Страница 63 из 67
Он сделал вид, что не слышит моего вопроса. Но жена ответила за него:
— Она жила в Тусоне, но проводила уик-энды в горах, вместе с моим мужем.
Баймейер изумленно посмотрел на нее. Я начал сомневаться, что они когда-либо говорили откровенно о его связи с Милдред.
— Очевидно, Уильям не слишком удивился этому обстоятельству, — продолжал я. — Его мать и раньше жила с разными мужчинами; дольше всего с одним художником, по фамилии Лэшмэн. Именно Лэшмэн заменил ему отца и научил его рисовать. Приехав в отпуск, Уильям узнал, что его брат Ричард украл у него часть картин и выдал за свои. В сущности, свою личность Чентри начал изменять сам, похитив сначала картины и рисунки Уильяма, а затем женившись на Фрэнсин.
Дело дошло до драки между молодыми людьми, в результате которой Уильям убил Ричарда и бросил его тело в пустыне, переодев в свою военную форму. Будучи внебрачным сыном, он, вероятно, всю жизнь мечтал занять место Ричарда. Теперь у него появился такой шанс, а одновременно — возможность избавиться от военной службы и брачных уз.
Но ему не удалось бы осуществить это без помощи других лиц, а если быть точным, троих человек. Прежде всего, ему помогла Фрэнсин. Она любила его, хотя он был женат и убил ее мужа. Возможно даже, она сама подтолкнула его к этому убийству. Как бы там ни было, Фрэнсин переехала с ним в Санта-Тересу и прожила семь лет в качестве его жены.
Не знаю, почему он рискнул вернуться в этот город. Может быть, его волновала судьба сына.
Хотя, насколько мне известно, он ни разу не видел Фрэда за эти семь лет. Не исключено, что, проживая так близко от жены и сына, он наслаждался комедией с раздвоением личности. А может, ему нужно было постоянное напряжение, стимулятор, благодаря которому он мог поддерживать миф о Чентри и продолжать заниматься творчеством.
Но прежде всего ему понадобилось выбраться из Аризоны, и в этом ему помогла мать. На долю Милдред выпало самое трудное: ей предъявили для опознания труп молодого Чентри, и она признала в нем своего сына. Этим она доказала свою решительность и силу воли, впрочем, не впервые. Она любила своего сына, несмотря на его вину, но любила нездоровой, трагической любовью. Сегодня утром она отправилась к нему, прихватив с собой стилет.
— Чтобы убить его? — спросила Рут Баймейер.
— Или дать ему возможность совершить самоубийство. Не думаю, чтобы для Милдред это составляло большую разницу. Ее жизнь, в общем-то, уже закончена.
У Баймейера вырвался невольный вздох.
— Вы сказали, что Уильяму помогали три человека, — обратилась ко мне его жена.
— Да, по меньшей мере.
— Кто же был третьим?
— Очевидно, вы и сами об этом догадываетесь. Уильям Мид никогда не выбрался бы из Аризоны, если бы не чья-то помощь. Кто-то должен был свернуть следствие, которое вел шериф Брозертон, и замять все это дело.
Мы оба посмотрели на Баймейера. Он поднял массивные плечи, как будто видел в наших глазах дула револьверов.
— Я никогда бы не пошел на это, — пробормотал он.
— Если бы она не велела тебе, — закончила за него жена. — Сколько я тебя помню, она всегда тобою распоряжалась. Ты, наверное, поедешь в тюрьму, чтобы спросить у нее, что тебе делать дальше. Она заставит тебя истратить состояние на защиту ее сына, убийцы, и ты ее послушаешься.
— Может быть, я так и сделаю.
Он вглядывался в ее лицо. Она посмотрела на него с удивлением и внезапной тревогой.
Баймейер медленно поднялся на ноги, словно нес на плечах огромную тяжесть.
— Вы отвезете меня туда, Арчер? Я чувствую себя не в своей тарелке.
Я согласился. Баймейер двинулся к выходу; на пороге он остановился и повернулся к жене:
— Есть еще одна вещь, которую тебе следует знать, Рут. Уильям это и мой сын. Внебрачный сын от Милдред. Когда он родился, я был еще юношей.
Ее лицо выражало отчаяние.
— Почему ты не сказал мне об этом раньше? Теперь уже слишком поздно.
Она посмотрела на мужа так, словно видела его в последний раз. Я пошел вслед за ним по пустынным, гулким коридорам. Он шагал неуверенно, слегка пошатываясь. Я помог ему сесть в машину.
— Это был случай, — сказал он. — Я познакомился с Милдред, когда еще учился в гимназии, после футбольного матча. Феликс Чентри устраивал прием на своей вилле. Меня пригласили, потому что моя мать была его двоюродной сестрой. Понимаете, я выступал в роли бедного родственника. — Он опустил голову и немного помолчал, потом заговорил громче: — В тот день я завоевал три очка, а если считать Милдред — четыре. В момент зачатия Уильяма мне было семнадцать лет, а когда он родился — восемнадцать. Что я мог для него сделать? Денег у меня не было, я пытался с грехом пополам закончить колледж. Милдред сказала Феликсу Чентри, что это его сын, и он ей поверил, разрешил дать мальчику свою фамилию и выплачивал деньги на его содержание, пока она не порвала с ним и не переехала к Саймону Лэшмэну. Она сделала все что могла, в том числе и для меня: устроила мне спортивную стипендию, уговорила Феликса принять меня на работу. Помогла подниматься по ступенькам. Я многим ей обязан.
Но в его голосе не чувствовалось ни тепла, ни благодарности. Возможно, он понимал, что его жизнь пошла не тем путем, выбившись из колеи, когда он был еще молод, и до сих пор он не в силах управлять ею. Он смотрел на город, по которому мы ехали, будто видел его впервые в жизни.
Я тоже чувствовал себя здесь чужим. Коридоры здания суда невольно вызывали сравнение с катакомбами. После запутанных формальностей, напоминавших обряд посвящения в каком-то первобытном племени, люди окружного прокурора ввели нас в комнату, где находился арестованный.
Даже стоя между двумя вооружёнными охранниками, он не выглядел как человек, совершивший несколько убийств, и казался бледным, слабым и беззащитным. Как часто закоренелые преступники производят такое впечатление!
— Уильям? — спросил я.
Он кивнул головой, глаза его наполнились слезами, которые потекли по щекам, как крупные капли крови.
Джек Баймейер сделал шаг вперед и коснулся мокрого лица своего сына.
Эдгар Уоллес
ОХОТА ЗА СОКРОВИЩАМИ
Среди уголовников считается, что даже самый заурядный офицер полиции — человек богатый и его припрятанные сокровища добыты с помощью воровства, подкупа и шантажа. Обитатели всех пятидесяти тюрем и трех исправительных колоний страны твердо убеждены, что высокопоставленные сыщики при помощи гнусных, бесчестных средств скопили достаточное количество земных сокровищ, чтобы работа сделалась для них просто хобби, а нищенское жалование — самой незначительной статьей их доходов.
Поскольку мистер Дж. Г. Ридер уже более двадцати лет имел дело исключительно с грабителями банков и фальшивомонетчиками — аристократами и капиталистами уголовного мира, молва приписывала ему загородные дома и огромные тайные капиталы. Нет, в банке на его счету денег было немного. Было ясно, что он слишком умен, чтобы держать деньги там, рискуя быть разоблаченным властями. Нет-нет, все было где-то припрятано, и заветной мечтой сотен нарушителей закона было в один прекрасный день обнаружить укрытое сокровище и жить потом долго и счастливо. Единственным приятным моментом во всем этом, соглашались они, было то, что, будучи уже немолодым человеком, — ему было за пятьдесят — он не мог унести сокровище с собой, на тот свет, так как золото плавится при определенной температуре, а ценные бумаги редко печатаются на асбесте.
Однажды в субботу главный прокурор обедал в клубе со знакомым судьей — суббота один из двух дней в неделю, когда судьи питаются как следует. Разговор незаметно перешел на некоего мистера Дж. Г. Ридера, старшего над прокурорскими детективами.
— Он очень знающий специалист, — нехотя признал прокурор, — но я просто не выношу его шляпу. Именно такую всегда носил как бишь его там… — Он назвал известного политика. — И терпеть не могу его черный сюртук — люди принимают его за коронера, когда он входит в контору. И все же специалист он хороший.