Страница 20 из 21
Ритм, знакомый любому футбольному болельщику моего мира. «Seven Nation Army», один из самых узнаваемых гитарных риффов двадцать первого века. Почувствовав направленное внимание, я поднял голову и встретился со змеиным взглядом индианки. Ира позволила себе едва поджать губы, показывая, что простота и гениальность мелодии ее впечатлили. Я в ответ только улыбнулся и подмигнул – третий сорт не держим. Особенно когда есть багаж знаний и культуры непрожитого в этом мире века. Которой – культуры в смысле, мне, если честно, сейчас не хватало.
Разделенный на сословия мир в верхних своих уровнях был похож на картины времен наполеоновских войн, когда ужасы войны скрывались за яркими красками. В моем же мире почти каждый первоклассник из любого слоя общества знает, что происходит с головой, если в нее попадает пуля. И анатомию тела учат не по учебнику биологии, а по фаталити в Мортал Комбат.
В этом же мире сословия отделены друг от друга будто зеркальными стеклами, и сам рок как протест не получил повсеместной популярности, так и оставшись на уровне гаражного творчества. А мне как раз сейчас не хватало протестных треков, очень подходящих в ситуации, когда, даже не закрывая глаз, чувствуешь, что «…весь мир идет на тебя войной».
С силой в последний раз ударив по столу, я порывисто поднялся и направился к выходу из кабинета. Ира моментально отлипла от стены, собираясь по привычке занять место за моим плечом. Но я слегка затормозил, сбив ее с ритма движения.
«What the hell is going on?» – глянув в глаза Ире, громким шепотом напел я мотив песни «The Kids Aren't Alright» группы The Offspring. И, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета. «The cruellest damn, reality!» – это уже шепотом, себе под нос.
Строки песни «С детишками не все в порядке», которые можно перевести как: «Что за ад вокруг творится? Да это чертова реальность!» – сейчас обретали неожиданный дополнительный смысл. Особенно в свете последних событий.
«Вася, иди сюда!» – на ходу мысленно крикнул я, когда миновал парадный зал под открытым небом, где беспрестанно работала строительная техника. Василий подбежал, когда я спустился с крыльца и уже подходил к машине. Облачен мой ординарец был в серую униформу прислуги поместья, подстрижен, причесан и гладко выбрит. Глядя в настороженные глаза видоизменившегося гангстера, я поджал губы и чуть дернул головой, вызывая на прямую связь демона. Взгляд Василия полыхнул багровым отсветом, и я достал из кармана перстень Аверьянова.
«Это что?»
«Ключ, господин».
«Ключ к чему?»
«Aether, господин».
«Эфир?»
«Да, господин».
«Почему ключ еще жив?»
«Тело мертво, сила жива».
«Господин», – машинально поправил я.
«Прошу простить, господин. Тело мертво, сила жива, господин», – склонился в поклоне Василий.
На извиняющийся поклон я даже внимания не обратил, думая о другом. Источник же: средоточие силы, энергетический сосуд. Я вспомнил лекцию фон Колера и манекен с изображенным средоточием силы – в районе спинного мозга, а также расположение всех энергетических каналов. И сопоставил это с картинкой мыслеобраза распростертого на брусчатке тела Аверьянова. Вот ведь демон! – не мог не восхититься я. Восхитился потому, что, снеся полголовы одаренному, демон сделал это, не затронув энергетические каналы и не выпустив накопленную Аверьяновым силу стихийной энергии.
«И долго ключ будет жив?» – едва приподнял я перстень.
«Ключ – сколь угодно долго, господин».
«А сосуд?»
«Сосуд может прийти в негодность, и aether уйдет».
«Тело где?»
«Второй корпус, в морозильной камере подвала, господин».
«Спрятал?»
«Запас карман не тянет, господин».
«А ты шаришь», – невольно и неосознанно ответил я, почти сразу же спохватившись. Никак не научусь полностью мысли контролировать.
«Рад служить, господин», – склонился в поклоне демон, стараясь не показать, что услышал мою случайную оговорку.
Отвернувшись от Василия, я сел в распахнутую дверь ожидающей машины. На переднем сиденье устроилась Ира. Открыв перегородку, отделяющую пассажирские места от водительского, я увидел закрепленную в держателе сверху штурмовую винтовку. А свой укороченный автомат Ира пристроила в креплении на месте убранного подлокотника.
В гимназию Ира сопровождать меня не стала, проводила до арки ворот. Телохранителям дальше нельзя. Да и безопасно в гимназии: этика поведения этого мира такова, что на территории учебных заведений враждебные действия может позволить себе только совсем конченый человек. А с такими здесь разговор беспощадно короткий, вне зависимости от положения в обществе.
Водитель между тем поехал на парковку, на которой сегодня собралось немалое количество других машин. И количество их было очень непривычно и необычно – потому что раньше стоянку ни разу не видел столь заполненной. Специально даже задержался в воротах, разглядывая машины. Практически на всех если не гербы и флажки на капотах, то черно-желтая окантовка номеров, как принадлежность к имперскому дворянству. А вот гербов национальных кланов среди многочисленных машин не заметил, как ни выглядывал.
Когда зашел на территорию гимназии, внимательно оглядывался вокруг. Утверждаясь в предположении, что в воздухе что-то висит, и это явно не люстра. На меня, кстати, неожиданно обращали совсем мало внимания. Вернее, не то чтобы мало, но внимание не было направленным. Словно дерзкий и беспощадный разгром поместья не последнего в регионе имперского рода затмило что-то другое. А вот что именно затмило, я пока не знал. Потому как ни в одной новостной ленте за всю ночь не увидел никаких заголовков, которые могли привлечь внимание. В светском обществе же я пока не вращался, так что ночью у меня просто не было источников для того, чтобы узнать не проходящую цензуру информацию.
Несмотря на царившее в коридорах гимназии напряжение, без приключений дошел до класса. Здесь на меня также посматривали, но не скажу, что с особым уж вниманием. Заметил, что мой взгляд старательно пытается поймать Разумовский. Который Андрей – вспомнил я имя одноклассника, выступавшего голосом обиженных участников «несостоявшегося» воскресного собрания по деловой этике. Повода зацепиться взглядами я ему не дал, хотя он почему-то очень сильно этого хотел. При этом выдерживая дистанцию и близко специально не подходя.
Преподаватель тоже выглядел каким-то взъерошенным и взволнованным, но никаких заявлений и объявлений не делал, сразу перейдя к лекции. Сегодня в связке Истории, Географии и Политики продолжили изучать геополитическую ситуацию во время Ливонской войны. В этот раз рассмотрение происходило с угла зрения монополизации пути из варяг в греки, за который боролись теряющий влияние Ганзейский союз и созданная англичанами Московская компания, во главе которой стоял влиятельный итальянец.
Я довольно поверхностно воспринимал материал, ожидая, пока уроки закончатся и можно будет отправиться в больницу. И во время перерывов замечал, как внимательно продолжает наблюдать за мной Разумовский. Он явно пытался поймать мой взгляд, но я на него даже не смотрел. Краем глаза только отмечал внимание и все сильнее чувствовал поднимавшееся раздражение этого высокого и холеного парня. Разумовский прямо на конфликт не шел, но буквально жаждал зачем-то со мной зацепиться.
Выходя из класса после окончания уроков, едва не столкнулся с ним в дверях. В спровоцированном им же столкновении. Сработало шестое чувство, и будто невзначай я сбился с полушага и развернулся к зеркалу поправить ворот рубашки. При этом получилось так, что я отошел с траектории движения разогнавшегося парня, избегая столкновения с ним в последнее мгновенье. Разумовский врезался в стайку девушек в дверях, и сразу после раздавшихся возмущенных возгласов я впервые посмотрел ему в глаза – на доли мгновения. Успел подмигнуть понимающе и быстро проскользнул мимо возникшего очага напряжения.
Покинув класс, вместо того чтобы ехать в больницу или в поместье, направился в столовую. Не потому, что есть так сильно хотел, а потому, что это было единственное место, где мог получить хоть какую-то информацию о ситуации вообще. Потому что висящие в воздухе «не люстры» ощущались все более отчетливо. И увиденное в обеденном зале сказало мне немало даже без слов.