Страница 7 из 10
Школа выстроена по типичным советским чертежам – буквой П. Имеется внутренний двор с мусорными баками и даже футбольное поле с искусственным газоном. Когда Борис учился в школе, у них не было никакого искусственного поля. Был гравий. И были сотни, если не тысячи, ободранных мальчишечьих коленок. И под баскетбольными кольцами была насыпана такая же щебёнка, а ещё песок, и поиграть в баскетбол не представлялось возможным. Сейчас хоть что-то похожее на баскетбольную площадку. Хотя, это просто ровно залитый бетон с криво начерченной разметкой.
Хромов прикуривает и замечает знак, запрещающий табакокурение на территории образовательных учреждений. Хочет выбросить сигарету, но передумывает. «Пошли вы, сигареты продаются на каждом углу, а курить нигде нельзя». Опер проходит вдоль больших окон актового зала и оказывается у лестницы. Поднимается. Тяжёлая железная дверь не поддаётся его попыткам открыть её. Борис, недоумевая, смотрит на часы. Тринадцать часов тридцать минут. Не может школа быть закрыта так рано. Или детей нынче запирают на ключ и держат под охраной, как преступников? Хромов замечает кнопку звонка. Моментально из динамика, расположенного рядом с кнопкой, доносится мужской голос:
– Вы к кому?
– А я ко всем сразу, – резко отвечает капитан. – Оперуполномоченный Хромов.
– Покажите удостоверение в камеру.
Только сейчас опер заметил, что вокруг полно камер видеонаблюдения: на углах здания, несколько у крыльца. А один большой чёрный глаз висит прямо над Борисом. Он машет раскрытым удостоверением над головой, и дверь открывается. В небольшом холле Хромова встречает молодой парень в форме Росгвардии. Ну точно – тюрьма.
– Здравствуйте. Что-то случилось?
– Мне надо побеседовать с классным руководителем десятого «б», – отвечает капитан, убирая удостоверение.
Проходит дальше. По бокам располагаются небольшие гардеробные. Справа дверь, ведущая к лестницам и учебным классам. А дверь, расположенная прямо, ведёт в левое крыло школы, где находится актовый зал.
Пока Борис рассматривает холл, боец Росгвардии листает свой журнал. Несколько минут он что-то высматривает, затем улыбается, как полоумный, и произносит:
– У Людмилы Сергеевны сейчас «окно». Она в столовой, идёмте я вас провожу.
Они проходят в актовый зал, который в свободное от мероприятий и представлений время выполняет функцию столовой. Зал огромен. Потолки метров пять, может, шесть. В самом конце устроена большая эстрада, а всё свободное пространство зала занимают большие белые столы. За одним из столов сидит пожилая женщина. Хромов направляется к ней.
– Добрый день, Людмила Сергеевна, – капитан нависает над учительницей. – Меня зовут Борис Николаевич. Я из полиции.
– Присаживайтесь. Простите, а удостоверение ваше я могу увидеть?
Оперуполномоченный устраивается напротив женщины. Достаёт и раскрывает удостоверение сотрудника полиции. Учительница долго рассматривает документ, но вскоре кивает и продолжает поедать школьные щи.
В нос ударяет запах медикаментов. Он не может понять, от чего или кого воняет: то ли от престарелой учительницы, то ли от супа, который она ест. Вспоминаются слова стажёра: «Просто вы бледный, постоянно носом шмыгаете. Лекарствами от вас пахнет». Хромов незаметно принюхивается к самому себе. Так и есть. Смрад прёт от него, как от старой бабки, помирающей в затхлой комнате и постоянно жрущей таблетки в надежде, что протянет ещё неделю.
– Чем полиции может помочь школьная учительница?
Женщине на вид лет шестьдесят, может, чуть больше. Она некрасивая, седая и в огромных очках с толстыми линзами.
– Расскажите мне о Екатерине Лавровой, – Борис ощущает, как пот стекает по вискам. Пальцы на руках и ногах начинают покалывать.
– О Катеньке? – учительница так удивлена, что отрывается от своей тарелки. – Прекрасная девочка. А что именно вас интересует?
– Всё. Как она училась, с кем дружила? Когда видели её последний раз?
– Вчера видела. Сегодня она не пришла на уроки, – Людмила Сергеевна замерла, не донеся ложку до рта. – А что с ней случилось? Она попала в неприятности?
«Да, ещё в какие неприятности», – думает капитан.
На Хромова так сильно действует наркотик, что он запрокидывает голову, смотрит на потолок. Лицо зудит, шпаклёвка на потолке начинает рябить и кажется белым шумом. Капитан обеими руками трёт лицо, словно хочет вылепить из пластилина фигуру какого-то животного. Вдруг опер осознаёт, что отдался во власть амфетаминового эффекта. Берёт себя в руки и вновь смотрит в глаза Людмилы Сергеевны.
– Её убили, – Хромов произносит на выдохе, волна зуда отступает. – Предположительно, вчера вечером.
– Как… убили? – пожилая учительница так шокирована, что роняет ложку в тарелку, и щи разбрызгиваются во все стороны. – Она же вчера в школе была.
– Эксперты установили, что смерть наступила вчера вечером. Примерно в восемнадцать часов.
– Какой ужас, – выдавливает из себя Людмила Сергеевна. – Вчера она казалась такой счастливой, беззаботной…
– Как вы думаете, с чем это было связано?
– Я не знаю, – под толстыми линзами учительницы поблёскивают слёзы, – ученики не посвящают нас в свою личную жизнь. Но Катенька вчера действительно вся сияла.
Капитан делает запись в блокнот.
– Как вы можете охарактеризовать семью Лавровых?
– Обычная семья. Рабочая, – теперь учительница говорит ещё медленнее, известие об убийстве ученицы отправляет её в некий транс. – Родители нормальные. Не пьют, насколько мне известно. За ребёнком следят, интересуются успехами. Катя занимается гитарой в музыкальной школе. Хорошая девочка.
Она говорит о Екатерине Лавровой в настоящем времени, так, будто её не убили. Словно она отпросилась в туалет и сейчас вернётся. Но нет, Хромов видел её истерзанное тело сегодня утром. Просто информация, несущая столь сильное потрясение не сразу доходит до людей. Нужно время, чтобы принять смерть человека.
– Расскажите о её круге общения, – произносит Борис и замечает, как сильно трясётся его рука, держащая карандаш, а сердце бешено колотится. Опер переживает, что оно сейчас вырвется из грудной клетки, и густая кровь зальёт морщинистое лицо учительницы.
– У неё практически нет друзей, – продолжает медленно и тихо говорить учительница. – Она не изгой, нет. Просто девочка довольно тщательно подбирает себе круг общения. Понимаете?
– Понимаю, – капитан пристально смотрит в мокрые серые глаза Людмилы Сергеевны. Он её не подозревает, но учительнице не стоит расслабляться. Пусть думает, что и она под подозрением. – Но ведь у неё была подруга. Некая Вика.
– Да. Вика Колесникова. Они дружат, – по вопросительному взгляду училки становится ясно, что она удивлена осведомлённостью полицейского.
Хромов фиксирует фамилию в блокнот. Всё время, что он находится в актовом зале, его раздражают звуки, доносящиеся с кухни. Кухарка кому-то громко раздаёт указания. Что-то металлическое падает на кафельный пол, и оперу кажется, что под ухом взрывается бомба. А скрипучий голос Людмилы Сергеевны эхом кружится под высоким потолком актового зала.
– Скажите, у Екатерины был молодой человек?
– Нет, не уверена, – Людмила Сергеевна задумывается, затем добавляет: – Она воспитывается в благочестивой семье. Никаких откровенных нарядов, никаких ночных гулянок. Прилежно учится. На медаль, конечно, не тянет, но аттестат точно будет без троек.
«Был бы без троек», – Борису так и хочется поправить учительницу, но он задаёт следующий вопрос:
– А подруга её, Вика Колесникова, такая же прилежная ученица?
– Не совсем, – учительница мнётся, словно не хочет рассказывать оперуполномоченному о подруге, но Хромов смотрит так, что даже самый хладнокровный убийца сломается под этим взором – взором обдолбанного амфетамином полицейского. – Вика – она более развязная, если так можно выразиться. Учится на тройки. Видела, как она курит у школы во время уроков. Да и семья у неё не такая благополучная, как у Катеньки. С ребятами старше якшается. Безотцовщина. Понимаете?