Страница 65 из 71
– Добрый вечер, сударь, – как всегда вежливо сказал комендант, предлагая стул.
– Добрый вечер, сударь, премного благодарен. – Хорнблауэр учил испанский язык медленно и мучительно.
– Вы получили повышение, – сказал ирландец по-английски.
– Что? – переспросил Хорнблауэр.
– Повышение, – повторил ирландец. – Вот письмо: «До сведения испанских властей доводится, что ввиду безупречной службы временно назначенный исполнять обязанности лейтенанта мичман Горацио Хорнблауэр утвержден в лейтенантском чине. Лорды Адмиралтейства выражают уверенность, что мистеру Горацио Хорнблауэру будут немедленно предоставлены все причитающиеся младшему офицерскому составу привилегии». Вот так, молодой человек.
– Примите поздравления, сударь, – сказал комендант.
– Большое спасибо, сударь, – ответил Хорнблауэр. Добродушный старый комендант ласково улыбнулся нескладному юноше и хотел было продолжать, однако Хорнблауэр не мог разобрать испанских терминов и в отчаянии посмотрел на переводчика.
– Теперь вы офицер, – сказал тот, – и вас переведут в помещение для пленных офицеров.
– Спасибо, – отвечал Хорнблауэр.
– Вы будете получать половину причитающегося вашему званию жалованья.
– Спасибо.
– Вас будут отпускать под честное слово. Дав слово, вы сможете в течение двух часов посещать город и его окрестности.
– Спасибо, – сказал Хорнблауэр.
В последующие долгие месяцы страдания Хорнблауэра несколько облегчались тем, что на два часа ежедневно его честное слово давало ему свободу; свободу побродить по улочкам маленького городка, выпить чашку шоколада или стаканчик вина – если у него были деньги – вежливо и с большим трудом поговорить с испанскими солдатами, матросами или горожанами. Но еще лучше было провести свои два часа, бродя по козьим тропкам на мысу, подставив голову ветру и солнцу, в обществе моря, исцеляющего горькую тоску плена. Еда теперь была чуть получше, помещение чуть поудобнее. А главное – сознание, что он лейтенант, лейтенант королевской службы, и если когда-нибудь, хоть когда-нибудь эта война закончится, и его выпустят на свободу, он сможет голодать на половинное жалование – ибо с окончанием войны на флоте не останется свободных мест для младших офицеров. Но он честно заработал свое повышение. Он заслужил одобрение начальства.Об этом стоило подумать во время одиноких прогулок.
И вот наступил день, когда задул штормовой зюйд-вест с той стороны Атлантики. Пролетев над бескрайним водным простором, он беспрепятственно набирал скорость, обращая море в череду бегущих валов, с грохотом и брызгами разбивающихся об испанский берег. Хорнблауэр стоял на мысу над Феррольской бухтой, придерживая рваную шинель и наклоняясь навстречу ветру, чтоб устоять на ногах. Ветер дул в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание. Если повернуться к ветру спиной, дышать становилось легче, но тогда ветер задувал в глаза растрепанные волосы, задирал на голову плащ и так шаг за шагом заставлял Хорнблауэра спускаться вниз, к Ферролю, куда ему сейчас совсем не хотелось возвращаться. На два часа он один и свободен, и эти два часа были для него драгоценны. Он мог вдыхать атлантический воздух, идти, куда пожелает, делать, что захочет. Он мог смотреть на море: иногда с мыса удавалось разглядеть британский военный корабль, медленно пробирающийся вдоль берега в надежде захватить врасплох каботажное судно, наблюдая одновременно за военно-морскими приготовлениями испанцев. Когда такое судно появлялось в отпущенные Хорнблауэру два часа, он стоял и не отрываясь глядел на него, как умирающий от жажды глядит на недостижимый стакан воды, примечал все мелкие детали, вроде формы марселей и особенностей покраски; сердце его разрывалось на части. Кончался второй год плена. Двадцать два месяца, по двадцать четыре часа в сутки находился он под замком, запертый вместе с пятью другими младшими офицерами в тесной комнатушке крепости Эль-Ферроль. А сегодня ветер бушевал над ним, свободный и неукротимый. Хорнблауэр стоял лицом к ветру, перед ним лежала Корунья: белые домики, рассыпанные по склонам, как куски сахара. Между ним и Коруньей раскинулась покрытая барашками бухта Корунья, а слева тянулся узкий проход в Феррольский залив. Справа была открытая Атлантика; от подножия невысоких обрывов к северу тянулась цепочка рифов – Dientes del Diablo – Чертовы зубы. Подгоняемые ветром валы с промежутком в полминуты накатывали на рифы, ударяя о них с такой силой, что содрогался самый мыс, на котором стоял Хорнблауэр. Каждый вал рассыпался фонтаном брызг, которые тут же относил ветер, вновь открывая взору черные клыки скал.
Хорнблауэр был на мысу не один: в нескольких ярдах от него нес дозорную службу артиллерист испанского ополчения. Он непрерывно осматривал море в подзорную трубу. Воюя с Англией, приходится все время быть начеку: на горизонте может внезапно появиться флот, высадить небольшой десант, захватить Ферроль, сжечь док и корабли. Сегодня на это надеяться не приходилось – в такую погоду войско на берег не высадишь.
Однако часовой, без сомнения, пристально смотрел в какую-то точку с наветренной стороны; вытерев заслезившийся глаз рукавом, он стал смотреть снова. Хорнблауэр глядел туда же, не понимая, что привлекло внимание часового. Тот что-то пробормотал, потом повернулся и затрусил к караулке, где грелись остальные ополченцы, обслуживающие установленные на обрыве пушки. Вернулся он с дежурным сержантом, который взял подзорную трубу и стал смотреть туда же, куда прежде часовой. Оба затараторили на варварском гальегском диалекте; за два года упорных трудов Хорнблауэр овладел не только кастильским, но и галисийским, однако сейчас в реве ветра не понимал ни слова. Наконец, когда сержант согласно кивнул, Хорнблауэр невооруженным глазом разглядел, о чем они спорили. Светло-серый прямоугольник над серым морем – парус какого-то корабля. Корабль несется по ветру, чтоб укрыться в Корунье или Ферроле.
Весьма опрометчиво, ибо судну будет одинаково трудно как лечь в дрейф и бросить якорь в бухте Корунья, так и пройти узкий пролив, соединяющий с морем Феррольский залив. Осторожный капитан предпочел бы лавировать от подветренного берега, пока ветер не ослабнет. «Ох уж эти испанские капитаны, – подумал Хорнблауэр, пожимая плечами. – Впрочем, естественно, они стараются побыстрее добраться до гавани, ведь море прочесывает Королевский Флот». Но сержант и часовой не стали бы так волноваться из-за одного-единственного судна. Хорнблауэр не мог больше сдерживаться. Он подошел к оживленно разговаривающим ополченцам, мысленно формулируя фразы на чужом языке.