Страница 4 из 19
– Подальше прячьте, а то неровен час, они, как собаки, рыщут и по духу чуют.
– Найдут – беды наживёшь.
– Мы и так надёжно упрятали.
– То-то же, – сочувственно подтвердила Анна.
Василий Ефимович Савельев всю ночь был занят сокрытием и перепрятыванием спирта, как-никак, а его у него было 7,5 ведер. Он почти всю ночь копал в огороде под черемухой у бани яму, спустил в нее семи вёдерный бочонок со спиртом, надёжно укрыл его досками и закопал. Тщательно замаскировал яму.
Поселился командир отряда Небойсь на квартире у Демьяновой Устиньи – вдовы, бабы сварливой и дерзкой на язык. Вскоре она ему подходящую невесту нашла, он на ней поженился и перешёл жить к ней, а Устинья через него в активистки попала, а пока он жил у нее, с ней несчастный случай произошёл. В отсутствие квартиранта она вздумала перепрятать четверть со спиртом, да второпях запнулась лаптем за порог, упала, и четверть вдребезги разбилась. Спирт по всему полу разлился, по избе пошла такая вонища, что не приведи Господи. Пришёл квартирант на обед, а Устинья занята: мочалкой подтирала лужу. Она ему в ноги: «Не погуби! Виновата!» Он шуткой: «Что упало, то пропало!» «Какая жалость!» – сокрушённо проговорила Устинья. Отряд у тех, кто сплоховал, не успел далеко спрятать, спирт находил, пугали острогом. Солдаты по лесам делали прочёсы, находили прятавшихся дезертиров, сдавали их властям, находили припрятанное оружие: винтовки, наганы и штыки. По вечерам и ночам по селу ходили дежурные патрули – приказывали гасить свет, у кого заметят его в избе, производили устрашающие выстрелы из винтовок.
Отряд также помогал Комитету бедноты проводить среди хозяйств села продразвёрстку, насильно отбирали хлеб, картофель, а особо сопротивляющихся сажали «в темную», а то и отправляли под конвоем в Арзамас для наказания за сопротивления власти.
Гражданская война
Вскоре после совершения революции в село стали возвращаться демобилизованные солдаты с фронтов: некоторые по старости, некоторые по ранению, а некоторые самовольно. Кто вернулся самовольно, тех считали дезертирами. Они были вынуждены скрываться по подполам, в овинных ямах и в лесу. Некоторые с фронта привезли оружие: винтовки, наганы, сабли. Некоторое оружие было сдано властям добровольно, а были случаи – оружие припрятывалось в тайные места.
Вскоре после революции в России вспыхнула гражданская война, образовались «красные» и «белые». Красные воевали за Советскую власть против белых. Белые же воевали против красных, отстаивая старые порядки. Случалось, так, что в адском бою друг против друга воевали родные браться.
Для защиты молодой Советской республики нужна была армия. По указанию центральной власти в селах и городах в срочном порядке стали обучать молодых парней и мужиков, коих подошёл год призыва на военную службу. В Мотовилово со всей волости были собраны молодые люди для обучения военному делу. Их обучали строевой подготовке зимой на льду озера. Для стрельбы из боевых выходили к лесу. У волостного управления стояла настоящая пушка. Из-за нехватки настоящих боевых винтовок, каждый из обучающихся изготовлял для себя из дерева винтовку, и этим деревянным оружием обучала солдат: как его брать на плечо, к ноги и штыковому бою.
В 1919 году с гражданской войны по ранению явился домой Смирнов Николай Федорович. Любопытным он объяснял, что у него в кармане имеется «белый билет», но на вид он представлял крепкого, вполне здорового бодрого человека. С фронта он прихватил наган и саблю. Наган он надёжно припрятал, а с саблей почти каждый день упражнялся в приёмах кавалерийской рубки во дворе своего дома. Он жил на улице Мотора. Саблей он владел мастерски, даже виртуозно. По-кавалерийски орудуя саблей, он показывал мужикам и ошеломленным бабам разные приёмы казакской рубки. Сабля в его руках «резала» воздух по всем направлениям, металлически взвизгивала, делала вокруг его головы замысловатые петли, восьмёрки, отражая от стали радужные веера. Он показывал классические приёмы верховой езды, лихо избоченясь в седле, с видимым удовольствием и наслаждением заложив руки назад, стоя на земле, он любил по-офицерски перекачиваться с пяток на носки и с носков на пятки. Вообще он являл собой смелого, ловкого, подвижного, виртуозного человека, способного на всякие выдумки и ухищрения. Говорил он скороговоркой, словно барабанил палкой по забору. Речь его была твёрдой, ясной, иронической. К этому времени ему было двадцать пять лет. Среднего роста, черноватые волнистые волосы обрамляли его чисто вырубленное худощавое лицо, бравые усы, нос прямой с легкой орлиной отвисью, лоб широкий, глаза черные, живые, с прищуром. Темперамент живой и находчивый. Его-то и пригласили власти и военное командование обучать солдат-новобранцев для подготовки их на фронт гражданской войны.
Обучал он их по всем правилам военной выправки: непонятливого и по-деревенски неуклюжего в движениях парня он обзывал непристойными словами, вроде «свиная требуха», «осел», а особо неподдающегося обучению он просто-напросто ударял по щекам. Ходил он по-солдатски бравой походкой, на ногах хромовые сапоги, одет в хромовую тужурку, офицерскую гимнастерку и офицерские полухромовые брюки-галифе.
Мужики-односельчане говаривали Николаю: «И в кого ты только уродился! Отец-то колёсного скрипу боялся, а ты вон какой!» – восхищались и завидовали они.
Рассуждение о власти
Мотовиловцы, как и прочие жители отдалённых сел России, сначала туманно представляли себе о случившемся перевороте в Петрограде и Москве. Они смутно расходились во мнениях, рассуждая между собой о том, какая же власть теперь будет править Россией. Слухи до деревенского обитателя доходили самые разносторонние и сбивчивые, порой противоречащие один другим. Газеты до рядового читателя не доходили, телефонной связи с селами не было, а о радио в то время и слыхом не слыхать было. Газеты хотя и выписывались, но они оседали в волостном управлении, задерживались в руках сельских грамотеев и лиц духовного звания, которые, заняв выжидательную тактику, умалчивали.
По весне, в последний день Пасхи, в Радоницу вечерком на завалине Федорова дома собрались приближенные жители для беседы, поговорить о предстоящем севе и попутно потолковать о новой власти. Мирно сидели, беседовали, переговаривались.
– А за что царя с престола-то сверзили? – ни к кому не обращаясь, осведомилась любопытная до всего Анна Крестьянинова.
– За растранжиривание золота! Вот за что! – сунулся с ответом обычно молчаливый Яков Забродин. – Он выпускал золотые деньги, которые были в свободном обращении в народе, а евреи и немцы их за границу справляли, а от этого наша казна хирела, – с чувством знатока пояснил тот же Яков.
– Поэтому он действительно немножко сглупил, – вступил в разговор Федор Крестьянинов, – А так-то житуха при нем была хоть куда, калачи со стола не сходили. «При царе-то Николашке ели пышки, халабашки. Наступил новый режим – все голодные лежим».
– Его буржуи с капиталистами с трона согнали. На его место временное правительство во главе с адвокатом Керенским поставили, а потом в революции, и его товарищи арестовали, – взялся разъяснить находившийся тут же Николай Смирнов.
– А кто эти «товарищи»-то? – пытливо спросил Василий Савельев.
– Большевики, да меньшевики, вот кто! – бойко отрезал Николай
–Только, между этих товарищей спор идет, каким способом народом управлять. Одни церкви позакрывать предлагают, другие за окошки и трубы в избах налог на народ навалить хотят, а кто из них чего предлагает, я и сам доконно не знаю. Как мыслят большевики, как мыслят меньшевики, а как эсеры.