Укуси меня

Сидим на обеде в кафе с друзьями и Элизабет, когда заходит одиночка Элис. Громко вздыхаю, а Элизабет смеется над появлением "обаятельной" девицы. Друзья тоже не оставляют без внимания приход блохастой, но едва она подходит к нашему столику, все дружно замолкают и изображают дружелюбие.

Элис присаживается на соседний со мной свободный стул, ставит поднос с едой на стол, здоровается с группой чистокровных и начинает воодушевленно рассказывать о лекции. Друзья делают вид, что "страшно" заинтересованы рассказом, кивают, подбадривают вопросами, но вижу, как прячут ухмылки. А глупая Элис не замечает фальши в перевертышах, напротив продолжает с улыбкой делиться проблемами:

- Представляете, довели его до бешенства. Преподаватель от ярости сломал указку, а нам поставил единицу за тест!?

Она думает, что смешно? Думает. Смеется и мои друзья поддерживают веселье, только не из-за ее рассказа, а над ней. Над девчачьей глупостью, слепотой, уродливостью и недоразвитостью. Мой лучший друг от смеха давится и выплевывает содержимое сока обратно в стакан. Дабы не захлебнулся, стучу ладонью ему по спине.

Элизабет поворачивается ко мне и тайком на себе обрисовает огромную грудь толстухи.

Другая девушка чешет голову ногтями, изображая блох, которые прыгают на голове Элис.

Идиотка не замечает дружного смеха и от этого всем становится еще смешнее.

Она настолько глупая, что не понимает общественного пренебрежения. Думает, действительно, над ее шуткой смеются? Насколько надо быть идиоткой? И меня за собой тянет.

Вскоре толстуха заканчивает свой "веселый" рассказ, а наш стол уже не может остановиться и смеется так, будто очень хорошо дунули. Один я не смеюсь, поскольку ее тупость не забавляет, а бесит. Пытаюсь не обращать внимания, отвлекаюсь на бокал с соком. Охлаждаю гнев прохладным вкусным соком, но способ не помогает отвлечься. Через некоторое время захлебывается смехом уже всё кафе. Многие поворачиваются к нашему столу и смотрят на Элис, но та не замечает.

Я медленными шагами подхожу к грани, после которой происходит взрыв. Долгое время я был довольно тактичен, пытался показать девчонке ее место и не оскорблять, но с меня хватит.

Беру ее поднос с едой и толкаю со стола. Еда вываливается вместе с тарелкой на ее юбку, а сам поднос с грохотом падает на пол и гремит, привлекая звоном еще больше внимания.

- Убирайся и больше не показывайся мне на глаза! - объясняю очевидные вещи в наконец-то наступившей тишине, а то от их смеха голова начинает болеть.

Элис склоняет голову, смотрит на остатки салата на своей юбке. Не знаю, может плачет, может нет. Плевать. Она поднимает поднос и стряхивает на него остатки еды, но сколько бы не старалась - ее вид еще хуже, чем прежде. Все это она делает нарочито медленно и спокойно под какофонию нового унизительного смеха и пренебрежения. Ужасные, уродливые звуки заполняют пространство, пропитывают кожу толстухи и просачиваются даже в мою. На секунду жалею о поспешных действиях, но быстро одергиваю себя за неуместную жалость.

Толстуха поднимается из-за стола и ставит поднос с остатками пищи на стол. Поднимает на меня спокойный взгляд и произносит:

- Можешь тоже посмеяться, как это стадо. Ты такой же идиот, Альберт.

- Ты кого назвала стадом, толстуха? - от одной фразы Элизабет выходит из себя, прекращает смеяться. Я предусмотрительно обнимаю ее за талию, не даю встать и приблизиться к Элис.

- Заканчиваем на сегодня концерт, - обозначаю наши дальнейшие действия. Толстухе я показал ее место, отныне больше не подойдет, и Элизабет стоит прекратить нападки, но она не останавливается. Громко говорит вслед удаляющейся Элис:

- Толстуху отвергли. Сейчас пойдет рыдать в туалете.

Элис ни одним волоском не дергается. Уходит из кафе под громкие выкрики: «Толстуха-блохастая» и даже не пригибает головы, когда на нее обрушиваются остатки нашей пищи.

Элизабет 

POV Альберт

С того дня, как указал ей на место блохастой и подчеркнул прилюдно, что ей следует употреблять пищу на полу ( под ногами чистокровных перевертышей) толстуху Элис больше не вижу. Несколько раз специально разыскиваю ее в толпе недоразвитых, но не замечаю оборванки. Все правильно. Я поступил так, как надо. Блохастые должны знать свое место и не высовываться из своих захудалых нор.

В целом, меня мало заботят другие девушки. Все мысли заняты Элизабет, с которой встречаемся почти год. Идеальная девушка. В меру умна, в меру глупа и безумно сексуальна. Впервые столько времени встречаюсь с одной девушкой и мне с ней очень удобно. Наверное, именно эти ощущения глупые девчонки называют любовью.

Мне не нравится в Элизабет одно - дурь, не послушание. Если я говорю делать так, то требую подчинения, но Элизабет слишком избалованна и часто идет вопреки. Скрывается, врет, видите ли ей хочется гулять, как все Волчицы.

Всего одна дьявольская ночь и все летит На Хер!

На следующий день после очередного полнолуния просыпаюсь, как обычно, потрепанный. Опять с кем-то подрался, а с кем не помню. Звоню Элизабет домой, поскольку от греха подальше в полнолуние отправил ее к родителям. Но оказывается, что их дочь не приезжала домой и даже не намеревалась. Соврала сучка.

Сразу нападает плохое предчувствие. Подрываюсь, умываюсь, волком оббегаю общежития, вынюхиваю Элизабет, но запах приводит в лес, где оказываюсь уже далеко не первым любопытным человеком. Вокруг много людей и все на что-то смотрят, перешептываются, обсуждают.

Картина увиденного прошибает гвоздем, бьет по нервам, заставляет кровь ускоренно потечь по венам. Парализует и отключает голову. Ощущение, что из меня ножом отрезают кусок плоти. Снова и снова. От этого я задыхаюсь и захлебываюсь собственной кровью. Волк внутри воет, потеряв Волчицу, утробно рычит и скалится на людей, которые стоят возле мертвой Элизабет и смеют прикасаться к ней. Она лежит на траве по-прежнему в форме Волчицы, а ее сизую шерсть заливает бурая кровь. Она вся изуродована. Не надо быть следователем, чтобы понять, что именно произошло. Кобели... в полнолуние... затрахали...Сучку... до смерти...

И ублюдков вряд ли найдешь, ведь кровь Элизабет забивает запахи Кобелей.

Даже в человеческой форме рычу на людей, а те испуганно шарахаются. Отходят, как можно дальше от меня и Элизабет. Прячутся за деревьями. Чувствую желание убивать. Рвать всех клыками и когтями. По кускам отрывать конечности от Волков, сделавших это с моей Элизабет. Хочу найти их и вцепиться в глотки.

Волчья суть моментально берет вверх. Инстинкты хватают клешнями в плен, и я теряю человеческое сознание. Бегаю, вынюхиваю мразей, но запах на Элизабет слишком слаб, поэтому не удается найти убийц. Не жру, не сплю, Волк валится от усталости, но не успокаивается. Проходит несколько дней. Злость постепенно притупляется, но неожиданно понимаю, что теряю связь с внешним миром и сколько не пытаюсь вернуться в сознание - не помню, кто я и где нахожусь. Куда пропал и зачем?

Остается только бегать, выть на луну, бездумно рыть лапами землю и нападать на людей, которые приходят за мной и спрашивают Альберта. Вероятно, это мои родственники, но я их не помню, поэтому рычу на них, предупреждая, чтобы не смели подходить ближе. В противном случае - всех загрызу. Но они дотошные. Постоянно пытаются поймать меня и через несколько дней меня, похудевшего и голодного ловят при помощи гипноза, а затем сажают в клетку в темном подвале. Туда раз за разом исправно заходят люди, но я их не помню. Наверное, семья какого-то Альберта. Мать, отец, дед.

Поэтому, когда подходит взрослый мужчина, который наивно пытается дать поесть, то я вгрызаюсь в его руку, держащую тарелку, ведь она аппетитнее выглядит, чем еда. Глупые дураки не теряют надежды достучаться до Волка, подходят, что-то говорят ему, а я только скалюсь и желаю всех разорвать.

У дураков опускаются руки. Женщина рыдает возле моей клетки, а я только рычу на нее, не желая видеть ее слезы и слышать плач. Альберт в моем сознании медленно подыхает и с каждым днем он все слабее во мне. Его уже вряд ли вернешь.