Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 59 из 89

– Кто вы? – спросил Хорнблоуэр, затем повторил свой вопрос на испанском.

Шлюпка прекратила попытки двигаться, и лежала, покачиваясь на волнах, с опущенными веслами.

– Лейтенант Перес Первого пехотного полка армии Великой Колумбии.

Великая Колумбия. Так Боливар назвал республику, которую он пытается создать в ходе восстания против Испании.

– Где мистер Рэмсботтом?

– Адмирал всю эту неделю находится на берегу.

– Адмирал?

– Дон Карлос Рэмсботтом и Сантона, адмирал флота Великой Колумбии.

Адмирал, не меньше!

– Что вы делали на борту этого судна?

– Присматривал за ним до возвращения Его превосходительства.

– На борту никого нет?

– Никого.

Шлюпки снова начали раскачиваться вверх-вниз на волнах. Ситуация была скверная, не разрешимая с помощью логики. Он приготовился арестовать Рэмсботтома, но арестовывать пехотного лейтенанта в территориальных водах было делом совсем иного толка.

– Где команда корабля?

– На берегу, вместе с адмиралом. Вместе с армией.

Сражаются за Боливара, надо думать. И, скорее всего, в качестве артиллеристов, обслуживая украденные пушки.

– Прекрасно, вы можете идти.

Достаточно было позаботится об «Абидосской невесте», не было никакого смысла арестовывать людей из армии Боливара, которые всего лишь исполняли приказания начальства.

– Подойти к бригу.

В сумеречном свете палуба «Абидосской невесты» не производила впечатления беспорядка. Уходя, экипаж наверняка оставил все в лучшем виде, а караул из южно-американских солдат ничего не тронул. Впрочем, внизу все может оказаться иначе. Однако о том, что могло случиться на этой опасной стоянке у подветренного берега, если бы вдруг разразился шквал, лучше было не думать. Видимо, Рэмсботтома, после того, как он сделал дело, не заботила судьба его маленького судна.

– Эгей! Эгей!

Кто-то окликнул их через рупор с борта другого корабля. Хорнблоуэр взял громкоговоритель, висевший рядом со штурвалом, и закричал в ответ:

– Я адмирал лорд Хорнблоуэр на службе Его величества короля Великобритании. Я поднимаюсь на борт.

Когда он забрался на палубу «Хелмонда», было уже достаточно темно, поэтому его встретили при свете пары фонарей. Капитан, приветствовавший его, был полный человек, превосходно говоривший по-английски, с заметным акцентом, надо было полагать, голландским.

– Не слишком-то вы торопились, сэр, – резко начал он. Неподходящий тон для обращения к офицеру королевского флота, и уж тем более к адмиралу и пэру.

– Был бы благодарен, если бы вы не забывали о вежливости, – отрезал Хорнблоуэр, чувствуя себя задетым.





Двое рассерженных людей рассматривали друг друга при неверном свете фонарей. Затем голландец осознал, что ему лучше не давать волю плохому настроению в разговоре с тем, кто, кроме всего прочего, может в этом уединенном месте подкрепить силой любой приказ, который ему заблагорассудится отдать.

– Прошу вас, спустимся вниз, сэр, – произнес он. – Может быть, стаканчик шнапса?

Каюта, в которой Хорнблоуэру предложили расположиться, была комфортабельной и хорошо обставленной.

– Я был рад увидеть ваши марсели, сэр, – сказал голландский капитан. – Десять дней я провел в настоящих муках. Мой корабль… мой груз… этот берег…

Эти несвязные слова говорили о том, что ему пришлось пережить, когда он обнаружил, что находится в руках повстанцев, вынужден бросить якорь у подветренного берега с вооруженной охраной на борту.

– Что произошло? – спросил Хорнблоуэр.

– Этот проклятый маленький бриг дал выстрел поперек моего курса, когда я был еще в виду Бонэра. Когда я остановился, они захватили судно. Оставили на борту призовую партию. Я думал, что он – один из ваших, военный корабль. Они привели меня сюда и поставили на якорь. Потом объявилась армия. Отсюда я узнал, что это – не военный корабль, не британский.

– Они забрали ваш груз?

– Точно. Двенадцать девятифунтовых полевых орудий, с лафетами, зарядными ящиками и конной упряжью. Один фургон для боеприпасов. Одна ремонтная подвода с инструментом. Две тысячи ядер. Тонна орудийного пороха в бочонках. Все. – Было очевидно, что датчанин цитирует наизусть из судовой декларации.

– Как они переправили их на берег?

– На плотах. Эти англичане работали как сумасшедшие. И среди них были настоящие моряки.

Приятное дополнение, хотя и сделано оно было крайне неохотно. Скорее всего, они использовали понтоны из бочек. Хорнблоуэр подумал, что сам он, по крайней мере, попытался бы решить проблему доставки груза на берег именно таким образом. Надо полагать, что значительная часть неквалифицированной работы производилась на берегу силами повстанцев, но это вовсе не умаляло сделанного.

– А потом все до одного ушли вместе с пушками? – поинтересовался Хорнблоуэр.

– Все. Не так уж много для двенадцати орудий.

Не так уж много. Экипаж «Абидосской невесты» насчитывал около семидесяти пяти человек – этого, по сути дела, едва хватит для обслуживания двух батарей.

– И оставили на борту венесуэльский караул?

– Да. Вы видели их, когда прибыли. Они удерживали меня здесь, на якоре у подветренного берега.

Это, конечно, было сделано для того, чтобы голландец не смог распространить вести об обмане, которому он подвергся.

– Эти… эти негодяи ничего не знали о кораблях. – голландец продолжал рассказ о своих страданиях. – «Десперейт» тут же стал дрейфовать на якоре. Я вынужден был послать своих собственных людей…

– Вам повезло, что они не сожгли ваш корабль, – сказал Хорнблоуэр. – Еще более повезло, что они не разграбили его. Вы должны радоваться, что не находитесь в тюрьме на берегу.

– Может быть и так, но…

– Как бы то ни было, – произнес Хорнблоуэр, поднимаясь, – вы свободны. Вы можете воспользоваться береговым бризом для отплытия. Завтра вечером вы сможете бросить якорь в Виллемштадте.

– Но мой груз, сэр? Я был задержан. Я подвергался опасности. Флаг моей страны…

– Ваши владельцы вправе поступать так, как сочтут нужным. Как мне известно, этот Рэмсботтом – состоятельный человек. Он может возместить убытки.

– Но… но… – голландец не мог подобрать слова, которые смогли бы правильно выразить его чувство как по отношению к ситуации, в которой он недавно оказался, так и к сдержанному сочувствию Хорнблоуэра.