Страница 4 из 12
8. Обязать НКПС обеспечить своевременную подачу вагонов по заявкам Далькрайисполкома для перевозки переселяемых корейцев и их имущества из Дальневосточного края в Казахскую ССР и Узбекскую ССР.
9. Обязать Далькрайком ВКП (б) и Далькрайисполком в трёхдневный срок сообщить количество подлежащих выселению хозяйств и человек.
10. О ходе выселения, количестве отправленных из районов переселения, количестве прибывающих в районы расселения и количестве выпущенных заграницу доносить десятидневками по телеграфу.
11. Увеличить количество пограничных войск на 3 тысячи человек – для уплотнения охраны границы в районах, из которых переселяются корейцы.
12. Разрешить Наркомвнуделу СССР разместить пограничников в освобождаемых помещениях корейцев.
Председатель Совета Народных Комиссаров Союза ССР – В. Молотов
Секретарь Центрального Комитета ВКП (б) – И. Сталин
Выполнялась эта директива в режиме внезапной военной операции. Уже через две недели вглубь страны пошли мононациональные эшелоны. Товарные вагоны с нарами в два яруса уравняли всех в социальном статусе – и простые крестьяне, и учащиеся, и домохозяйки, и малолетние дети, и такие известные на Дальнем Востоке личности, как активный борец за советскую власть Хан Мён Се, видный военно-морской командир, в прошлом начальник штаба одного из антияпонских партизанских отрядов Цой Шен Хак, легендарный командир «Армии справедливости» Хон Бомдо – стали теперь называться спецпереселенцами.
О том, как это происходило, через 75 лет вспоминал один из тогдашних жертв выселения Ли Ги Нам (впоследствии, несмотря ни на что, он получил высшее образование – закончил Ленинградский университет, 30 лет проработал сельским учителем, удостоен звания «Отличник народного образования Узбекской ССР». Переехав в Киргизию, многие годы жил в Бишкеке, умер в январе 2015 года, незадолго до своего 95-летия):
«…6 сентября 1937 года я ездил в Надеждинский райком комсомола на утверждение пионервожатым (ему было тогда 17 лет – В.Ц.). Жили так бедно, что носили одежду всю в заплатках. Чтобы поехать в Надежденский райком комсомола и выглядеть более или менее прилично, мне пришлось попросить рубашку и брюки у соседей. На обратном пути, на мосту через речку Суйчун, я увидел наряд милиции, которого раньше не было. Меня остановили и после допроса, кто я, откуда, отпустили домой. А дома меня ждала новость о том, что нас переселяют в Среднюю Азию и для сборов дали всего девять дней – с первого по девятое сентября (то есть фактически на сборы, получается, дали три дня). В других местах об этом узнали раньше. Люди молча отнеслись к решению правительства. Может быть, и роптали, но никто не слушал и не слышал. Начались поспешные сборы к отъезду. Собирали недозревшее зерно, сушили, рушили, готовили толокно, солили овощи и мясо, конечно, у кого оно было. Домашний скарб был нехитрый: постель да самая необходимая посуда. Привезли нас на грузовых машинах в село Раздольное, где была железнодорожная станция.
Погрузили в грузовые вагоны – двадцатитонники, площадью в 20 квадратных метров. В каждый вагон разместили по 3 – 4 семьи. Вещей разрешалось брать по 30 кг на каждого человека. Нам досталась верхняя сплошная полка. Около стенки лежал больной отец, потом мать с годовалым ребенком – нашим братишкой и мы трое в середине: я, Ги Нам, средний брат Бо Нам, сестра Бондюа. На второй полке напротив нас поместилась другая, тоже многочисленная семья. На полу устроились две другие семьи. Семья моего двоюродного брата Ли И Нам ехала в другом вагоне. Их было шестеро: дед, отец, мать и трое детей. Дед был сильно болен, требовал постоянного ухода за собой. Тут же, в вагоне, все спали, ели, болели, умирали, ходили по нужде. Освещения никакого не было, а пользоваться керосиновыми лампами строго запрещали – боялись пожара. Тяжелее всех было матерям с грудными детьми. По ночам сидели в темноте, рассказывали разные были-небылицы, мечтали о том, что судьба смилостивится над нами и пошлёт нам на новом месте хорошую жизнь. В середине эшелона был один пассажирский вагон, где был оборудован санитарный пункт. Там же находились начальник поезда и сопровождающие милиционеры во главе с майором Пак.
Так начался наш переезд – в антисанитарных условиях с неимоверными трудностями. Свежей водой могли запастись только на разъездах, если останавливался поезд. В крупных населённых пунктах обычно поезд не останавливался, зато на разъездах нас загоняли в тупик на два – три часа. Тогда начиналась беготня – кто за хлебом, кто за водой, кто искал дровишки, чтоб сварить что-нибудь съестное. Если не успевали сварить, котел заносили в вагон и доваривали на следующей остановке. Были случаи, когда приходили работники железной дороги и пинками выбрасывали кастрюли с варевом. В соседних вагонах умирали старики, которых уносили куда-то, женщины рожали детей. В таких кошмарных условиях мы ехали целый месяц. Уму непостижимо, как могли люди всё это выдержать.
На одном разъезде, недалеко от Спасска-Дальнего, рядом оказались два эшелона: один наш, другой – сформировавшийся в Спасске-Дальнем. На этом разъезде чуть не произошла большая трагедия с фатальными последствиями. Как только остановились эшелоны, все молодые ринулись с вёдрами за водой. А всего-то на станции была одна колонка, поэтому выстроилась очередь длиною в километр. Всем нужна была вода, особенно тем, у кого остались в вагоне больные старики и дети. Кому-то нужна была вода срочно, кто-то не хотел ждать своей очереди, и на этой почве началась перебранка. Чувства перехлестнули здравый смысл, и пошла сначала мелкая потасовка, которая переросла в злобную драку между людьми из двух эшелонов. Это было настоящее “мамаево” побоище. Сопровождавшие милиционеры кое-как выстрелами вверх разняли дерущихся и погнали всех в вагоны. Конечно, многие остались без воды, а другие – с увечьями. Так своим разгильдяйством начальнички спровоцировали драку. Правда, потом уже никогда не ставили два эшелона на одной станции.
В Хабаровске поезд стоял около двух часов. Всем нам разрешили посмотреть достопримечательности города. До сих пор не могу понять, с какой целью это было сделано. По-видимому, начальство решило, что корейцы уже больше никогда не вернутся в эти края и поэтому пусть посмотрят в последний раз город.
А ещё труднее было с туалетом – помыться, справить нужду негде. Больные старики оправлялись прямо в вагоне, молодые ещё терпели и ждали остановки. А на остановках все выбегали, садились и женщины, и мужчины прямо на виду у всех. Обстоятельства вынуждали людей терять стыд. Один пожилой мужчина залез под вагон по нужде, но вдруг поезд подался вперед, а потом назад и остановился. Старика сильно ударило колесом, но не раздавило. От сильного ушиба он потерял сознание и истекал кровью. Молодые быстро унесли на руках в санпост. Человек выжил, потом мы его видели на подходе к Узбекистану. Иногда, вспоминая все эти ужасы “переселения”, я прихожу к выводу, что нас вывозили из Дальнего Востока как скот.
Когда проезжали “славное море, священный Байкал», красота озера поразила всех. Я впервые увидел длинный мост, тоннель. Мне было очень больно покидать такой красивый край. Впоследствии, сват Когай Николай рассказывал, что, проезжая мимо, люди выкидывали завернутые в тряпки трупы своих родных из вагонов прямо в Байкал. О славный Байкал, думал ли ты, что когда-нибудь примешь такой “подарок” в свои воды? Какую силу, какой моральный дух надо было иметь людям, чтобы всё это вынести и не сломаться.
В Новосибирске поезд стоял полдня. Объявили банный день. В приказном порядке все должны были сходить в баню. Но старики, особенно больные, конечно, оставались в вагонах, а молодёжь выполнила этот приказ. Потом я понял: высшее начальство боялось, что корейцы могут завести инфекцию, эпидемию какой-нибудь болезни в места, куда их выселяли.
Когда подъезжали к границе Казахстана, в соседнем вагоне у женщины умер грудной ребёнок. Он простудился от сквозняков, от купания в прохладной воде, а лечить не было возможности. Надо было его хоронить, а где взять доски для гробика? Родственники ходили по вагонам в поисках каких-нибудь дощечек. Одна женщина отдала им старенькое маленькое деревянное корытце, освободив его от продуктов. Оно оказалось впору, чтобы уложить в него младенца. Накрыли его бумагой, картонками, старой материей, перевязали верёвочками и стали ждать остановки, которой долго не было. Наконец, поезд остановился на каком-то полустанке на полчаса. За это время люди вырыли могилку – кто палками, кто маленькой тяпкой, а то и руками, чтобы предать младенца земле. Все были удручены этим событием и ещё долго по ночам говорили о том, что может статься с несчастной матерью. Говорили, что время – лучший лекарь. И я, ещё молодой, подумал, что женщина-мать забудет своего младенца и нарожает ещё много других детей. Вспоминая всё это, я содрогаюсь при мысли, что у нас в вагоне, в нашей семье тоже могло такое случиться.