Страница 40 из 58
Джордж однажды остановил такую собаку в Зигмаринген, и мы начали ее рассматривать. Она внушала мысль о помеси пуделя с треской; я бы огорчился, если бы мне кто-нибудь мог доказать, что я ошибся в этом случае. Гаррис хотел сделать с нее фотографический снимок – но она влетела на отвесный забор, спрыгнула и исчезла в кустах.
Какая цель у здешних собачников – я не знаю.
Джордж думает, что они хотят вывести феникса. Может быть, он и прав, потому что нам раза два встречались удивительные звери; но мне кажется, что практический немецкий ум не удовольствовался бы фениксами, которые без толку шатались бы по дворам,зряпутаясь под ногами; я склонен скорее думать, что они намерены вывести сирень и затем обучить их рыбной ловле.
Ведь немец не любит лени и не поощряет ее. По его мнению, собака – несчастное существо: ей нечего делать! Неудивительно, что она чувствует какую-то неудовлетворенность, стремится кнедостижимомуи делает глупости. И вот немец дает ей работу, чтобы занять праздную тварь делом.
Здесь каждый пес имеет важный, деловой вид: посмотрите, как он ступает, запряженный в тележку молочника: никакой чиновник не может ступать с большим достоинством! Он, положим, тележки не тащит, но рассуждает так:
– Человек не умеет лаять, а я умею; отлично: пусть он тащит, а я буду лаять.
По его убеждению, это совершенно правильное распределение труда. Но он искренно принимает к сердцу дело, к которому причастен, и даже гордится им. Это приятно видеть. Если навстречу проходит другой пес – более легкомысленный и незанятый никаким делом, – то происходит обыкновенно маленькая пикировка. Начинается с того, чтолегкомысленныйотпускает какое-нибудь остроумное замечание насчет молока. Серьезный пес моментально останавливается, несмотря на огромное движение на улице:
– Извините, пожалуйста, вы, кажется, что-то сказали относительно нашего молока?
– Относительно молока? Нет, ничего... – отвечает шутник. – Я только сказал, что сегодня хорошая погода, и хотел узнать... почем теперь мел.
– А, вы хотели узнать, почем теперь мел? Да?
– Да. Благодарю вас... Я думал, что вы мне можете сообщить.
– Совершенно верно, могу. Мел теперь стоит столько, сколько...
– Ах, двигайся ты, пожалуйста, с места? – перебивает старуха молочница, которой хочется поскорее развести по домам все молоко, так как ейжаркои она очень устала. – Не останавливайся, а то мы никогда не кончим.
– Это все равно! Разве вы не слышали, что он сказал про наше молоко?
– Ах, не обращай внимания!.. Вон конка едет из-за угла, нас тут еще задавят.
– Да, но я не могу не обращать на него внимания: у каждого есть самолюбие?.. Скажите на милость! Ему интересно знать, сколько стоит мел, а?! Так пусть же слушает: мел – стоит – столько – сколько...
– Ты сейчас все молоко перевернешь! – в ужасе кричит бедная старуха, напрасно стараясь справиться с негодующим помощником. – Ах, лучше бы я тебя дома оставила!..
Конка приближается; извозчик кричит; другой серьезный пес, запряженный в тележку с хлебом, приближается рысью, надеясь поспеть на место действия; за ним с криком бежит через улицу хозяйка-девочка; собирается толпа; подходит полицейский.
– Мел – стоит – в двадцать – раз больше, – чем ты будешь стоить, когда я тебя отделаю!.. —отчеканиваетнаконец серьезный помощник молочницы.
– О! Ты меня отделаешь?!
– Еще бы! Ахтывнук французского пуделя! Сам только капусту ест, а еще...
– Ну вот! Я знала, что ты все опрокинешь! – восклицает бедная женщина. – Я ему говорила, что он все опрокинет!
Но он не обращает внимания; он занят. Через пять минут, когда движение по улице восстановлено, девочка подобрала и вытерла булки, и полицейский удалился, записав имена и адреса всех свидетелей, – он оборачивается и смотрит на тележку.
– Да, я ее немножко перевернул! – признает он слишком очевидный факт, но затем энергично встряхивается и добродушно прибавляет. – Ну, зато я объяснил ему, «сколько теперь стоит мел»! Больше он к нам не пристанет.
– Надеюсь, что не пристанет! – уныло замечает женщина, глядя на облитую молоком мостовую.
Но главное развлечение трудящегося, запряженного пса заключается в том, что он не позволяет другим собакам перегонять себя – в особенности с горы. В этих случаях хозяину или хозяйке остается бежать за ним,подымаяпо дороге вываливающиеся из тележки предметы: капусту, булки или крахмальные сорочки, что случится.
Под горой верный пес останавливается и, запыхавшись, ждет хозяина. Тот подходит, нагруженный товаром до подбородка.
– Хорошо сбежал, не правда ли? – спрашивает пес, высунув язык и улыбаясь от удовольствия. – Если бы не подвернулся под ноги какой-то карапуз, я бы, наверное, прибежал первым. Такая досада, что я его не заметил!.. И чего он теперь орет?.. Что? Оттого, что я его свалил с ног и переехал? Так почему же он не убрался с дороги?.. Удивительно, как у людей детиваляютсягде попало! Понятно, их всякий топчет. Это что?!.. Столько вещей вывалилось? Ну, не важно же они были уложены. Я думал, вы аккуратнее... Что? Вы не ожидали, что я помчусь с горы как сумасшедший? Так неужели вы думали, что я хладнокровно позволю Шнейдеровской собаке перегнать себя? Вы могли бы, кажется, узнать меняполучше!.. Ну, да вы никогда не думаете: это уж известное дело. Все собрали? Вы думаете, что все? – На вашем месте я бы не думал, а пошел до самого верха, чтобы убедиться. Что? Вы устали? Ну, в таком случае не обвиняйте меня, вот и все.
Упрям он ужасно: если он думает, что надо свернуть направо во второй переулок, а не в третий, то никто не заставит его дойти до третьего; если он вообразит, что успеет перевести тележку через улицу, то потащит, и только тогда обернется, когда услышит, что ее раздавили у него за спиной; правда, в таких случаях он признает себя виновным, но в этом мало пользы. По силе и росту он обыкновенно равен молодому быку, а хозяевами его бывают слабые старики и старухи, или дети. И он делает то, что сам находит нужным. Самое большое наказание для него – оставить его дома и везти тележку самому; но немцы слишком добрый народ, чтобы делать это часто.
Зачем в Германии запрягают собак – решительно непонятно; я думаю, что только с целью доставить им удовольствие. В Бельгии, Голландии и Франции я видел, как их действительно заставляют тащить тяжелую поклажу и еще бьют; но в Германии – никогда! Бить животное – здесь вообще неслыханное дело: им только читают нравоучения. Я видел, как один мужик бранил, бранил, бранил свою лошадь, потом вызвал из дома жену, рассказал ей, в чем лошадь провинилась – да еще преувеличил вину, – и они оба, став по бокам лошади, еще долго нещадно пилили ее; лошадь терпеливо слушала, но, наконец, не вытерпела и тронулась с места. Тогда хозяйка вернулась к стирке белья, а хозяин пошел рядом с конем, продолжая читать нравоучения.