Страница 5 из 13
В-пятых, местом совершения преступления может быть оккупированная территория Советского Союза (в общем случае) или любая другая территория, находящаяся вне контроля СССР. «Переход на сторону врага» мог быть осуществлен, фактически, где угодно, кроме территории, находившейся под советским контролем. Сношения с вражеским государством, совершенные на территории, контролируемой властями СССР, должны квалифицироваться не как коллаборационизм, а по нормам ст. 583 УК РСФСР.
В-шестых, способом совершения преступления является оказание помощи вражескому государству. Оказание помощи может быть осуществлено в виде взаимодействия (т. е. контактный способ). Так, в период Великой Отечественной войны ущерб мог быть причинен СССР в рамках работы (службы) гражданина в административных органах, вооруженных, полицейских и прочих формированиях Третьего рейха. Однако оказание помощи врагу могло состояться и в одностороннем порядке, например, когда человек самостоятельно вел вооруженную борьбу против советских партизан. Однако в этом случае коллаборационизм имел место, только если у такого человека был умысел[20] именно на оказание помощи Третьему рейху, а не просто на причинение ущерба СССР. Иначе в коллаборационисты можно было бы записать все антисоветские силы, действовавшие на оккупированной территории СССР, а это не так.
В-седьмых, средства и орудия совершения преступления, которое можно квалифицировать как коллаборационизм, могут быть разными, что и показывает типология коллаборационизма, достаточно хорошо разработанная в историографии[21].
Субъективная сторона
Субъективная сторона преступного деяния – это отношение человека, совершившего преступление, к своему деянию. Сюда входит определение вины (у нее есть две формы – умысел и неосторожность), мотивов и целей лица, совершившего деяние.
Во-первых, коллаборационизм характеризуется наличием умысла (осознание виновным сущности совершаемого деяния, предвидение его последствий и наличие воли, направленной к его совершению). Кроме того, здесь следует говорить о сдвоенном (дуальном) умысле, который одновременно должен был быть направлен и на оказание помощи врагу СССР, и на причинение ущерба Советскому Союзу. Наличие только одной из перечисленных направленностей умысла не дает основания рассматривать деяние как коллаборационизм.
Умысел здесь может быть и прямым, и косвенным[22]. Прямой умысел мы должны предположить у идейных, «политических» коллаборационистов. Косвенный умысел, т. е. сознательное допущение последствий или безразличное отношение к ним, – у лиц, которые были вовлечены в коллаборационизм по другим мотивам. Хотя, конечно, нужно изучать каждый конкретный случай.
Наличие умысла коррелируется с добровольностью вовлечения в коллаборационизм. Этот аспект принимался во внимание советскими властями. Согласно указанию НКВД СССР о задачах и постановке оперативно-чекистской работы на освобожденной от немецко-фашистских оккупантов территории СССР от 18 февраля 1942 г., советские спецслужбы брали под наблюдение «лиц, служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях, вне зависимости от рода обязанностей», а также всех лиц, добровольно оказывавших услуги немцам, какой бы характер эти услуги не носили», кроме тех людей, которые были оккупантами «насильно мобилизованы»[23]. Таким образом, последние, фактически, выводились из круга лиц, подозреваемых в коллаборационизме.
Во-вторых, мотивы (побуждения, которые провоцируют решимость на правонарушение) и цели (представление человека о желаемом результате, к которому он стремится, нарушая закон) совершения человеком преступного деяния, которое квалифицируется как коллаборационизм, могут быть разными, что отмечено в историографии. При этом добровольность вовлечения в коллаборационизм не исключает вынужденности принятия такого решения: так, С. Хоффман выделял вынужденный и сознательный коллаборационизм[24], В.А. Пережогин сделал вывод, что в СССР «гражданский коллаборационизм по большей части носил вынужденный характер»[25].
Мы предлагаем более подробный анализ мотивов и целей вовлечения граждан СССР в коллаборационизм в период Великой Отечественной войны:
1. Психологические мотивы – страх перед жестокостью оккупантов, стремление защитить свои семьи[26], спастись от тяжелейших условий плена[27]. Такие мотивы лишены низменного содержания. Цель, обусловленная ими, – физическое выживание человека. Попав в экстремальную психологическую ситуацию оккупации или плена, люди часто были вынуждены делать биологически обусловленный выбор – умереть от голода и иных тяжелых условий или пойти на сотрудничество с врагом.
В некоторых случаях решение пойти на сотрудничество с врагом люди принимали в состоянии сильного душевного волнения (аффекта), которое могло быть как резким, так и «накопившимся» (кумулятивный аффект). Ситуация оккупации, плена, жизни «остарбайтеров» с точки зрения психологии была экстремальной. Для многих попавших в нее людей она выходила за пределы «нормального» человеческого опыта. Определявшими ее экстремальность факторами были эмоциогенные воздействия в связи с опасностью, трудностью, новизной положения человека; дефицит необходимой информации; чрезмерное психическое, физическое, эмоциональное напряжение; воздействие неблагоприятных климатических условий: жары, холода и т. д.; наличие голода, жажды. Эта ситуация была связана с угрозой потери здоровья или жизни и существенно нарушала базовое чувство безопасности человека, веру в то, что жизнь организована в соответствии с определенным порядком и поддается контролю[28].
2. Низменные мотивы – тщеславие, алчность[29], месть. Такие мотивы обусловлены корыстными и иными эгоистическими побуждениями, когда целью человека выступает улучшение своего социального и экономического положения путем совершения аморальных поступков либо реализация низменных страстей (ненависть, ревность, зависть и пр.). В период войны и оккупации «улучшение» коллаборационистами своего материального положения часто достигалось за счет людей, репрессированных или уничтоженных оккупантами, например, выселенных в гетто и отправленных в «лагеря смерти» евреев. Некоторые коллаборационисты присваивали себе чужие квартиры, мебель и другое имущество. Другие «выслуживались», делали карьеру при оккупационной администрации. Использовали они и возможность осуществлять всевластие над другими людьми, распоряжаясь их судьбами, безнаказанно применяя насилие, мстя своим «недругам», перед которыми они были бессильны при советской власти. Другие применяли данные оккупантами полномочия для вымещения садистских и иных патологических и преступных наклонностей. Даже сами германские оккупанты отмечали «чрезмерные» зверства со стороны коллаборационистов по отношению к мирному населению, причиной чего они считали «личную ненависть» к советской власти и «жажду мести»[30].
3. Политические мотивы – неприятие советской власти[31], негативная реакция на социально-политические условия в СССР, в том числе коллективизацию и репрессии[32]. Такие мотивы были основаны на идейности, убеждениях, политических взглядах. Целью «политических» коллаборационистов в период Великой Отечественной войны, в основном, было свержение в СССР власти большевистской партии. За рубежом, особенно, в среде русской эмиграции, как известно, сложилась концепция «Освободительного движения народов России», направленного в годы войны как против Германии, так и против СССР (т. н. «третья сила»), а также «антисталинской революции»[33] и «новой гражданской войны» в Советском Союзе[34]. Ряд современных российских исследователей поддержал эту концепцию[35].
20
Содержание понятия «умысел» раскрыто в параграфе «Субъективная сторона».
21
См.: Семиряга М.И. Коллаборационизм…; Ковалев Б.В. Указ. соч.
22
Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс… С. 62.
23
Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне: Сб. док. Т. 3: Крушение «Блицкрига». Кн. 1 (1 января – 30 июня 1942 г.). М., 2003. С. 130–132.
24
Hoffma
25
Пережогин В.А. Вопросы коллаборационизма // Война и общество, 1941–1945. М., 2004. Кн. 2. С. 293.
26
Калинин П. Указ. соч. С. 32–33; Гилязов И.А. Коллаборационистское движение среди тюрко-мусульманских военнопленных и эмигрантов в годы Второй мировой войны: дис… д-ра ист. наук. Казань, 2000. С. 4–5; Безугольный А.Ю., Бугай Н.Ф., Кринко Е.Ф. Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.: Проблемы истории, историографии и источниковедения. М., 2012. С. 332; Подпрятов Н.В. Национальные воинские формирования народов Советского Союза в СССР и в фашистской Германии в годы Второй мировой войны. Пермь, 2006. С. 228; Другая война: 1939–1945. М., 1996. С. 322.
27
Кондратьев Н. Оплачено кровью // «Родина» (Москва). 1991. № 6/7. С. 8.
28
Определение экстремальной ситуации и ее характеристики взяты из: Психология экстремальных ситуаций для спасателей и пожарных. М., 2007. С. 20.
29
История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1973. Т. 10. С. 226–227; Другая война… С. 322.
30
Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 125. Д. 165. Л. 65–66.
31
История СССР… С. 226–227; Семиряга М.И. Судьбы советских военнопленных // «Вопросы истории» (Москва). 1995. № 4. С. 33.
32
Степаненко С.Г. Коллаборационизм на Кубани в период оккупации (1942–1943 гг.) // Социально-гуманитарный сборник: Межвуз. сб. науч. ст. Краснодар, 2009. С. 47; Наринский М.М. Великая Отечественная война // Союзники в войне 1941–1945 гг. М., 1995. С. 293; Другая война… С. 322.
33
Андреева Е. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение. Лондон, 1990. С. 11; Казанцев А. Третья сила: История одной попытки. Франкфурт, 1952. С. 289, 291; Рутыч Н. Между двумя диктатурами // «Родина». 1991. № 6/7. С. 33.
34
Пфеффер К.Г. Немцы и другие народы во второй мировой войне // Итоги второй мировой войны. М., 1957. С. 513.
35
Александров К.М. Мифы о генерале Власове. М., 2010. С. 208; Вторая мировая: Иной взгляд: Историческая публицистика журнала «Посев». М., 2008. С. 380; Коммунистический режим и народное сопротивление: 1917–1991. М., 2002. С. 53, 56; Романько О.В. Немецкая оккупационная политика на территории Крыма и национальный вопрос (1941–1944). Симферополь, 2009. С. 206; Щеров И.П. Коллаборационизм в Советском Союзе, 1941–1944: типы и проявления в период оккупации. Смоленск, 2005. С. 409.