептицизм, и я воровато оглянувшись на взрослых, подкрутил повыше банкетку. Пусть мои ноги с трудом достают до педалей. Пусть нетренированные детские пальцы не смогут полноценно нажимать клавиши и брать аккорды. Пусть мой реципиент никогда не сидел за роялем, но разве мне-то кто запретил попробовать?
Что мне играть даже и вопроса не возникло. Моя самая любимая композиция, это «Свадебный вальс» Евгения Доги. Тревожный и одновременно щемящий душу мотив, как нельзя лучше подходит к ситуации, в которой я сейчас оказался. В «моё» время к музыке вальса певица Зарифа Мгоян написала великолепные слова. Но сейчас мне не аккомпанирует оркестр. И за роялем я один.
Я тихо тронул клавиши, слегка касаясь их и пытаясь по чуть слышному звуку определить, ту ли ноту я беру. И лишь убедившись, что нажимаю на нужную клавишу, переходил к следующей. Получалось плохо. То промахивался мимо нот, то пальцы просто не успевали за темпом. Но я продолжал и продолжал повторять движения, уже не зацикливаясь на каждом досадном промахе. В какой-то момент понял, что у меня начинает получаться что-то отдалённо напоминающее любимый вальс, а мои глаза прикрыты, и я уже не слежу взглядом за своими руками. И тогда я начал про себя напевать песню Зары.
В голове звучали звуки вальса, с ними переплетались слова песни, и мой рояль теперь лишь вторил живущей во мне мелодии. Меня охватила щемящая тоска по исчезнувшей навсегда моей прошлой жизни. За что мне всё это? Что я такого совершил, что заслужил подобное? На ресницах выступили слёзы, в носу засвербело, но я только упрямо сжал губы и полностью отдался во власть музыки, словно прощаясь со своей, пусть и непутёвой прошлой жизнью.
Я закончил играть и устало опустил голову. Неожиданно заныли пальцы, а кисти рук пронзила судорога, моё лицо непроизвольно скривилось в гримасе боли, и я не сдержал стона.
– Покажи руки! – Я вздрогнул от неожиданности. Голос был требовательным и незнакомым. С недоумением оглянувшись вокруг, я увидел возле себя маму, Семёна Марковича и Розу Моисеевну. А ещё пожилую статную женщину в тёмно-синем платье, и невысокого полноватого мужчину, в смешных круглых очках с большими диоптриями. Именно он и потребовал, чтоб я показал ему свои руки. Недоумевая, когда они успели вокруг меня собраться, я безропотно протянул ему свои ладони.
– Так и знал! Этот паршивец потянул и почти порвал сухожилия! Дать бы тебе подзатыльник, да голову твою жалко. Но вот выпороть тебя как следует нужно всенепременно. Семён Маркович, где вы нашли этого вундеркинда? У нас его никто так научить играть не мог. Хотя играет он отвратительно. Кто его учил?
– Пётр Соломонович, это к Серафиме Самуиловне родственник из Владивостока приехал. Помните Иосифа, сына Давида Гальперина? Так этот мальчик – его внук! Круглый сирота, чудо, что сам жив остался и вдвойне чудо, что смог добраться до Одессы.
– Да шо вы говорите? Серафима Самуиловна, и как зовут вашего мальчика? И где ты так научился играть? И шо ты пел, когда играл вальс? И напомни, кто автор музыки, что-то я не припомню, что б слышал за это произведение раньше! Юлия Александровна, вы это видели? Шо можете сказать за ваше мнение?
3
https://www.youtube.com/watch?v=UQ9seBP4NE8&ab_cha