Страница 14 из 624
А почти в то же самое время из Горького в Лысково спешит «Победа» с шахматными шашечками по бокам. Полчаса назад ее взял у Московского вокзала седоватый мужчина в черном бобриковом пальто и синей суконной кепке. Теперь он сидит рядом с шофером и, кажется, подремывает, устало прикрыв глаза. На заднем сиденье багаж: чемодан и два каких-то мешка. Всю эту кладь поддерживает на поворотах женщина, закутанная поверх шубы в белый пуховый платок. Со своим спутником она не заговаривает. Шофер, лихо закусив папироску, летит вперед: обещаны, видно, ему щедрые чаевые.
Николай Иванович Губин аккуратно повесил пальто, обмахнул сапоги веничком. Хозяин дома — низенький старичок с козлиным клинышком бородки — суетливо семенил вокруг него, приговаривая:
— Пожалуйте, гости дорогие, пожалуйте…
Губин неодобрительно покосился:
— Не мельтеши. Жена, — обратился он к полной красивой женщине, — поднеси-ка!
Анна лениво повела плечами под белым платком, склонилась над хозяйственной сумкой, звякнула бутылками. На столе как-то незаметно появились стопки, соленые огурчики и грибки. Хозяин для своих лет был достаточно проворен.
Выпили, и Губин сразу свернул разговор:
— Я к тебе по делу, Никифор.
— Знамо, по делу. Да ты не торопись, согрейся сначала, — старичок подобрался: он сидел прямо, словно рюмка водки скинула с его плеч десяток лет. — Товару много?
— Хватит. Покупатель готов?
— Конгурову-сапожнику сейчас кожа нужна.
Губин налил три стопки.
— Махни, папаша, посошок да сходи за ним. Быстро!
Хозяин, довольно покряхтывая, хрустнул огурцом и вытеснился из-за стола.
Когда дверь за ним закрылась, Губин придвинулся к жене:
— Будешь сама продавать. Как всегда. Я сбоку припека, слышишь?
Она согласно кивнула головой:
— Хорошо.
Поднялась и — высокая, ладная — медленно прошлась по горнице. Губин встал тоже. В коричневом пиджачке с уже лоснящимися рукавами, в брюках, заправленных в голенища стареньких, давно не чищенных сапог, он выглядел невзрачным возле своей нарядной жены. Кроме того, она была выше мужа на полголовы.
— Скукота, — сказала Анна, — приедем домой — налижешься, ко мне лезть начнешь…
Губин прищурился:
— Хахаля завела?
— С тобой заведешь. У тебя каждый рубль, каждый человек на учете, ирод… — вздохнула женщина.
— Стоп! — оборвал ее муж. — Идут.
Он притулился в сторонке, сжался, сделался каким-то маленьким и неприметным.
Вслед за хозяином вошел кряжистый, крепкий старик. Он подозрительно оглядел гостей, кашлянул:
— Здрасьте…
— Здравствуйте, дедушка, здравствуйте, — шагнула к нему Анна, — раздевайтесь; может, с морозу-то выпьешь?
— Это можно.
Он протер запотевшие очки, разделся. И словно отвечая на его немой вопрос, хозяин еще раз подтвердил:
— Не сумлевайся, Олег Петрович, люди верные.
— Да и кому охота себя подводить? — подхватила женщина.
— А коли так, — спокойно подытожил сапожник, — кажи товар.
Анна развязала мешки. Торговалась долго и упорно. Дважды она укладывала и вновь доставала кожу. Наконец в цене сошлись. Сапожник, поплевав на пальцы, отслюнил две с половиной тысячи.
— Дела у тебя, видать, неплохие! — подзадорила его Анна.
— На бога пока не жалуюсь. На хлеб с водицей хватает.
— Ну, а мы иной раз и на водочку выгадаем, — сверкнула женщина влажными зубами. — Зови, Никифор, к столу, обмывать будем!
После второй стопки сапожник подобрел и даже спросил, кивнув на молчаливого Губина:
— А этот кто? Откуда припожаловал?
— Да так, знакомец давнишний, — как можно пренебрежительней отозвался хозяин.
Утром Печкина, оперуполномоченного ОБХСС, вызвал начальник Ленинского РОМа майор милиции Щербаков. Выслушал его доклад о законченном и сданном в прокуратуру деле, спросил:
— О хищениях на «Красном кожевнике» знаете?
— Знаю.
Михаилу Прохоровичу, честно говоря, не хотелось заниматься заводом: воровали там так умело, что даже крохотной ниточки, за которую можно ухватиться, не оставалось. Щербаков погладил пальцами узенькую полоску усов и сказал, нажимая по-волжски на «о»:
— Там большими тысячами орудуют. Берись-ка вплотную.
С чего начать? Ехать в отдел кадров «Красного кожевника»? Но у преступника может быть безукоризненная анкета. Обратить внимание на Молитовский рынок? Ни один дурак не станет открыто продавать кожу. Взять на заметку сапожников-кустарей? Их немало, да и сбывать краденое можно не только в Горьком. «А воруют не по мелочи, — прикидывал Печкин, — не то, чтоб вынесли пару-другую стелек. Видно по почерку — крупный рецидивист работает, не новичок». Оперуполномоченный перебрал в памяти мастеров темных дел. Губин? Отец его в деревне Тубанаевка до революции свое кожевенное производство имел. Сам он судился за кражу и спекуляцию кожей дважды. Провел в разных тюрьмах около двенадцати лет. Вот уже четыре года, как на свободе, живет с виду тихо, к заводу и близко не подходит. Волк стреляный, травленый, осторожный. Похоже он, больше, вроде, некому. «Значит, первое, — решил Михаил Прохорович, — наблюдение за Губиным».
Дней через десять Печкину позвонил один из участковых:
— Губин вчера куда-то уезжал. С грузом. Удачно получилось: он машину к самому дому подогнал, я и записал номерок…
В таксомоторном парке оперуполномоченный узнал часы работы шофера и приехал туда перед началом смены. Войдя в диспетчерскую, Михаил Прохорович увидел чубатого парня, который сердито говорил курносой девушке:
— Незачем милиции мной интересоваться: выпиваю два раза в месяц — с получки, на красный свет не гоню, от алиментов не бегаю, в общем, чист, как ангел.
— Можно вас на минутку, товарищ? — обратился к нему Печкин.
— Занят я, — нехотя отозвался парень, мельком оглядев потертое пальто и поношенную армейскую ушанку оперуполномоченного, — жду человека одного…
— Меня, очевидно, и ждете. — Михаил Прохорович показал удостоверение. — Пойдемте к вам в машину, потолкуем. — Он заметил, что глаза девушки заблестели от любопытства, и не хотел начинать при ней беседу.
В гараже шофер подвел Печкина к «Победе», пробежавшей, вероятно, не одну сотню километров.
— Вот она, кормилица. Осматривать будете?
— Нет, не буду.
Михаил Прохорович открыл дверцу, уселся сам и пригласил жестом в машину ее хозяина. Закурили.
— Вот что, парень, — начал оперуполномоченный, — возил ты вчера гражданина лет пятидесяти? Седоватый, губы толстые, брови густые, косматые, нос мясистый, толстый, красный…
— Похож, — отозвался шофер. — Пальто на нем бобриковое?
— Ну, пальто — вещь непостоянная, — усмехнулся Печкин, — переменить недолго. Вот, глянь-ка на фото.
Оперуполномоченный протянул отливающий глянцем бумажный квадрат.
— Точно, — парень оживился, поняв, что милиция интересуется не им, а пассажиром, — возил. В Лысково.
— Дом в Лыскове запомнил?
— Ага.
— Тогда поехали. По дороге расскажешь.
Шофер нажал на стартер, и машина плавно тронулась с места.
За городом, прибавив газу так, что стрелка на спидометре дрожала около цифры 80, а за стеклами проносились отбрасываемые скоростью заиндевелые деревья, парень говорил о вчерашней поездке:
— Был он, понимаешь, с бабой. Гражданочка красивая, я те дам! — Шофер подмигнул Печкину. — Груза немного: чемоданчик и два мешка. Сам он их, значит, поклал в такси, сам и снял. Тяжелые нет ли — не знаю. Скушно, понимаешь, я ему про то, про се, а он, угрюмый черт, молчал всю дорогу. С бабой двух слов не сказал. Ну, прибыли, расплатился. Врать не буду — двадцатку сверх счета подкинул.
Оперуполномоченный узнавал осторожную повадку Губина.
— Мешки-то с чем? — попытался уточнить Михаил Прохорович. — Ну, по виду — вещи в них какие или что?
— Вроде бы тряпками набиты, — прикинул, подумав, шофер, — мягкие…
Приближалось Лысково.
— Не довезешь меня метров сто до этого дома и подождешь, — распорядился оперуполномоченный.