Страница 30 из 33
Репетиция в концертном зале прошла как во сне. Он механически повторял движения, автоматически выполнял все, что говорили. Но в грудь как будто воткнули острый кол, мешающий выпрямиться в полный рост. Дже Су понимал, что выступление уже завтра, и он должен, должен собраться, но лавина мыслей и чувств сметала все, до основания разрушая заложенный шесть лет назад фундамент. Он был горячо благодарен парням, что они не стали добивать его после ухода менеджера и молчаливо поддержали, похлопывая по плечам и спине.
Наступил вечер, а вместе с ним небо расчертил яркий зигзаг молнии. Дже Су сидел у окна, глядя как потоки воды струятся по стеклу, смывая с души липкую грязь последних событий и постепенно восстанавливая душевное равновесие. Он обернулся на безмятежно спящего Хван И и вышел на балкон. Далеко впереди сиял средневековым колоритом мост Понте Веккьо. Он видел, как широкая дорога скрывается между высокими домами, уводя к дорогому сердцу месту. Туда, где живет Клэр. Закрыв глаза, он путешествовал по воспоминаниям: через два квартала была пиццерия «La belle», а, повернув налево, оказываешься в супермаркете, где они с Клэр делали покупки. Пройдя еще десять минут, останавливаешься у высоких дверей скромного трехэтажного здания — неприглядного хостела, где жизнь Дже Су перевернулась с ног на голову. Он вцепился пальцами в перила, заскрежетал зубами, пытаясь отогнать ледяную тоску, сжавшую сердце.
Тогда тоже шел дождь. И боль также замораживала все внутри. Холодные капли беспощадно били по лицу, а горло саднило от холодного весеннего воздуха. Подняв голову вверх, он вдруг увидел свет в знакомых окнах и горько улыбнулся. Дже Су и сам не понял, как оказался перед домом Клэр. Желание увидеть ее бессознательно несло его вперед, и, погрузившись в воспоминания, он бредил наяву.
Внезапно все стало неважным: друзья, менеджер, выступление и фанаты отошли на второй план. Имел значение только теплый желтый свет, струившийся из приоткрытого окна и девушка, которую он с кровью оторвал от своего сердца.
**
Клэр в десятый раз машинально пролистывала бронирования, стараясь собрать мысли воедино. Хостел опустел, все гости уехали, чему она была несказанно рада. Ей как никогда хотелось остаться в одиночестве. Уши ласкало «Allegro» Рахманинова, светлой грустью просачивавшееся сквозь мягкий шелест дождя.
Пора перевернуть страницу и идти дальше. Она уже большая девочка и должна понимать, что не стоит разыгрывать из случившегося трагедию. Но в памяти, нет-нет, да всплывали милые ямочки на щеках, четко очерченные губы и яркие блестящие глаза. Клэр задумалась, рассеянно глядя на темноту за приоткрытым окном. Свежий, пахнувший дождем воздух ласкал кожу, выхолаживал внутри болезненные воспоминания о Дже Су и его мерзком менеджере, пытавшемся всеми правдами и неправдами всучить ей деньги за молчание.
Острое ощущение недосказанности, незаконченности сдавливало грудь. Казалось, все, что она сделала — было неправильно, не вовремя, недостаточно. Оставив Дже Су в кафе, она придумала кучу всего, что должна была сказать ему на прощание. Но уже было поздно.
Устало потерев глаза, она вздрогнула от размеренного стука в стекло, перекрывавшего звук барабанивших по наличнику капель. Не может быть… Вскочив на ноги, она распахнула окно. Он стоял там так же как и утром. Подняв голову вверх, подставлял лицо под сверкавшие в свете фонарей потоки дождя. Мокрые волосы облепили лоб, наполовину скрывая темные, лихорадочно блестевшие глаза. Клэр задохнулась от нахлынувших чувств и схватилась за деревянную раму. Он здесь! Это не иллюзия, с издевкой подброшенная воспаленным разумом, Дже Су действительно стоял перед ней.
Дрожащими руками запахнув шелковый халат, она босиком бросается в комнату, трясущимся пальцем нажимая кнопку домофона. На первом этаже хлопает входная дверь, и девушка рвется вниз, летя навстречу по холодным каменным ступеням. Через два пролета замирает, напоровшись на безумный взгляд. Безмолвный молчаливый диалог — и вот она уже в его руках, обвивает ногами крепкие бедра, горит от обжигающе-бесстыдных поцелуев. Сильные руки подхватывают ее, с силой сжимая бедра и несут наверх, в комнату, где все еще слышится шум дождя и тихая мелодия Рахманинова.
Они падают на кровать, Дже Су на секунду отрывается от нее и долго, жадно смотрит ей в глаза, нежно гладит по щеке. Капли воды срываются с мокрых волос, падая на лицо. Клэр судорожно тянет наверх промокшую насквозь толстовку, дотягивается до ремня джинсов, но вновь оказывается на спине, придавленная его телом. Он держит ее за руки, лишая возможности двигаться, целует шею и опускается ниже. Его действия лихорадочные, слишком поспешные. Разжимая пальцы, он нетерпеливо задирает тонкую сорочку, рычит, когда шелковая ткань сопротивляется, и рвет ее по шву, освобождая Клэр от ненужной одежды.
Холодные руки обжигают до дрожи, и Клэр тонет в захлестывающих волнах желания. Слишком горячо, слишком сильно, слишком невыносимо… Кажется, будто вся она насквозь состоит из нервных окончаний, отзываясь на каждое прикосновение. Дже Су неистово покрывает поцелуями ее тело, спускаясь вниз. Клэр громко стонет, не пытаясь сдержаться, когда его язык исполняет изощренный танец, разжигая внутри полыхающее пламя. Небо оказывается так близко, что до него можно дотронуться рукой, и Клэр внезапно выпадает из реальности. Она дрожит, трясется так, будто ее по всему телу проходят бушующие волны электрического тока.
Потеряв ориентацию в пространстве, она медленно открывает глаза, встречаясь с сумасшедшим взглядом. Ее ресницы дрожат. Она наблюдает за тем, как он расстегивает джинсы и, не отрывая от нее почерневших глаз, медленно заполняет ее. Она хочет видеть его лицо, впитать в себя каждую его эмоцию, когда он ускоряется и, застонав, прикрывает веки. В его лице есть что-то порочное, первобытное, и Клэр хочется, чтобы он безраздельно владел ею. Она желает раствориться в нем без остатка, и подается вперед, притягивая его к себе как можно ближе. Дже Су весь дрожит и глухо стонет, сильно сжимая ее бедро. Его движения становятся быстрее, частое дыхание — лучшая музыка для ее ушей, и когда, дернувшись в последний раз, он замирает на ней, Клэр понимает, что больше недосказанности не осталось