Страница 875 из 876
К платформе подходит поезд. Открываются двери, и люди в них вваливаются. Нагло развалившись или прикидываясь спящими, в вагоне сидят в основном молодые или средних лет особи мужского пола. Пожилые люди стоят. Боже, что случилось? Где она, русская внутренняя культура, которой так восхищались раньше не только мы сами, но и иностранцы? Последний бросок — автобус. И я у своего дома. Иду к подъезду мимо незнакомых мне юных мам и молодых бабушек, мимо вереницы «Жигулей» и редких иномарок. А вот и старые бабули, некоторых из них я знаю.
— Здравствуйте, Геннадий Васильевич, давненько вас не видели, — приветствует меня одна с хитрющими глазами. — Думали уж, переехали куда! Болели, видно?
Ответив на приветствия, я вхожу в подъезд, открываю почтовый ящик и нахожу в нем письмо от брата Валеры. Я поднимаюсь к себе на четырнадцатый этаж, вхожу в свою квартиру, вспугнув расплодившихся за мое отсутствие тараканов. Она у меня без индивидуальных черт быта и создает впечатление ничейного пространства, наподобие явочной квартиры резидента иностранной разведки. Я падаю в кресло, разрываю конверт и читаю письмо:
«Здорово, Гена! Твое дело, верить мне или нет, но мою правду ты должен уважать. По — порядку. Пришел, значит, я с работы домой. Поужинал и от нечего делать врубил ящик. А в нем голосят о каком-то русском кресте и об исчезновении русских с лица планеты Земля.
Я, Гена, тут же прикинул, что я тоже русский. И куда же я исчезну с лица планеты Земля? И почему это с лица? Что я, комар какой, на лице сидеть? Этак меня и прихлопнуть могут. Начал я мозговать, но ничего не придумал. И пошел за разъяснением к нашему демократическому правительству.
Иду к Кремлю и вижу у „Ленинки“ людей, кричащих о возврате каких-то рукописей и о русском национализме. Подхожу к типу, похожему на негра, но белому, и спрашиваю: „Откуда вы, мужики?“ Он, этот негр, ехидно смотрит на меня и отвечает:
— С Земли обетованной!
— С какой-какой? — переспрашиваю я.
— С обетованной, придурок! — уже орет он, а сам этак смотрит на меня. Не, братан, я не обиделся. Я, наоборот, очень ласково и тихо шепчу:
— Мужик, ты, видно, из Африки, угнетенный, и потому нервный, но у нас в СССР никого не угнетают.
Как этот негр руками замашет, заверещит:
— Нет СССР! Нет тюрьме народов! Нет империи зла!
Вот тут, братан, я ему по суслам и врезал! Окружила меня вдруг как-то сразу визжащая и орущая толпа, менты подоспели. Тяну срок за антисемитизм, а с чем его едят, до сих пор не знаю.
А Швондер, — так, оказывается, зовут белого негра, — раньше меня в зоне объявился. Ему ближе. Земля-то обетованная в Хабаровском крае в Биробиджане. Он у нас по спецзаданию. Политике обучает. Его миссия, как представителя богоизбранной нации, возродить народ-богоносец.
— Евреи, — говорит он, — не позволят никому угнетать русских. Потому как этот народ спас нас от фашистских газовых камер.
Вот что я записал из его выступления:
„Вы не задумывались, товарищи, почему эти господа капиталисты не могут выпустить учебник, в котором просто и доступно, как в истории ВКП(б), была бы изложена их сверхзадача по возрождению России, а затем и всего СССР, по улучшению жизни народа. Где их программа на год, на пятилетку? Нет ее! Единственное, что они могут, так это утвердить после опереточной потасовки ублюдочный бюджет, который они готовили вместе с заокеанскими шулерами!“
Гена, Швондер мне объяснил, что наш крест — это демократическое правительство и сам президент. Гена, а мы за них голосовали! И что мы за народ, делаем как лучше, а получается как всегда. Так, по-моему, говаривал философ и сатирик всех народов Черномырдин.
Последний случай! Зона наша не отапливается и не освещается. Охраны, и той нет, разбежалась. Продукты, правда, завозят. Шастаем мы по округе, кто где хочет. И вот один из шатунов наталкивается на брошенные атомные подводные лодки. А он профессор, как раз по этим делам. Его институт прикрывают — он в бизнес, а из бизнеса прямехонько в зону. Воровать и обманывать-то его не учили.
Короче, собирает профессор совет из таких же, как сам, ученых, приглашает и современных практиков. Покумекали они, и такие дела завариваются! Не поверишь!
Практик, который хакером называется, с помощью компьютеров подлодки перегоняет деньги из банков США и Израиля в Японию — своему корешу. Тот нам поставляет жратву, одежду, оборудование для линии электропередач. Мы строим ЛЭП от подлодки до зоны. Подключаем к себе поселок и близлежащие деревни. Есть свет, есть тепло!.. Заводик по выпуску роботов по японской технологии запускаем.
Гена, праздник наш длится недолго. Снова мы в холодных и темных бараках. Правда, теперь на вышках часовые. Профессоров и практиков от нас увозят, а подлодки угоняют то ли к японцам, то ли к китайцам.
Вот и все. Привет тебе от Швондера! Он считает, что на современном этапе заключенные являются самой организованной и сознательной частью нашего угнетенного народа. Мы основа великой революционной армии. Любящий тебя брат Валера. Ха, ха, ха!»
Да, написано письмецо в духе моего братца. Толком и не поймешь, то ли юмор, то ли правда. Ну да ладно. Самое главное, жив.
Постой, но как же так? На стенах полуголые бабы, на улицах не наши машины, подводные лодки брошены? Где я? Я смотрю в зеркало и вижу в нем начинающего седеть мужчину с воспаленными глазами и плохо выбритыми впалыми щеками. В каком же я времени?
— А какая нам разница, в каком быть времени? — ехидничает сидящий во мне волк и продолжает: — Мы всегда жили в разных временах и двойной жизнью или, точнее, двумя жизнями. Ты жил в одном времени, ходил в школу, институт, работал, беседовал с девушками об искусстве, а я в другом, там, где не людские, а звериные законы. Ты всегда был лишь наполовину человеком, а я только наполовину Волком!
«Почему так получилось? — думаю я. — Почему я раздвоился и перешагнул зыбкую границу времен? Вот и сейчас я как будто здесь и как будто нет».
Я опускаю руку в карман брюк, вынимаю каменную свирель и подношу ее к губам. И тут же оказываюсь у великого капища священного первичного огня. Передо мной на троне богов восседает существо, в облике которого я вижу одновременно и человека, и зверя, и краба, и птицу, и змия, и червя. Оно, глядя на меня пустыми глазами бородавчатой жабы, шевеля щупальцами осьминога, открывает пасть бегемота и говорит женским голосом:
— Подойди ко мне. — Я, дрожа от страха, передвигаюсь чуть ближе к трону. — Тебя пугает мой вид? Успокойся! Сейчас будет все в порядке.
Чудище стекает ртутью на сидение трона и тут же, пузырясь, вздуваясь и возрастая чем-то кипящим, обретает облик Карины или юной Марины. Со страху мне не разобрать.
— Узнал меня?
— Да!
— А мне тебя нелегко узнать. Сильно ты изменился, и не в лучшую сторону. Я понимаю, тебе непросто решать свои задачи и проблемы предков, с которыми им в свое время не удалось справиться. Но такова доля человека. Он может продолжать себя на земле только в детях, внуках, правнуках, сохраняя свое начало, свою кровь. Но чтобы случилось это, человек своими деяниями не должен отягощать судьбу потомков. Хотя мало кому это удается полностью.
Мне, Карне, по долгу службы положено избавлять людей от совершенных ошибок путем их перевоплощения. Ты сейчас имеешь возможность воплощения в зверя. Это случилось помимо твоей воли. Имя твое подменили кличкой Волк, что в значительной мере повлияло и на твой характер, и на судьбу. Не зря существует пословица: «Говори на человека свинья, свинья: и он действительно залезет под стол и начнет хрюкать». Я не противилась этому, а иногда и поддерживала развитие в тебе звериных инстинктов. Сегодня я дам тебе новое воплощение, и ты счастливо проживешь оставшуюся жизнь. Согласен?
— А кем я стану? — уже несколько осмелев, я поднимаю глаза на богиню.
— Кем захочешь, тем и станешь, — смеется она.
— Я хочу быть человеком.
— Но это самое трудное, что можно только придумать. Уж лучше оставайся и человеком, и волком!