Страница 39 из 624
Проводив колхозницу, Борисов задумался. Ремнева доверила ему свое материнское горе, он должен, обязан ей помочь. А дело, кажется, не из легких, его наскоком не выиграешь. Прежде надо раскусить характер Михаила, узнать про него все, до мелочей, а потом уже прикинуть, с какого края подступиться. Не верилось участковому, что двадцатилетий паренек сам собой потянулся вдруг к водке. Не иначе, как попал он под чье-то влияние. «Неужели Галин?» — мелькнуло у Борисова. Действительно, председатель заботился о судьбе сына погибшего односельчанина, с его участием, к примеру, стал тот трактористом. Недаром ведь сегодня сказала Вера Михайловна, что стоит при Михаиле задеть хоть малость имя Галина, он сразу насторожится, готов на обидчика чуть не в драку. С одной стороны понятно — видит он в председателе бывалого фронтовика, друга отца своего, а с другой… Возможно, старается во всем подражать ему, значит… «Нет, нет, хватил я лишку!.. — отогнал Борисов от себя эту мысль, но она снова навязчиво лезла в голову. — А впрочем, как знать…»
— Иван Васильевич, самовар поспел, — послышался за стеной голос хозяйки, — ты хотел чайком погреться.
— Да-да… ухожу… — невпопад ответил участковый, накидывая плащ и направляясь к двери. Он решил сейчас же встретиться с комсоргом колхоза и подробно расспросить его про Михаила Ремнева.
Приземистую, хилую избенку старого клуба, в которой произошло первое знакомство Борисова с ратовцами, снесли. Колхозный клуб переселился в просторное, вытянутое здание, крытое красной черепицей. Строительство закончили не так давно, и вокруг валялись еще свежие стружки и щепа, а от толстых, добротных бревен исходил душистый сосновый запах.
Неподалеку от крыльца, отыскав безветренное местечко за штабелем теса, о чем-то спорили несколько парней и девчат. Участковый сразу заметил среди них того, кто был ему нужен, — Евгения Ветленского, сына парторга.
Когда-то вихрастый, непоседливый мальчуган залепил в Борисова снежком, а на вопрос, кем он хочет стать в будущем, выпалил без колебаний: «Летчиком! Как Покрышкин!..» Прошли годы, и Генькины детские мечты, простые и непостоянные, как веснушки, исчезли, забылись сами собой. На земле тоже хватало дел. Он окончил десять классов, с увлечением работал сейчас заведующим клубом, а на последнем комсомольском собрании был выбран секретарем.
Евгений не успел еще привыкнуть к своим новым обязанностям. Возможно, поэтому он разговаривал нарочито спокойно и рассудительно, держался со всеми ровно и вообще старался выглядеть серьезным и всегда хоть чуточку занятым. Ему казалось, что именно так должен вести себя колхозный комсорг. Впрочем, до конца сохранить «солидность» он не умел — порывистая горячность, свойственная его натуре, частенько прорывалась наружу.
Спор у ребят, как догадался по отдельным словам Борисов, шел о какой-то пьеске, которую ставил клубный драмкружок. Видимо, дело не клеилось, «артисты» были возбуждены и довольно резко упрекали друг друга в отсутствии способностей. Круглощекая, по-мальчишески задиристая девушка (участковый не раз встречал ее на молочной ферме), перекинув через плечо льняную косу, обрушилась на длинного, неповоротливого парня:
— Вот верста бестолковая!.. Да вдолби же себе, что любовь, это… ну, в общем, ее с чувством представлять надо. А ты? — Тут доярка сделала угрюмое лицо и очень живо передразнила парня: — Стоишь пень-пнем и мычишь, ровно Геракл, бык наш племенной: «Я бу-бу без вас жить не могу-у-у…» Потом еще «люблю» у тебя точно «убью» получается, мне даже страшно — вот-вот нож вынешь. А как целоваться, так не дурак, взаправду норовишь!
— Очень ты мне нужна… — неубедительно защищался парень. — Небось получше найду, коли захочу…
Евгений увидел шагах в десяти Борисова.
— Перестаньте же вы ругаться, — укоризненно сказал он. — Подняли тут шум на все село, узнают — засмеют нас.
Высокий парень махнул рукой в знак того, что считает подобный разговор ниже своего достоинства, и отвернулся. Девушка же не сдержалась и нанесла ему последний удар в спину:
— То-то Наташка с тобой гулять бросила. Не велик интерес мычанье слушать.
Все, кроме незадачливого актера, засмеялись, и в компании наступило перемирие. Борисов, несмотря на неважное настроение, тоже невольно улыбнулся.
— Здравствуй, молодежь! О чем беседа? — спросил участковый, давая понять, что не заметил творческой перепалки.
— Да так, Иван Васильевич… Репетировали кое-что, а теперь вот киномеханика поджидаем, — ответил за своих Евгений. — Придете вечером на картину? Тогда я местечко оставлю.
Поболтав с ребятами о том о сем, Борисов собрался было отозвать молодого Ветленского в сторонку, но тут девушка-доярка вскочила и показала на дорогу:
— Глянь, Женька, кто плывет. Мишка Ремнев! Руки в брюки, нос задрал. Важничает, механизатор!.. Ты, вроде, с ним браниться хотел? Эй, Мишка, подь-ка сюда!..
— Не браниться, а поговорить, — строго поправил Женя.
— Ну-ну, попробуй. С ним-то ты быстро дотолкуешься… — глаза девушки хитро блеснули; ей, верно, нравились острые положения.
«Вот кстати и я послушаю», — обрадовался участковый случаю и присел поодаль с равнодушным, скучающим видом.
Михаил приближался не спеша, вразвалку. Это был белесый, среднего роста юноша с приятным, немного скуластым лицом. Синий замасленный комбинезон делал его выше и взрослее. В прямом взгляде, в походке сквозили легкая насмешка и вызов. Он картинно помахивал большим разводным ключом, словно желал подчеркнуть, что недосуг ему тратить время на всякие пустяки. «Парень-то не из робких», — подумал Борисов.
— Ну, чего тебе?.. — недовольно спросил Михаил у девушки. Он, казалось, знал заносчивый ее нрав и опасался какого-нибудь подвоха.
Доярка, играя кончиком косы, лукаво прищурилась и сказала подозрительно ласково:
— Да вот, Мишенька, хочет тебя комсорг в драмкружок записать, активность твою расшевелить. Соглашайся, в любовь вместе играть будем…
— Этими блинами других покорми, — с деланным безразличием ответил ей Ремнев и, кивнув на длинного парня, добавил: — С ним играй, коли есть охота…
Он надвинул кепку на лоб и повернулся, чтобы продолжать свой путь, но тут вмешался Евгений:
— Погоди!.. В кружок за волосы мы никого не тянем, мероприятие добровольное. А вот дисциплина комсомольская — она для всех обязательна. Пойми, Ремнев, ты своим поведением не только себя — весь наш коллектив позоришь. Как отбился от ребят, так и пошел колобродить. Спутался с пьяницей этим, с Петром, или как его там… Последний раз предупреждаю — штучки твои мы терпеть долго не можем. Дождешься, на бюро вызовем!..
Неизвестно, что бы ответил Михаил, будь он с Евгением наедине. Но сейчас комсорг задел парня при ребятах, вдобавок еще при девушках. И Ремнев притворно зевнул:
— Ну, завел шарманку!.. Надоело уже. — Он выставил вперед щеголевато смятый в гармошку сапог, ловко подкинул разводной ключ. — Ты меня своим бюро не пугай, небось не заплачу. Я сам за себя в ответе, в няньках не нуждаюсь. Тоже воспитатель отыскался!..
«Теперь, верно, и Женька не выдержит, запетушится», — прикинул Борисов. Комсорг и впрямь начинал терять свой спокойный «веский» тон, в голосе его появились высокие нотки:
— Ошибаешься, все мы друг за дружку в ответе. Кто в мурзицком клубе драку чуть не заварил? Ты! А жалоба-то к нам в комитет поступила: ратовские, мол, комсомольцы в пьяном виде и прочее…
Евгения перебила неуемная доярка. Она вдруг выскочила вперед и выпалила с маху.
— А кто вечор в сельпо кулаками дубасил, водку требовал? Не ты ли со своим приятелем-забулдыгой? Опосля иду я, ребята, из клуба и вижу — ползут два красавца, кренделя выписывают. Обнялись, плетни сшибают… Один, значит, шлепнется, другой его поднимет, бережно так, словно разбить боится, и сам — в лужу. Рожи глупые, довольные, и выражаются, что иностранцы, — ни черта не понять. Нализались-таки, не иначе, как самогонки. Уж точно — свинья грязи сыщет!.. — Девушка смерила Михаила презрительным взглядом, лицо ее было сейчас серьезным и сердитым. — Герой! А еще ухаживать лезет.