Страница 4 из 6
– Но вот и окончательный результат, – сказал Маккул, протягивая Хорнблауэру еще один листок.
«Моя дорогая жена, – начиналось письмо, – мне трудно найти слова, чтобы навсегда проститься с теми, кто для меня дороже всего на свете…»
Хорнблауэру было нелегко заставить себя прочитать письмо до конца. Смысл слов достигал его мозга, словно сквозь густой туман. Но все же – все же это были обычные слова, которые мужчина мог написать своей любимой, которую он больше никогда не увидит. По крайней мере, это было абсолютно ясно. Он заставил себя прочесть строки, которые дышали страстью. Письмо заканчивалось так: «Я написал довольно неуклюжий стишок, который, я надеюсь, будет еще долгие годы напоминать обо мне – тебе, любимая моя. А теперь – до свидания. До тех пор, как мы встретимся с тобой на небесах. Твой верный тебе до смерти муж – Барри Игнатиус Маккул».
Затем следовало стихотворение.
Хонблауэр прочитал торжественые строчки и был поражен мрачными образами, которыми они были населены. Он не был уверен, что сам смог бы написать хоть пару связных слов, если бы знал, что всего через несколько часов ему предстоит умереть.
– Адрес на обороте, – произнес МакКул и Хорнблауэр перевернул лист. Письмо было адресовано «вдове Маккул», проживающей в Дублине.
– Теперь вы принимаете мое предложение? – спросил Маккул.
– Да, – ответил Хорнблауэр.
Ужасная церемония свершилась в сером свете мрачного утра.
«Команде – смотреть экзекуцию!»
Просвистели боцманские дудки и матросы выстроились вдоль бортов. Морские пехотинцы стояли шеренгами поперек верхней палубы. Первое, что увидел Хорнблауэр, поднявшийся на палубу вместе с приговоренным – это масса белых человеческих лиц, сливавшихся в одно огромное бледное пятно. Когда появился МакКул, по рядам прокатился ропот. Вокруг лежали в дрейфе шлюпки с эскадры, набитые вооруженными людьми, которые были присланы не только смотреть казнь, но и, если бы команда «Славы» взбунтовалась, взять корабль на абордаж. Меловой круг на палубе, и Маккул, стоящий в нем. Сигнальная пушка; звук поспешных шагов, когда десять моряков выбирали конец. И Маккул умер, как и обещал – не сказав ни слова…
Его тело болталось на ноке рея, а поскольку корабль поднимался и опадал на крупной зыби, шедшей со стороны Берри-Хэд, оно раскачивалось и подпрыгивало, обреченное оставаться в таком положении дотемна. Хорнблауэр, бледный и досмерти измученный всем произошедшим, начал поиски каботажного судна, которое могло бы зайти в Дублин по дороге из Бриксгэма, чтобы выполнить свою часть сделки. Однако ему не было суждено сделать это в тот же день, как не суждено было и телу провисеть между небом и морем весь положенный ему срок: ветер вдруг зашел к северу и стал понемногу крепчать. Если западный шторм держал французский флот запертым в гаванях Бреста, то северный мог дать ему возможность выйти в море, а значит, Флоту Ла-Манша пора было возвращаться на свой пост. Мачты флагманского корабля расцветились сигнальными флагами.
«Команде – на кабестан!» – взревели во всю мощь своих глоток боцманские помощники на двадцати четырех кораблях разом: «Все наверх, паруса ставить!» Взяв двойные рифы на марселях, флот построился в походный ордер и начал свой долгий путь к выходу из Ла-Манша.
– Мистер Хорнблауэр, проследите, чтобы это было убрано.
Пока выбирали якорь, тело было спущено с нока реи и зашито в кусок парусины, с грузом в ногах. На траверзе Бэрри-Хэд оно было выброшено за борт без церемонии или молитвы. Маккул умер смертью преступника и должен был быть похоронен как преступник. Между тем большие корабли в тесном строю прокладывали себе путь обратно на свои трудные посты – среди скал и изменчивых течений побережья Бретани, а несчастный лейтенант на палубе «Славы» мучился, терзаемый тяжелыми воспоминаниями.
В крошечной каюте, которую он делил со Смитом, одна вещь постоянно напоминала Хорнблауэру о событиях того мрачного утра. Этой вещью был морской сундучок красного дерева с выпуклыми буквами «Б.И. Маккул» на крышке. А в бумажнике Хорнблауэра хранилось последнее письмо казненного и его бессвязное, лихорадочное стихотворение. Хорнблауэр не мог отослать их вдове Маккула, прежде, чем «Слава» зайдет в какой-либо английский порт и его раздражала эта невозможность выполнить свою часть сделки. Стоящий под койкой сундук действовал на нервы Хорнблауэру, а Смит негодовал из-за того, что и без того маленькая каюта стала еще теснее.
Хорнблауэр никак не мог забыть Маккула, а его обязанности младшего лейтенанта линейного корабля, несущего однообразную блокадную службу, не давали ему впечатлений, достаточно ярких для того, чтобы он смог избавиться от своих навязчивых мыслей. Наступала весна и погода становилась все лучше. Однажды, открыв свой кожаный бумажник и, по привычке, рассматривая предсмертное письмо Маккула, Хорнблауэр внезапно ощутил прилив незнакомых ему ранее чувств. В полумраке каюты можно было лишь с трудом разобрать слова прощания. Хонблауэр уже знал письмо и стихи почти наизусть и все же он еще и еще раз всматривался в знакомые строчки, чувствуя почти кощунственное желание постичь, что хотел передать своими последними словами этот мужественный и, в то же время, испуганный человек, писавший их, когда дух его уже бился в агонии. «Как Бабочка пред Искрой…». Что могло вызвать к жизни столь странные образы? «О, поверните полный жизни круг. О, совершите новый оборот» Почему это должны делать Небеса?
И вдруг прозрение начало просыпаться в напряженном нечеловеческим усилием мозге Хорнблауэра. Письмо – со всеми его нежными выражениями и словами любви, – было написано без правок и подчисток. Но вот стихи… Хорнблауэр вспомнил смятые листки, покрытые многочисленными перечеркиваниями и вставками. Стихи были написаны с особым старанием и вниманием. Сумасшедший или человек, терзаемый страхом и болью, может, конечно, после таких мучительных попыток написать бессмысленный стишок, но при этом не станет писать такое письмо, а значит…
Хонблауэр сел на койке, хотя еще минуту тому назад собирался лечь. «Ударьте им…» Не понятно, почему Маккул написал «им», вместо «их». Хорнблауэр проговорил про себя оба слова. Если поставить «их», то ни созвучие, ни ритмика стихов не будут нарушены. Это должен быть шифр! Но тогда при чем тут сундук? Почему Маккул просил отослать сундучок, наполненный не такими уж ценными одеждой и бельем? Достаточно было упаковать в небольшой сверток два детских портрета. Сундучок, с его массивными стенками из красного дерева и резной крышкой был, несомненно, интересным образчиком столярного искусства и при этом – очень и очень загадочным.
Все еще сжимая письмо в руке, он встал с койки и вытащил из-под нее сундук. Б.И. Маккул. Барри Игнациус Маккул. Лейтенант Пэйн внимательно осмотрел и ощупал каждую вещь из сундучка. Хорнблауэр открыл его и, в который раз, заглянул внутрь; там не было ничего, заслуживающего особого внимания. Он закрыл крышку и повернул ключ. Б.И. Маккул. Потайное отделение! Хорнблауэр вновь лихорадочно открыл сундучок, выбросил из него все содержимое и внимательно осмотрел стенки и дно. Ему хватило нескольких секунд, чтобы убедиться: в них не было место даже для микроскопического потайного отделения. Крышка была толстая и тяжелая, но в ней тоже не было ничего подозрительного. Он закрыл ее и сел рядом, все еще с письмом в руке.