Страница 435 из 683
— Командир, вас зовут.
Он указывает большим пальцем в сторону двери. Останин чертыхается про себя: он потерял бдительность. Уши все-таки подвели. Он снимает наушники.
— Командир, мы вас ждем! — раздается голос из-за двери.
— Зовут поесть, — поясняет бортмеханик.
Останин секунду медлит. Потом говорит:
— Благодарю вас, ребята. Кушайте сами на здоровье.
— Командир, нам надо поговорить. Откройте дверь.
— Посторонним заходить в кабину не полагается.
— Командир, откройте!
— Не имею права.
— Командир, мы будем стрелять!
Так. Вот оно. Началось.
— Бортмеханик — на место радиста! — негромко приказывает командир.
— Че-го?!
— Быстро на место радиста! Не рассуждать!
Бортмеханик сидит в самом центре кабины на своем троне, находящемся прямо против двери. Даже если специально стараться попасть мимо — по такой цели не промахнешься. На месте же радиста есть хоть какая-никакая защита — помимо кабинной переборки, еще и приборный щиток.
На лице бортмеханика полнейшее недоумение и недовольство, тем не менее он послушно сверзается со своего сиденья и втискивается в тесное кресло радиста.
— Гена, бери управление! Штурман…
— Командир, вы откроете кабину?
— Нет!
— Предупреждаю еще раз: будем стрелять!
— И я предупреждаю: самолет взорвется или загорится.
За его спиной раздается короткое — фр-р-р, будто мальчишка выдохнул сквозь трубочку пяток горошин в фанеру, и вслед за тем негромкое: кр-рак! Он еще успевает чуть повернуться, но рука до ножа так и не дотягивается, застывает на полдороге. За его плечами — бородатый, и к его спине приставлен короткоствольный пистолет-пулемет, что-то наподобие «узи», которыми пользуются гангстеры в крутых боевиках. Второй ствол, придерживаемый безусым, направлен в голову бортмеханика. Штурман распластан на столике лицом вниз, его правая рука безжизненно свешивается в проход.
В следующую секунду с командира и второго пилота сорваны наушники.
В дверном проеме появляется третий — усатый. В руках у него такое же короткоствольное оружие, как и у двух остальных. Лицо настороженное. Не выпуская пистолета, он левой рукой приподнимает и отталкивает штурмана к блистеру, перегибается через стол, шарит у него по боку и вытаскивает из кобуры пистолет. Штурман не догадался положить его на столик перед собой или хотя бы на блистер. Не догадался или не захотел?
Усатый показывает пистолет бородатому, прячет его в карман, проходит к командиру, охлопывает его по пояснице и отстегивает нож. Бородатый глядит на командира, неодобрительно покачивает головой, забирает нож и пристегивает его к своему поясу. Усатый так же ловко обыскивает второго пилота и бортмеханика, но у них ничего нет.
Все это проделывается быстро, четко, профессионально. Без единого звука.
Командир откидывается на спинку кресла, поворачивает голову, обегает взглядом по привычной схеме приборы на доске и застывает неподвижно, уставясь взглядом в ночное небо над обрезом кабины. Второй пилот держит штурвал, лицо у него застывшее и тоже неподвижное.
— Командир, вы не хотите спросить, что происходит? — вежливо интересуется бородатый.
Странно, я не обратил внимания, что он единственный из тройки в зелено-коричневом камуфляжном комбинезоне, думает Останин. Неужели ему и здесь нужно выделяться? Впрочем, кто только и какой не носит сейчас камуфляж…
— Нет, — говорит он.
— Самолет захвачен революционными бойцами Ичкерии.
— Благодарю за разъяснение.
— Если вы будете точно выполнять наши указания, все окончится хорошо.
— Зачем вы убили моего штурмана?
— Командир, мне очень жаль. Поверьте, мы не хотели этого. Но вы сами виноваты. Не нужно было давать ему оружие. И нужно было открыть дверь, когда мы потребовали.
Да, конечно. Могла ли даже бронированная дверка служить хоть малейшим препятствием для профессионала?
— Мы сожалеем, командир, что так случилось.
Он говорит на чистейшем русском языке, без всякого акцента. И в голосе его действительно звучит сожаление.
Ах вы ж, сволочи! Убить человека — из-за угла. В спину. Не требовалось большого ума, чтобы сообразить: его прошили пулями прямо сквозь переборку, из грузовой кабины. Несмотря на все предыдущие размышления и приготовления, он все-таки не очень верил в то, что самолет станут захватывать, да еще с применением оружия. Но неопределенность раздражала его, и он основательно перенервничал. Убийство штурмана вызвало в нем вспышку такого гнева, что он на какое-то время чуть не потерял над собой контроль.
Прекрати, сказал он себе. Это все-таки случилось. Обида, гнев, ненависть для тебя сейчас слишком большая роскошь. Он словно поршнем выталкивает из себя все: страх, раздражение, дикое желание крушить все вокруг, мысли. Какое-то время он пуст, как спущенный воздушный шарик. Только руки лежат на штурвале, ноги — на педалях, и только они заняты привычным делом.
Когда он позволяет себе вернуться в нормальное состояние, он уже знает: он должен слушать, все замечать, ждать.
— Его бы это, конечно, утешило.
— Не надо так, командир.
— Я просил бы разрешить второму пилоту осмотреть штурмана и если надо — перевязать.
— Разрешаю, — говорит бородатый и кивает усатому напарнику: — проследи.
— Второй пилот! — говорит Останин.
— Иду.
Он отпускает штурвал, отстегивает привязные ремни и, сопровождаемый дулом пистолета, проходит мимо бородатого. Тот сразу же разворачивается и перешагивает на его место, опускается в кресло. Ствол пистолета направлен в сторону командира. Останин приподнимает брови.
— Только помочь штурману, — говорит он второму.
— Понял.
Командир отворачивается и застывает.
Молодой боевик отступает в фюзеляж. В проеме, прислонившись к обрезу, остается усатый. Он настороже, палец на спусковом крючке, оружие чуть подрагивает в руках. Второй пилот откидывает штурманский столик, осматривает Матецкого. Через некоторое время он сообщает:
— Командир, по-моему, штурман мертв.
— Что с ним?
— Изрешечена вся спина, пульс не прощупывается.
— Кровь идет?
— Не знаю, здесь все в крови.
— Все равно вынеси его в фюзеляж и перевяжи на всякий случай.
— Чем?
— Порви рубаху. Посмотри в аптечке йод и бинт.
Бородатый склоняется вперед.
— Механик! — Тот оглядывается. Бородатый взмахивает пистолетом, показывая в сторону Минина. — Помогите второму пилоту!
А, ну да, говорит себе командир. То, что он бортмеханик, они могли узнать и при посадке. Но, скорее всего, нас всех им показали заранее.
Пять тысяч сто. Командир чуть отдает от себя штурвал и выравнивает самолет. И тут же слышит распоряжение бородатого:
— Командир, правым разворотом курс двести. Занимайте эшелон пять четыреста.
Та-ак! Об этом он мог и раньше догадаться. В штурмана они тоже стреляли наверняка, все заранее просчитав. Так, чтобы пули достались только ему. Он нажимает педаль и слегка кренит полукруг штурвала. Потом оглядывается.
Усатый вслед за напарником тоже отступает в фюзеляж, давая возможность пройти второму и бортмеханику, которые, подхватив штурмана, осторожно несут его из кабины. Они исчезают за перегородкой.
— Вы правильно ведете себя, командир, — одобряет бородатый.
— В последнее время я редко падаю в обмороки.
— Командир, еще раз прошу — поверьте, я очень сожалею. И хотел бы сам узнать: что произошло?
— То есть?
— Вам было выделено пять миллионов. Вы их взяли. Следовательно, никаких неожиданностей не должно было случиться. Вы знали, на что шли, и дверь кабины должна была оставаться открытой.
Останин прилагает некоторые усилия, и челюсть у него остается на месте.
— Разъясните, что значит: я знал, на что шел?
Теперь уже бородатый мешкает и с минуту молча смотрит на командира. Но ничем не выдает своего изумления и вежливо разъясняет:
— Вас должны были предупредить, что вы полетите не по тому маршруту, который запланирован. Дверь кабины открыта, к вам заходят террористы, и вы под угрозой оружия выполняете все их требования. После завершения рейса вы спокойно возвращаетесь домой. Ни со стороны хозяина, ни со стороны властей к вам не может быть никаких претензий.