Страница 55 из 832
― Подожди. Почему неглупый и осторожный Цыган пошел в это укромное место?
― Точно, Саня! ― с лету поймал смирновскую догадку хитрый Казарян. Тайником заманил, ямой, которая в этих катакомбах!
― Нету там ни хрена, ― сказал Смирнов, ― хотя еще разок посмотреть не мешает. Пусть ребятки для практики займутся. И не убивать он его вел. Столб о чем-то хотел поговорить с Цыганом, договориться. Если только убить, чего проще. О чем он хотел говорить с Цыганом, о ком?
― Работенка, ― мрачно резюмировал Смирнов.
― О письме давайте, ― вставил наконец Ларионов.
― Роман, прочти его еще раз вслух, ― попросил Смирнов.
Роман взял из справки скрюченную, как кусок засохшего сыра, фотокопию и прочел:
― "Ромка, родной! Нет ни дня, минуты, нет ни секунды, чтобы я о тебе не думала. И ты должен так, потому что мы все равно обязательно будем вместе. Он уговорил меня, что пока нам с тобой лучше не видеться, но я последнее время сомневаюсь в этом. Рома, я стала его бояться. Вроде бы он желает нам добра, но мне все равно страшно. А может, я просто дура? Не умею писать письма, да я и не писала их никому. Живу себе помаленьку, с местными ни с кем не дружу, гуляю одна, хожу поезда встречать. Знаю, что ты не можешь приехать, а все равно встречаю и надеюсь. Он мне про Леньку сказал, с ухмылочкой так сказал, а я заплакала. Какой бы ни был этот Ленька, а все же я на него зла не держу. Ты, пожалуйста, не ревнуй к покойнику. Писать больше не о чем. Люблю тебя и хочу, хочу, хочу увидеть тебя как можно скорее. Твоя, вся твоя Ри".
― Черт-те что, ― подумав, сказал Сергей. ― Имечко тоже ― Ри.
― Что же ты понял? ― спросил Смирнов.
― Во-первых, не из дамочек ― постоянного контингента Цыгана. Девица, и молодая девица. Импульсивна, я бы сказал, экзальтированна, из допустимо интеллигентной семьи, но воспитания крайне небрежного. Влюблена в Цыгана, как кошка.
― А кто это "он"? ― поинтересовался Ларионов.
― Чего не скажу, того не скажу, ― признался Казарян. Смирнов взял из его рук фотокопию, еще раз просмотрел текст и подытожил раздраженно:
― Сережа, за тобой ― все бабские связи Цыгана. Ты, Роман, возглавляешь группу, которая будет прочесывать Рижскую дорогу. Больше пока ничего в башку не приходит. Да, что можете сказать по карманной клади Цыгана и следам?
― Карманная кладь ― джентльменский набор маршрутника: тысяча сто двадцать три рубля 65 копеек денег, шикарный бумажник, расческа в серебре, пачка папирос "Тройка", австрийская зажигалка и ― смерть бабам ― темные очки, ― по бумажке перечислил Ларионов. ― Из этого ничего не выжмешь: есть только то, что есть. А следы, какие могут быть особые следы на песке? Так, тени следов.
― Не скажи, Сережа, ― не согласился Казарян. ― Тени, как ты говоришь, в какой-то степени определяют объект, который их отбрасывает. В данном случае ― размер ноги. Очкарики же пишут ― ориентировочный размер обуви сорок четыре ― сорок пять. Не меньше. Косвенно подтверждается Столб с его ростом метр восемьдесят семь.
― Согласен, ― подтвердил его правоту Ларионов.
― И я согласен, ― кивнул Смирнов. ― Согласен-то согласен, а что это нам дает? Опять в маету. Да, а где тот парень, Витя, которого за Коммерцией я посылал?
...Паренек Витя ― младший лейтенант Виктор Гусляев ― явился через полчаса и доложил:
― Еле я его разыскал, товарищ майор.
― Так тащи его сюда!!!
― Я его не смог доставить, товарищ майор, ― виновато пояснил Гусляев. ― Он в сорок восьмом в предвариловке сидит.
― Как это сидит?! Он что, спятил, чтобы в тюрьму садиться?!
― Был пойман с поличным во время кражи в гастрономе возле метро "Сокол".
― Что украл-то?
― Пытался стащить у гражданки одной из хозяйственной сумки кошелек.
― Совсем интересно. А когда это преступление века свершилось?
― Сегодня в двенадцать часов двадцать три минуты.
― Ой, как мне захотелось поговорить с Валерием Евсеевичем! Утром думал, что придется ловить наудачу, а теперь жареным пахнет. Так почему же ты его не приволок?
― Они без бумажки не отдают, бюрократы чертовы! ― обиженно пожаловался Гусляев.
― Ну, бумажку-то мы им мигом спроворим!
Был Валерий Евсеевич Межаков по кличке Коммерция одет несколько не по сезону. В добротной стеганке, в диагоналевых галифе, в крепких и тяжелых яловых сапогах. Смирнов оглядел его со всех сторон, обойдя для этого кругом, потом спросил:
― Не жарко ли?
― Жар костей не ломит, ― скромно отвечал Межаков.
― Тебя что, оперативники домой после ареста переодеться водили?
― Зачем? Таким взяли.
Смирнов легким толчком в плечо направил Коммерцию к табурету, а сам сел за свой стол. Лейтенант Гусляев продолжал стоять.
― Друг мой Коммерция, я тебя очень прошу ответить на один вопрос: от кого ты узнал, что сегодня ночью убили Цыгана? ― витиевато спросил Смирнов.
Коммерция покосился на Гусляева, потом на Смирнова.
― Нам с тобой, Александр, без свидетелей, без протокола следовало бы говорить. И тебе полезнее, и мне.
― Принято, ― согласился Александр. ― Витя, будь добр, оставь нас одних.
― Слушаюсь, ― по-военному ответил огорченный Гусляев и удалился.
― Так кто же сказал тебе, что убили Цыгана?
― А почему ты думаешь, что мне известно об убийстве Цыгана? вопросом на вопрос ответил Коммерция.
― Я не думаю, я знаю.
― Так откуда же, дорогой Александр Иванович?
Смирнов направил свой твердый, как пистолет, указательный палец на дверь, за которой скрылся Гусляев:
― От младшего лейтенанта Виктора Гусляева, драгоценный Валерий Евсеевич.
― А что он может знать?
― Хотя бы то, чем ты сегодня с утра занимался. И мне этого вполне достаточно.
― Загадками говорите, уважаемый Александр Иванович.
― Я удивлен, Коммерция. ― В смирновском басе погромыхивала гроза. Ты сам напросился на разговор без свидетелей и протокола. И тут же начинаешь мне, как фофану, заливать баки. Я перестаю тебя понимать.
― Зачем же сердиться, Александр? ― Коммерция был готов ликвидировать легкое недоразумение. ― Меня до некоторой степени смущает некорректность постановки тобой вопроса. Если бы ты спросил просто: "Коммерция, тебе известно, что Цыган убит?" ― я бы тотчас ответил: "Да". Но ты с ходу требуешь персонификации источника и ставишь меня в положение весьма и весьма унизительное. В положение доносчика.
― Ладно. С этим разобрались. Следующий вопрос я, правда, тоже хотел задать персонифицирующий, начав его с сакраментального: "Кого?" Но, щадя твое обостренное чувство собственного достоинства, изложу его несколько по-другому: "Чего ты так испугался, Коммерция?"
― Я свое давным-давно отбоялся, Александр.
― Не скажи, Коммерция, не скажи. Тебя надо очень сильно напугать, чтобы ты, быстренько прибежав домой, потеплее приоделся для лагерных зим и ринулся в открытую крутить сидора у первой попавшейся гражданки. Фармазон на покое, катала на подхвате, ежедневно ужинающий стерлядкой в ресторане на бегах, польстился на кошелек со ста двадцатью рублями!
― Черт попутал.
― Я скорее поверю, что ты черта попутал. Одно только скажу: перепуганный, ты грубо работаешь. Читается как по букварю.
― Это вами читается. А народный суд, не умея прочитать, отстегнет мне пару лет, и дело с концом.
― А если я помогу народному суду прочитать текст?
― Какой именно?
― Случайный свидетель по меховому делу Валерий Евсеевич Межаков как только узнает, что освобожденные участники этого дела начинают всерьез постреливать друг в друга, быстренько совершает липовую кражу в надежде отсидеться в лагере, пока эта перестрелка не закончится естественным путем, то есть пока фигуранты не перестреляют друг друга, и гражданину Межакову нечего будет опасаться. Гражданин Межаков опасается, боится, паникует, не желая получить пулю.