Страница 10 из 35
– Умерла?
– Стыдно, молодой человек! Не знать таких женщин!.. Замуж вышла! И зваться стала Коллонтай Александрой Михайловной. Первая и единственная в правительстве Советской России! Валькирия революции! Вот как прозвали её наши враги… Впрочем, и друзья. И она это заслужила. Нарком призрения! Женсовет в государстве создала!
– Что-то друзья наши про неё в другом смысле упоминали, Василий Петрович, – ехидно ухмыльнулся Иорин, заботливо беря Странникова под локоток, и они не спеша проследовали дальше. – Интересовали их, я бы сказал, совсем иные её увлечения.
– Мужики, что ли?
– Как сказать… Не то чтобы…
– Эх ты, лягушачья душа! И мнения своего боишься. А вот Александру Михайловну это не пугает. – Он задумался, напряг память, но сказывалось выпитое спиртное. – Вполне возможно. Увлекались ею великие мужи, и она увлекалась.
– Они её сравнивали с нашей Венокуровой. Тоже женсоветом руководит.
– Ну-ну! – пригрозил Странников, выдернул руку, поводил большим пальцем под носом спутника. – Опять зарываешься! Не позволю!
– А я и не заикался, Василий Петрович, – уже смелее не уступал тот. – Куда нам? Катерина Сергеевна Венокурова – сущий ангел против того, что Павел Тимофеевич насчёт Валькирии той размышлял.
– Давай выкладывай всё как есть, – споткнулся Странников, но Иорин его удержал. – Выкладывай, выкладывай. Не бойся.
– Про эрос у них разговоры велись.
– Про эрос? Ты не перепутал ничего? – снова споткнулся Странников, ноги его заметно заплетались, да и языком он стал владеть хуже, с трудом собирая фразы. – Эрос? Это же бог любви, болван.
– Знамо дело.
– Так что же шепчешь на ухо? Никакой крамолы не нахожу.
– С Эросом они Валькирию и упоминали.
– Глупости какие-то!
– Могу поклясться!
– Глупости молодости, я хотел сказать, – приостановился Странников, неведомой силой его привалило к забору, и лёгкий Иорин не смог с ним справиться: ни оторвать, ни двигаться дальше не получалось.
– Не интересуетесь вы, молодёжь, ничем, – продолжал между тем Странников, делая мудрое выражение лица. – А надо читать и книги, и газеты. Алексея Максимовича, конечно, в первую очередь, но и эту самую Валькирию. Мысли у неё тогда были бурными, потому как сама молода и горяча. Насчёт того самого Эроса пролетарского она, естественно, опережает время. Но насчёт стакана воды – права. Слышал небось её теорию про стакан воды? – Странников упёрся в грудь Иорину. – Слышал, спрашиваю?
– Слышал, как не слышать.
– Врёшь, голубчик, ничего ты не знаешь. Я б этой женщине за одну такую фразу памятник поставил! Это как суметь! Дай-ка, дай-ка мне вспомнить… Мне, мол, в свободном обществе удовлетворить половую потребность как стакан воды выпить! А, каково? Искренно и откровенно. Я – за стакан любви! Ясно тебе?
– Так точно!
– Ты не остри. Думаешь, я пьян?
– Что вы, Василий Петрович!
– То-то! И поверь мне, разбирающемуся в философии человеку, её мысли найдут практическое подтверждение. Будущее за мировым пролетариатом. Любовь должна быть свободной. И отдаваться любви надо легко, словно опрокинуть в себя стакан воды. Вот что она провозгласила!
– Надо почитать, – восхитился Иорин.
– Почитай, почитай, голубчик, – кивнул Странников. – Сам Дыбенко[9] по ней страдает! Кстати, где мы находимся? Почему топчемся на месте? А это что за забор?..
– Выходит, вот с кого наша Венокурова пример берёт! – восхищался Иорин, съедаемый откровением.
– Ты – бестолочь, чтобы разобраться, – бурчал Странников. – Читал бы больше, нежели к Алексеевой-то нырять.
– Так я туда, ежели при вас. А так ни ногой…
– Прошу прощения, господа хорошие! – оборвал их разговор внезапно появившийся мужчина в милицейской форме.
Следовало бы упомянуть, что наблюдал он за ними уже добрых десять – пятнадцать минут, пока не убедился, что состояние обоих не позволит им выбраться из злосчастного закутка в заборе, куда они непонятным образом завалились. Один физически не мог, другой не соображал, как это сделать.
Впрочем, милиционер их нисколько не смутил, а Иорин, наоборот, обрадовался помощнику, поманил его ближе и рукой, и мимикой лица, на мгновение потеряв дар речи от неожиданности.
– Предъявите документы! – не был настроен на мирный лад страж порядка. – Кто такие?
– А ты кто такой? – явно не в силах поднять глаза, с трудом выговорил Странников.
– Агент губернского розыска Ковригин, – представился тот с довольно грозным видом.
– А я Странников! Слыхал? – качнулся навстречу Странников. – Дерзить мне вздумал?.. Скажи своему начальнику, чтоб посадил тебя под арест.
– Что?! – выкатил тот глаза на лоб.
– Скажи, скажи, товарищ Ковригин, – миролюбиво подёргал за рукав милиционера Иорин. – Василия Петровича надо слушаться. Это не просто человек, это сам ответственный секретарь губкома! Только сначала помоги мне довести его куда-нибудь присесть. Тут портовый сад недалеко был. Посидим с ним на ветерочке. Обдует с Волги, и всё будет нормальненько. А то Мария Яковлевна, супруга его, разволнуется. Ну, давай, помогай!
И они вдвоём, подхватив под руки третьего, предприняли попытку достичь предполагаемой цели. Милиционер, видимо, растерялся от бесцеремонной наглости обоих да и стерёгся пугающей важности персон, поэтому старался добросовестно; попытка им удалась, до портового сада действительно оказалось рукой подать.
– И меня не знаешь? – спросил милиционера Иорин, когда они закурили, оказавшись на скамейке; Странников уже похрапывал в серёдке.
– Наш? – сомневаясь, всмотрелся агент, сообразив, что лучше поменьше задавать вопросов.
– Нет. Гражданский я, – хмыкнул Иорин, пустил струю дыма в лицо любопытствующему. – Но из учреждения. – И, царственно откинув голову назад, поправил съехавший галстук.
– Справитесь теперь сами?
– Здесь близко.
– Тогда я пошёл? – начал прощаться агент.
– Давай. – Иорин занялся стряхиванием пепла, угодившего на пиджак Странникова. – Грязь не грязь?.. Не вижу. Резко весна взялась. Развезло…
– Зима холодной была, – махнул рукой агент. – Может, всё же помочь?
– Ты смотри про его распоряжение не забудь, – напомнил в след Иорин. – Доложи начальнику про арест. А то наш строг.
– Так точно!
– Ну пока.
И они расстались.
Красивое место – портовый сад. Жаль, почти нет электрического освещения. Висели поначалу кое-где на столбах фонари, но побило камнями хулиганьё. Обновили лампочки – снова та же картина. Больше не пытались – темнота друг молодежи. Теперь редко какой прохожий забредал сюда в позднее время погулять, да ещё с девушкой. От Волги сбегает главная кудрявая аллея, но это летом кудрявая и зелёная, а сейчас кустарник только-только оживал. Середина сада – точь-в-точь молодая рощица. Почти у калитки начинается озерцо, заботливо огороженное когда-то красивым заборчиком. Но теперь забор уродлив, местами повыдернут и поломан. Тут же уснувшая речушка с переброшенным через неё мостом, заброшенным и заросшим паутиной. Темный сад пуст и тих, настоящее хранилище чужих тайн. Иорин поёжился, но не от страха, от прохлады. Его здесь знала каждая дворняга. Если только кто заезжий. Но откуда быть чужому в их маленьком городке? Появись – уже на виду.
Он докурил вторую папироску, зашвырнул ловким щелчком окурок. Тот, описав красивую искристую дугу, опустился где-то в темноте. Подремал рядом с безмятежно похрапывающим соседом, выкурил ещё парочку и тем же манером избавился от окурков. «Пожалуй, пора будить да трогаться, – подумал он, взглянув на часы, – ещё мал-мал, и Мария Яковлевна начнёт волноваться». Опыт никогда не подводил его в таких случаях.
– А кто же этот кавалерчик, занял наше любимое местечко? – раздался вдруг за спиной нагловатый пьяный голос.
– Разинь зенки, братан! – забасил второй. – Их здесь двое.
– Баба?
– Если бы. Кажись, боровок.
Иорин оглянулся. Под развесистым деревом маячили три чёрные тени.
9
Дыбенко П.Е. – матрос, в 1917 г. председатель Центробалта, в Гражданскую войну – начдив, советский военачальник, командарм 2-го ранга.