Плаха да колокола

Дьяконов, утратив дар речи, не сводил с артиста глаз, пытался понять.

– Ну, ну. Не дрейфь, – хмыкнул Задов. – Спустил я на тебя кобеля?.. По делам твоим. Не думал, что слаб на расправу. Ты привыкай, голубчик. У тебя впереди и не такое может быть.

– Григорий Иванович, да за что! Помилуйте, не заслужил.

– Не заслужил? – вскинулся артист. – А на какие шиши такой домище разбухал у всех на виду! Не поленился я, не поверил, сам прокатился посмотреть. Потом рассказал Василию Петровичу, тот глаза таращит: соседский-то вдвое меньше твоего, не дом, а дворец с палатами у тебя! Соображаешь, что творишь?

– Сломать дом-то?

– Чего уж теперь. Ещё больше сплетен родишь. – Задов вроде как протрезвел, посуровел лицом, кулаком по столу пристукнул, укоризненно покачал головой. – И к Дилижансу меня пригласил… В «Аркадию», значит, побоялся, там публики полно, там на глазах… Как же! Замзава да с актёришкой водку вкушают…

Дьяконов не находил себе места.

– Бываешь там?

– Редко.

– С женой небось?

– Ага.

– Лоботрясов своих, Авдеева, Попугайчика и остальную свору, с собой берешь? К чему тебе сопровождающие? Ты – будущий начальник. Гони их от себя!

– Что вы, Григорий Иванович! И не брал никогда.

– Часто там твои крохоборы выкидывают фортеля. Особенно этот?.. Ходит между столами и у рыбопромышленников на водку клянчит!

– Чернушкин, подлец?! Я его сгною!

– Не горячись. Пусть сам уйдёт. Эта же гнида потом на тебя писать станет. Не куда-нибудь… в Кремль!

Дьяконов вздрогнул, закрыл лицо руками.

– А кто не знает в городе Дилижанса? – будто сам с собой разговаривал Задов. – Он и кличку заработал, что под всех ложился, подвозил-отвозил, девиц поставлял. Шельма ещё та! Ты бы Лёвку спросил. Общаешься же с ним. Узилевский Лев Наумович – дока по этой части. У него информация на каждого. Он на нас с тобой биографии напишет – это же руководитель, официальный представитель всех частников в бюро сырьевой и биржевой конвенций. Вот! Выразитель, так сказать, воли и желаний всех нэпманов в стенах государственных учреждений.

Дьяконов исподлобья приглядывался к Задову. Куда делись пьяные чудачества сидящего напротив человека? Он преобразился в строгого учителя, требовательного наставника, безжалостного судью. Вот и разгадай актёра, где играет очередной фарс, а где стегает плёткой желчных замечаний.

– Кстати, а где наши официальные лица? – вдруг с одного на другое перескочил Задов. – Ни Лёвки, ни Макса не наблюдается, а время назначенное давно прошло? Заблудились, разыскивая «Подкову»? Им, конечно, ближе кабачок мадам Мерзликиной да салон дамочки Александровой… Где они? Я просил пригласить их на нашу ассамблею.

Замзава смутился, но нашёл в себе смелость промямлить:

– Мне представлялось, Григорий Иванович, что присутствие этих особ нежелательно. Тем более Гладченко. Поэтому не пригласил.

– Ага! – торжествуя, воскликнул артист, не удержался от охватившего его возбуждения, выскочил из кресла и с необыкновенной прытью для, казалось бы, недавно пьяного вдрызг человека оббежал вокруг столика, прихлопнул по плечу растерявшегося Дьяконова. – Значит, коснулась тебя длань Божья! Господь просветил! А я ведь, голубчик, специально тебя проверял. – Он наклонился к Дьяконову и зашептал на ушко: – Я, Валюш, загадывал, хватит у тебя ума не привести сюда Максима Яковлевича Гладченко, вождя местных аферистов, великого специалиста по взяткам и спаиванию государственных людишек? Как же ты сам догадался?

Дьяконов отстранился, обиженно поджал губы, встать собрался, но Задов ласково, но твёрдо усадил его назад, даже пригнул голову к крышке стола, да так, что тот не смел шевельнуться.

– Как же ты Макса забыл?.. Он же в твой торготдел ногой дверь открывает, твои охламоны дорожку перед ним метут, не забывая в карманы его заглядывать – полны ли они деньжатами? Им несёт иль опять мимо, всё начальничку!.. Тебе!

Дьяконов попытался дёрнуться, но рука Задова была тяжела, и пикнуть не сумел.

– Когда Макс у тебя, они все завистливо перешёптываются: «Хлеб пришёл!» А? Не то я говорю? С вывороченными карманами от тебя вываливается, и не он один! Солдатовы к тебе зачастили, Пётр у них за главного, чуть не лобызается с тобой. За какие шиши ему скидки да лучшие условия по рыбодобыче? Молчишь?.. А ты не пригласил их со мной встретиться… Я бы выспросил у братцев, за что им скидки великие да привилегия особая?

– Григорий Иванович! – высвободился наконец из-под тяжкой длани замзав. – Кто ж такую гнусность плетет на меня!..

– Не сметь! – гаркнул артист, гром его голоса снова полетел по речке. – Не сметь мне врать! Голову оторву!

Дьяконову всё же удалось соскользнуть с кресла, он упал на колени перед Задовым, схватил его за руки:

– Кляните! Ругайте! Всё снесу! Только простите. Без ума творил, бес попутал.

– Вот… – обмяк актёр. – Ты подымись, подымись. Неча в ногах-то валяться.

– Эти гнусные твари в душу забираются, и глазом не успеешь моргнуть, – тарабанил, захлёбываясь, замзав. – Отвернёшься, а они уже свёрток в карман суют. А то моду взяли деньги в бумаги прятать. Выбежит, бывало, из кабинета, глянь на место, где он сидел, а под кипой – пакет. И не догнать его.

– Ладно, – махнул рукой актёр, брезгливо отворачиваясь. – Они хватки на такие проделки. С ними ухо и глаз держи остро.

Он будто доигрывал свою роль, расслабился, нелепо и безрадостно хлопнул по своей шляпе.

– Бог мой! – взмолился замзав. – Неужели и Василию Петровичу известно?

– Ты, голубчик, наивное существо, – усмехнулся артист. – Вскружил успех голову. Солдатовы да Гладченко, Штейнбергеры да Блохи, Ситниковы да Кантеры – это не просто знатные рыбопромышленники, это великие комбинаторы, хищники. Им палец в рот не клади. А у вас от их ласк глазки разгорелись. Натан да Хасан, Абрам да Евсей тюрьмы не боятся, им не привыкать, да они ведь за спину твою и спрячутся. Тебе же карманы деньжатами набивали. С тебя спрос.

При последних словах Дьяконов сжался.

Выскочил официантик, будто ничего не замечая, наполнил рюмки уже из нового графина.

– Горячее подавать? – уставился на Задова.

– А тебя кто по-нашему дрессировал? – ухватил его за поясок артист, пытаясь заглянуть в глаза. – Дилижанса выкормыш?

Только щёлки глаз узкие, ничего не разглядеть; китаец молчал, дежурно улыбаясь, будто ничего не понимая.

– Вот скажу Корнею, чтоб выгнал тебя, и перестанешь улыбаться, – устало хмыкнул Задов и крикнул вслед убегающему, не замечая поставленных уже рюмок. – Ты водки нам принесёшь, рожа жёлтая?

Развернулся к Дьяконову, помолчал, дожидаясь, когда тот очухается.

– Тоска, – хмыкнул Задов. – Мавр сделал своё дело, но, кажется, переборщил. Не вызвать ли больничку. Эй! – окликнул он замзава. – Так и быть, научу я тебя, что надо делать.

– Григорий Иванович, век благодарен буду! – оживился тот и уши навострил, как собачонка.

– Любит Странников тебя, дурачка, – поднял свою рюмку Задов и опрокинул залпом. – Поэтому и усадил в кресло начальника отдела. А долг платежом красен.

– Да я!..

– Самому сообразить надо было, – наставительно и почти ласково продолжил артист. – А ты дождался, что поучать пришлось. А?.. Кумекаешь?

– Да мне только слово!..

– И без слов догадайся, – из графинчика плеснул Задов, не дожидаясь официанта, да тот и не спешил появляться, будто чуя важность беседы, тайно прислушивался у двери.

Артист выпил ещё.

– На днях бега начинаются. Слышал небось?

– Нет.

– Что ж ты, афиш не читаешь? Везде расклеены? Сезон открывается, вот дурачок! В чём твой интерес? Бабы?

– Что вы!

– И водки не пьёшь…

– Нам голова чистая нужна.

– Ну да, понимаю, – поджал губы Задов. – Насчёт головы ты вовремя заметил. Если б ещё она у тебя поумней была.

– Обижаете, Григорий Иванович, – осторожненько продвинул по столу к нему ладошку замзав.

– Что это? – широко раскрыл глаза артист, дурачась.