Страница 45 из 61
Канцлер Российской империи Никита Иванович Панин в сопровождении своего личного секретаря ехал в Зимний дворец. Уже приближаясь к цели поездки, в открытое окошко он пронаблюдал вереницу небольших скампвей и шебек, которые, взмахивая веслами, тянулись вверх по реке. Это генерал-майор Назимов Савва Максимович, распоряжающийся остатками балтийского флота, не ушедшего вместе Чичаговым в Средиземное море, выполнял требование государыни обеспечить патрулирование на Волхове. Мелкие гребные суда к этому были вполне способны.
Карета остановилась у дворцовой арки. Дежурный офицер из флотских, кои теперь во множестве были привлечены к службе на суше, открыл дверь и отвесил поклон канцлеру, попутно осматривая салон на предмет посторонних. Увы, но меры безопасности были ужесточены до крайности и касались теперь всех без исключения.
Протяжно скрипнули ворота. Карета въехала во двор и теперь уже окончательно остановилась, достигнув цели. Денис Фонвизин ловко выскочил первым и помог своему одутловатому шефу осторожно ступить своими подагрическими ногами на плитки двора.
Высокомерно раскланиваясь со встречными придворными и привычно игнорируя боль в ступнях, канцлер двинулся через анфиладу залов к кабинету императрицы. В одной из небольших групп аристократов его взгляд выхватил фигуру человека, которого он никак не ожидал здесь увидеть. Это был Джордж Маккартни, один из главных закулисных организаторов союза северных держав. Так называемого «Панинского Северного аккорда».
Тогда, десять лет назад, он был послом английского короля в России и, возможно, оставался бы им и доныне, но приключился скандал, связанный с беременностью одной фрейлины государыни. Императрица была разгневана и потребовала замены посланника. Так что возвращение Маккартни в Россию было неожиданным.
Пару ему составлял ныне действующий посол Роберт Ганнинг. Панин подошел к англичанам и обменялся с ними любезными поклонами.
— Признаться, не ожидал вас увидеть в России, дорогой Джордж, — улыбнулся канцлер после приветствий. — Вы полагаете, что государыня забыла свой гнев?
Англичанин улыбнулся и на неплохом русском языке ответил:
— Я не буду докучать своим присутствием государыне. Меня привели в Россию дела, далекие от высокой политики. Премьер-министр и парламент озабочены неисполнением обязательств с русской стороны по поставкам железа, пеньки, льна, зерна и прочих товаров. Наши компании несут убытки, и я направлен оценить перспективы сложившейся ситуации.
Тут Панин поморщился. Англичанин был прав. С поставками товаров из России все было плохо. Вскоре после захвата самозванцем Москвы вдоль водных путей, соединяющих Волгу с Невой, прошлась дикая орда из казачков и инородцев. На Мсте, Волхове, Ладожском канале и даже напротив самого Шлиссельбурга были утоплены или сожжены все баржи с грузом.
Сотни купцов завалили своими жалобами канцелярию градоначальника, коммерц-коллегию и даже его самого. Причем масштаб потерь, если верить этим слезницам, раза в три превышал обычный годовой грузооборот. Но на купцов Панину было наплевать, даже на английских. Ужас ситуации был в том, что в город прекратились поставки продуктов с Поволжья. Ни ржи, ни пшеницы, ни овса за последнее время в город не привезли ни единого куля.
Сто пятьдесят тысяч жителей столицы уже начинали понемногу паниковать. Все, кто мог, начали покидать город. Особенно иностранцы. По городу ходили слухи один тревожнее другого. Цены на продукты взлетели как никогда раньше. Возросло количество разбоев и грабежей.
Новгородская и Псковская губернии столицу прокормить не могли в принципе, и потому в срочном порядке пришлось воспретить вывоз зерна из Эстляндии, Лифляндии и Курляндии за рубеж. Что вызвало закономерное недовольство английских и шведских купцов в Риге и Мемеле. Так что появление высокопоставленного эмиссара из Лондона удивления не вызывало. Вызывала удивление личность посланника. Бывший посол был слишком крупной фигурой для банального торгового аудита. Панин чувствовал фальшь, глядя на разглагольствовавшего о трудностях торговли бритта.
— В скором времени вопрос с самозванцем и свободным доступом к волжской торговле будет решен. Южная армия уже движется к Москве, а шведский король окажет помощь с севера. До конца лета все решится, — заявил канцлер с уверенностью, которую на самом деле не испытывал. — А пока прошу извинить. Меня ожидает ее величество.
Когда англичане остались позади, Денис Фонвизин негромко произнес в спину своему шефу:
— Сдается мне, что Маккартни этот неспроста приехал. Как бы он не к Пугачеву наладился.
Панин кивнул и вполголоса ответил:
— Я тоже об этом подумал. Попрошу брата слежку за англичанами установить усердную. Посмотрим, что джентльмены затеяли.
— Это правильно, Никита Иванович. А ежели они пропадут по пути к самозванцу, то и невелика беда.
— Экий ты кровожадный, — усмехнулся канцлер.
Тем временем они дошли до кабинетов императрицы и увидели рыдающую Анну Волконскую, фрейлину государыни, которую уводил прочь доктор Роджерсон.
— Ой, Никита Иванович, никак дурные новости из Москвы пришли.
Опять раздался голос Фонвизина из-за спины Панина.
— Сейчас узнаем.
Панин жестом подозвал дежурного офицера, на этот раз не из числа флотского экипажа, а из гвардейцев-семеновцев, что не ушли вместе с Орловым, и спросил, кивнув на рыдающую женщину:
— Что случилось?
— Из Москвы слух пришёл, что ее батюшку казнили. Отрубили голову прилюдно какой-то машиной для казни.
— Господи, прими его душу грешную…
Перекрестился Панин, забрал у секретаря папку с бумагами и вошел в кабинет.
У императрицы собралась обычная теперь компания доверенных лиц — генерал-прокурор князь Вяземский, глава тайной канцелярии Петр Иванович Панин, генерал-полицмейстер Петербурга Николай Иванович Чичерин и президент Военной коллегии Захар Григорьевич Чернышев. Необычным было только присутствие протоиерея Иоанна Панфилова.
— Ваше величество, счастлив вас видеть…
Начал было расшаркиваться канцлер, но Екатерина его прервала:
— Полно, Никита Иванович. Не до этикета ныне.
И протянула ему листок бумаги.
— Снова нас маркиз в грязь макнул. Читай.
Листок сообщал читателям о состоявшемся суде священной консистории, на котором «на основании надежных свидетельств» была изобличена супружеская неверность Екатерины в бытность ее еще великой княжной. Сообщалось о сыне, прижитом от кого-то из Орловых, и о прочих прегрешениях. Приговором суда брак между Екатериной Алексеевной и Петром Федоровичем считался расторгнутым. А в наказание за преступление неверной жене назначено заключение в монастырь.
Пока канцлер читал эту свежую новость, Екатерина возмущалась:
— Вот каковы эти бородачи! Переметнулись, негодяи. Кругом предательство и трусость. За что господь так несправедлив со мной!
На этот риторический вопрос ответ дал духовник императрицы:
— Ведомо за что. Вас лично — за секуляризацию земель монастырских, а всю династию в целом — за упразднение патриаршества.
В общем-то, все и так это понимали. Но помалкивали, не желая еще больше нервировать Екатерину.
— Я о благе государства пеклась! — возмутилась императрица. Но духовник только пожал плечами и не стал спорить. Екатерина тоже эту тему решила оставить.
— Ну, Никита Иванович, что скажешь? Чем нам это грозит, по-твоему?
Панин тяжело вздохнул.
— На первый взгляд сей вердикт ничего не добавляет к текущей ситуации. Народу по большому счету эти юридические тонкости безразличны. Только-то и повода, что позубоскалить в адрес вашего величества.
Екатерина нервно шлепнула себе по ладони веером и нахмурилась. Панин же продолжал:
— Но истинный смысл листка в том, чтобы показать всем союз самозванца и церкви. И это очень плохо. В глазах уже не просто крестьян, но и образованной публики его власть приобретает тень законности. Следующим шагом стоит ждать выборы патриарха и венчание на царство.