Слеза Ночи

В итоге, руководствуясь свеженькими принципами, слушали и постановили: раз тетка Ира давала Леве поручение, а он получил частичный ответ на ее запрос, то координаты ей возможно сообщить и даже честно сказать, откуда взял. Это – если спросят. Но лишних вопросов не задавать, не вызывать тетку на откровенности, не чинить ей провокаций типа того, что мы все знаем – будет некрасиво, и бесполезно.

Разработав Великую Хартию, юные цивилисты разошлись по домам исполнять. Ну и немножко поцеловались напоследок…

Глава третья

Прошло несколько теплых летних дней, промелькнула неделя, и счет пошел на вторую, но Великая Хартия крепости осталась без употребления, существовала лишь в теории, поскольку оставалась невостребованной.

Тетка Ира получила от Левы координаты Бакунина-старшего и даже спасибо не сказала, не то чтобы поинтересоваться, где он их взял – скорее всего догадалась, откуда сведения появились. То ли ей нравилось играть с молодыми друзьями в молчанку-угадайку, то ли она не принимала юных помощников во внимание, относилась к ним, как к инструменту, не более того.

Люма и Лева в особенности подчинились теткиным причудам с недоумением, но без обиды – такими оказались условия игры. Но зато заметили, и заметили не они одни, что Ирина Семеновна резко заключилась в стенах своей комнаты и сократила выходы вовне. Никаких прогулок в скверы и парки, невзирая на манящую погоду, никаких объездов книжных и продуктовых киосков – а это было единственным теткиным развлечением в последнее время.

Дышать свежим воздухом Ирина Семеновна выходила на балкон, попросила Сергея Федоровича вынести туда старое плетеное кресло с ручками и оборудовать сидение со столиком, также провести туда аварийную сигнализацию – удлинить шнурок от звонка. Сергей Федорович исполнил заявки, немного порассуждал в кругу семьи о нововведениях в быту кузины, однако обеспокоился не слишком.

Таким образом сложилась практика, что все основное время дня, пока солнце не начинало печь балкон прямыми лучами, Ирина Семеновна проводила между небом и землей, погруженная в свои неведомые размышления.

Люме теперь оставалось лишь приносить на балкон теткино пропитание, а по случаю лета питалась Ирина Семеновна чипсами и соками. Также каждый божий день девочке приходилось добывать для затворницы очередной дамский роман в мягкой обложке – такова была теткина избранная духовная пища.

Вот это последнее оказалось не самым легким делом. До того Ирина Семеновна сама объезжала лотки и выбирала чтиво, Люма с Левой лишь толкали кресло и позволяли себе замечания тихим шепотом за ее спиной. Причем замечания были не слишком деликатными, что следует отметить отнюдь не к чести возниц. В особенности ребят веселили картинки на обложках, парочки в разных порывах экстаза. Каждый раз, когда тетка Ира погружалась в сложный процесс выбора, Лева начинал упрямо божиться, что именно эта пара уже имела место и будет сейчас куплена не в первый раз, а вот зачем, он не знает. Люма неизменно возражала, что мол нет, они все отчасти разные, и предлагала Леве найти пять отличий в картинках.

Теперь насмешники получили сполна за издевательство над беспомощной теткой, им приходилось самим делать выбор и покупать макулатуру на глазах изумленной публики. Люма даже завела список имеющейся дамской литературы, с авторами и названиями – чтобы, не дай Бог, не повториться. Как они выбирали ежедневную книжку, описать невозможно. Оба смеялись до слез к восторгу окружающих.

Зато в счет книжной повинности они получили почти полную свободу времяпровождения и вовсю ею пользовались. Ездили в Серебряный Бор купаться и загорать, вволю бродили по центру города и смотрели, как Москва меняется практически на глазах. Леве, однажды кратко побывавшему в городе Нью-Йорке, очень нравилось проводить параллели между столицами двух империй, причем в последнее время он склонялся к смелому утверждению, что Москва скоро утрет Нью-Йорку нос по всем параметрам, особенно по части контрастов. В частности по небоскребам и по количеству трудовых мигрантов.

Неопределенность по делу "Слезы ночи", казалось, что тянулась бесконечно долго, но понемногу стали выявляться признаки оживления, правда, совсем незначительные. Во-первых, однажды утром заявилась Алена Ивановна – без предупреждения и зова, просто позвонила в дверь, но тетка Ира запретила ее пускать. Восседая на балконном троне, Ирина Семеновна велела передать, что она нездорова, никаких гостей не принимает и просит ее извинить. Люма с удовольствием исполнила, и Алена Ивановна удалилась несолоно хлебавши.

Тем же днем ростовщица пыталась прорваться по телефону, Люмы не было, они с Левой гуляли, зато случился Сергей Федорович, он и сказал за семейным ужином, что передал телефон с проводом Ирине на балкон, и она при нем заявила абонентке, буквально следующее:

"Алеша, не мучай меня, я не могу и не хочу с тобой говорить, неужели ты не понимаешь? Да, и родственники тоже, но не в этом дело, я сама не могу с тобой общаться, пока… Не спрашивай, ты здоровый человек, а я тысячу лет – нет! Уйди ради Бога!"

И отдала телефон обратно, даже рычаг сама не нажала, в трубке слышны были какие-то возгласы, не то умоляющие, не то угрожающие. Затем через несколько дней Алена Ивановна приходила под балкон. Это Люме сообщила соседка-старушка тетя Вера, у них с Люмой издавна сложились доверительные отношения. Практически все свободное время пожилая информаторша проводила на лавочке у подъезда, отмечая передвижения соседей и мелкие события. Рассказ тети Веры изобиловал излишней драматической напряженностью, но в целом был почти точен.

"Приходила эта, долгоносая метла в размахайке, крашеная в разноцвет, и вопила как оглашенная под балконом вашим. Ира, Ира, кричала, что я тебе сделала, почто ты со мной знаться не хочешь? Скажи хоть словечко, я все пойму, неужели ты по своей воле! Скажи мне хоть что-нибудь! А та в ответ сидит, как постамент, и ни словечка…"

Конечно, тетя Вера имела в виду "монумент", но образ получился даже выразительнее. Судя по всему, и на этот раз ростовщица ушла ни с чем.

Некоторое время спустя позвонил экстрасенс – Люма была дома (дело было вечером) и слышала весь разговор. Сначала вальяжный мужской голос спросил Иру Шкатулло. Люма слегка опешила и от растерянности приняла на себя обязанности секретаря. Осведомилась, кто спрашивает, хотя никто о том не просил, и такого в их доме отродясь не водилось – отец ненавидел подобные штучки, не то чтобы впрямую запрещал, но почему-то очень сердился.

Рокочущий баритон, наоборот, не высказал недовольства, напротив, охотно представился: «Кирилл Белолюбский у телефона».

– Одну минутку, – секретарский запал у Люмы все длился, и она понесла тетке весть.

Та не высказала никаких эмоций, просто взяла телефон и отмахнула Люме свободной рукой, чтобы та повесила трубку параллельного аппарата и сгинула из комнаты. Люма так и сделала, но подключила устройство в гостиной, хотя понимала, что момент не безопасный, все семейство, включая Леву, вкушало чай на кухне. И кто бы Люмы ни хватился, был бы удивлен, застав ее припавшей к музыкальному аппарату посреди чаепития. Лева, конечно, сообразил бы в чем дело, но обиделся бы на то, что подружка не нашла предлога позвать и его.

Однако разговор вышел предельно коротким, хотя начало потерялось.

– … могу в любой вечер после шести, – произнес Кронид.

– Хорошо, приходи завтра, но, пожалуйста, без знахарских штучек, прилично одетый, – нехотя согласилась тетка Ира. – Никаких цветов с конфетами и никакого спиртного.

– Но, котик, я не привык ходить в гости в пустыми руками, – с ласковой невозмутимостью возразил Кронид-Кирилл.

– Обойдешься, хотя ладно, можешь принести что-нибудь оккультное почитать – о влиянии металлов и драгоценных камней, можно с возвратом, – решила Ирина Семеновна.

– Договорились, до завтра, – откланялся Кронид, а тетка Ира прощаться не стала, просто повесила трубку.