Страница 83 из 683
Мохов повернулся к оперативникам.
— Проверьте оружие, — вполголоса скомандовал он. — Четверо к окнам, двое с каждой стороны избы. Поосторожней, не наделайте шума.
Зловеще лязгнули затворы. Трое оперативников привычно сунули пистолеты за пояс, ловко перемахнули забор и скрылись в кустах. А четвертый, молоденький стройный парнишка с большими любопытными глазами, никак не мог вложить пистолет в висевшую на поясе кобуру. Руки его подрагивали, и пистолет, цепляясь скобой за край темно-коричневого кожаного футляра, упорно не желал ложиться в привычное свое место. Молодой сотрудник покраснел и боялся поднять глаза — что теперь о нем будут думать.
— Спрячь пистолет в карман, Хорев, — мягко посоветовал Мохов. Он хотел было положить оперативнику руку на плечо, чтобы успокоить, но передумал. Парень может решить, что его жалеют, а это очень обижает. — В пиджак положи. Это надежней. Я так всегда делаю.
Мохов вынул свой пистолет из укороченной кобуры, что висела у него под мышкой, и сунул его в карман.
Хорев сделал то же самое, поднял голову, благодарно посмотрел на Мохова, отступил к забору и неуклюже перелез через него.
— Волнуется, — глядя вслед оперативнику, заметил Пикалов.
— Первое задержание, — сказал Мохов и, вытащив пистолет из кармана, вложил его обратно в кобуру.
Чтобы не привлекать внимания — кто знает, может быть, Бордачев или Григоренко в этот момент наблюдают за улицей из окон или из щели в двери, — Мохов подошел сначала к калитке один. Подошел неспешной развинченной походкой, прикурил, с любопытством посмотрел на дом, поднял правую руку — это означало, что опасности нет и Пикалов со вторым оперативником могут подойти, и толкнул калитку.
Визгливый злобный собачий лай с пугающей внезапностью вклинился в тишину. Мохов вздрогнул от неожиданности и остановился на полушаге. Он не понял в первое мгновение, кто спугнул собаку, он или вошедшие раньше оперативники. Хотя, впрочем, сейчас это было уже неважно. Времени оставалось в обрез, и действовать надо было стремительно и без долгих раздумий. Собака заливалась где-то справа за штабелями дров. «На привязи», — автоматически отметил Мохов и приготовился со всех ног бежать к дому, чтобы как можно быстрее занять позицию сбоку от входной двери. Но в это мгновение из-за штабеля показалась долговязая фигура молоденького оперативника, того, который не мог справиться с кобурой. Оперативник беспорядочно размахивал руками, крутился волчком на одном месте, открывал перекошенный рот, но звуков слышно не было, он кричал про себя. К правой ноге его мертво прилипла огромная толстоногая дворняга со вздыбленной черной шерстью и круглой головой, похожей на чугунный горшок.
— Растяпа! — услышал Мохов за спиной негодующее шипение Пикалова.
Мохов, круто обернулся, глаза его недобро сверкнули.
— Растяпа ты! — рявкнул он. — Собака на твоей совести.
Молоденький оперативник судорожно дрыгал ногой, пытаясь освободиться от собаки и, сам того не осознавая, в горячке упорно выходил на середину двора, превращаясь тем самым в отличную мишень. Мохов бросился вперед, короткой подсечкой сбил оперативника с ног, одновременно крикнув ему: «Лежи!» — и в два прыжка одолел расстояние до двери. Он успел вовремя. Ладно сработанная из толстенных досок дверь скрипнула несмазанными петлями, и на крыльце в накинутом на майку пиджаке возник щурящийся от света Иван Григоренко. Мохов резво захлопнул дверь и оказался у Ивана за спиной. Тот тяжело в изумлении обернулся и, увидев в руке Мохова пистолет, наконец сообразил, в чем дело. Удивление сменилось испугом, челюсть у Ивана отвисла, узенькие заспанные глазки округлились и стали похожи на двухкопеечные монетки. Он ухватился рукой за перила и шумно выдохнул. Густо пахнуло перегаром. Мохов поморщился.
— Бордачев здесь? — вполголоса быстро спросил Павел.
Григоренко кивнул безучастно, как автомат.
— Где?
— В горнице.
— Один?!
Григоренко опять кивнул.
Мохов на всякий случай быстро и цепко оглядел двор, отметив автоматически, что Хорев все еще лежит на земле, а собака исчезла, учуяла, видимо, своим обостренным собачьим чутьем что-то неладное и удрала.
Подошел Пикалов с оперативником. Мохов указал оперативнику на Григоренко и, кивком приглашая за собой Пикалова, вошел в избу. Половицы отрывисто чмокнули. В доме пахло затхлостью, кислой капустой, махрой. Возле двери в горницу Мохов и Пикалов молча переглянулись. Мохов ногой распахнул ее и влетел в комнату, выставив вперед руку с пистолетом.
Бордачев безмятежно посапывал на кушетке, аккуратно, как в детском саду, положив руки поверх замызганного одеяла. Мохов провел рукой по лбу и рассмеялся. Пикалов опустился на стул и тоже заулыбался.
Павел открыл окно — мокрые листья близко посаженного кустарника нахально обсыпали подоконник искрящимися капельками — и позвал сотрудников. Бордачев перевернулся на правый бок и засопел пуще прежнего. Мохов сунул руку под подушку, там было пусто. Тогда он приподнял край одеяла, но, кроме тощих волосатых ног Бордачева, ничего там не увидел. Он потрепал спящего за плечо. Бордачев недовольно скривил тонкие посиневшие губы и открыл глаза.
— А, это вы, мои кредиторы, — ничуть не удивившись, сказал Бордачев. Он скинул одеяло, кряхтя, поднялся, сел, свесив голые ноги с кушетки, и хмуро уставился на Мохова. — И здесь нашли, — он выругался, и крупное костистое лицо его передернулось. — Уж куда надежней, думал, Ванька, пьяница, ничем серьезным не занимался, кто на него подумает. Ловко вы…
— Стараемся, — устало ответил Мохов.
— Я о вас слышал, начальник. — Бордачев принялся неторопливо одеваться. Предварительно Пикалов прощупал его одежду, чем вызвал у Бордачева презрительную усмешку. — И корешки о вас положительно отзываются. Вострый, говорят, вы. Никто не ждет, а вы, как чертик из коробочки, тут как тут. Рисковый к тому же, на пушку с улыбочкой идете. В большие начальники, видать, рветесь?
— Ты думаешь, мы только из-за чинов работаем? — негодующе оборвал Бордачева Пикалов. — Мы и за бесплатно вкалывать будем, чтобы таких, как ты, изъять из жизни нашей, ясно? — Он вопросительно взглянул на Мохова.
Тот молча кивнул. Бордачев стоял уже в новеньком изящном вельветовом костюме, модной голубой рубашке с распахнутым воротом и, хитро улыбаясь, в упор смотрел на Мохова. Павел отвел глаза.
— В большие начальники рветесь, — повторил Бордачев, обернувшись с порога.
Когда его увели, Мохов обессиленно опустился на стул и прикрыл глаза. Неужели и Бордачеву что-то известно? Да нет, чепуха, бред, этого просто не может быть, это элементарное совпадение. Надо взять себя в руки, иначе можно сорваться.
— Устал? — встревоженно спросил Пикалов.
— Есть немного, — ответил Мохов, открывая глаза. Он огляделся и попросил одного из оперативников, коренастого сильного брюнета: — Володя, приведи Григоренко. И узнай, как там наш дрессировщик. Его в больницу, наверное, надо.
— А черт его знает, может, и есть в словах Бордачева доля истины, — пожав плечами, сказал Пикалов, после того как инспектор вышел. — Вкалываешь, рискуешь. Ведь, ты заметь, обычная проверка документов может обернуться чем угодно, и ножом, и обрезом… и так ведь каждый день. А ты все опер, ну, старший опер.
— Ну, тебе, положим, рано об этом рассуждать, — сухо ответил Мохов. — Будешь квалифицированно работать, заметят, не сомневаюсь.
Павел говорил это совершенно искренне. Он был убежден, что это только ему не везет — в понедельник родился.
Григоренко приблизился подобострастно, на цыпочках, с виноватым выражением лица. Неопределенного цвета щетина старила его, а длинные волосы делали похожим на дьячка. Мятый огромный пиджак свисал почти до колен.
— Никак не думал я, Иван, что при таких обстоятельствах мы встретимся, — холодно начал Мохов. — Целый букет сейчас у тебя: и недонесение, и укрывательство, а может, и соучастие.
— Старый я уже, дурной стал, да еще водка, зараза треклятая, винтом меня вертит, — приложив руки к груди, испуганно зачастил Иван. Слюнявые губы его мелко тряслись. — Володька Сутяжин с лесосплава, дружок мой, попросил этого, ну того, кого вы взяли, до поры приютить. Жить, говорит, ему пока негде, а тебе от этого польза. Водки, мол, невпроворот. Я ж не знал, не знал ничего я… бес попутал… Това… гражданин Мохов. Прости, господи, мою душу грешную.