Любовь – это да!

Ловля налима, чаще всего, занятие неблагодарное: то ли налимов мало, то ли мы не очень хорошие рыбаки, но улов редко превышает пяток-десяток некрупных – до килограмма – голов.

Витек, на моей памяти, не только не поймал ни одного, но даже и поклевки не видел. Смысл рыбалки в другом: посидеть, поболтать у костра теплой ночью, выпить немного – принципиально не брали больше одной бутылки, – поесть ухи.

Снасть – закидушка – длинная леска с крючками-двойниками и грузилом на конце. Насадка – продолговатые кусочки рыбьего филе от сороги или язя.

–– Сегодня обязательно поймаю, – Витек плавными жестами фокусника обматывает наживкой двойник. – Загадал: поймаю сегодня, значит я счастливый человек. – Витек из Ульяновской мордвы и выговаривает «шасливый», что придает его речи своеобразность.

Рядом раздумывает Вовчик. В одной руке у него крючок, в другой аккуратно отрезанный желтоватый, полупрозрачный, сочащийся кусочек сорожины. Вовчик бросил крючок, дотянулся до соли, посолил и съел наживку.

–– Эй, Вовчик! Ну, ты мудрый!

–– Угу. Знаю.

–– Оставь еды животным.

–– Перебьются. Им сколько не дай, все сожрут.

Совсем стемнело. Лески шести закидушек протянулись в воду. На лесках висят обструганные ножом палочки-сигналочки-насторожки, пока они неподвижны в свете костра, и мы занимаемся ухой и столом.

–– Витя, вынь глаза из речки: налимы обещали не хватать наживку, раньше, чем ты выпьешь.

Витек выпил, и ни одна из сигналок не дернулась. Мы зачерпываем уху из ведра кружками, берем руками разваренные куски щуки, из алюминиевой миски. А Витек все не может оторвать глаза от закидушек:

–– Чует сердце, сегодня мой день…

–– И будет тебе «шастье»!

–– А может и будет. Я мечтаю о шастье.

Услышать подобную фразу от здоровенного тридцатилетнего парняги в наше пропитанное безграничным цинизмом и бессовестным враньем время – дорогого стоит. Мы с Вовчиком рты распахнули и есть забыли. Какое простодушное, искреннее доверие нужно испытывать к своим друзьям?

Я смахнул набежавшую в уголок глаза горючую слезу, сглотнул комок в горле и торопливо в стакан набулькал больше половины. Витьку протянул: правила есть правила – все серьезные разговоры после второй, а лучше после третьей, перед чаем.

–– У меня всегда мимо, – выпив, продолжил Витек. – С девчонкой встречался, из армии ждала, а родня навалилась: «Нечего нищету плодить». Женился по их совету на другой. Знаете, как живу.

Вот, черт, затеял разговор. Не хватало, обсуждать с мужем художества его жены, которая, помягче сказать, отныривала порой от домашнего секса в сторону внешних пользователей, в каковых числился и Вовчик, а я не числился, потому что Любаня на просьбы мои и укоры – лучший друг, мол, ее мужу, вернейший товарищ и почти брат, а до сих пор не получил ни ломтика от сладкого пирога, даже крема не слизнул, – отвечала лишь тихой хитро-ласковой улыбкой. Загадка женской души.

Спасибо Вовчику. Просветил намедни за кружкой коньяка.

–– Бери за руку и молча веди к светлому, высокому и чистому. От напыщенных романтических изысков девушка теряется: элементарно, не понимает, "чего от нее хочут?" Ее всю жизнь уговаривали одним словом "пошли" и даже без вопросительного знака.

–– Понял. Не дурак.

–– Конечно, не дурак. Дурак давно бы оседлал и скакал, опережая ветер, а не переспрашивал по три раза.

–– Не хами. Я недавно с пальмы и еще не отвык отбрыкивать грубиянов одной из задних рук.

–– И потеряешь мудрого сенсея, гуру, учителя в постижении азов нашего безнравственного общества.

Витьку напрягал даже не факт или факты бесконечных измен, а то, что в Поселке об этом знали, отчего мужское Витькино реноме страдало и ущемлялось. Вовчик – добрая душа – утешить попытался:

–– Нормальная практика. Консуэтудо – альтера натура (Привычка – вторая натура. лат.) Не ты один…

Я пнул его незаметно, а Витек и не услышал:

–– Решил на Колыму ехать зарабатывать на машину, брат сюда сосватал. Три года, и никакого толка. Там, давно бы на Жигулях по деревне заруливал.

Общей беседы не получилось, водку истратили зря. Вовчик что-то пытался объяснить Витьку, типа, самому, мол, надо окончательное решение принимать, а Витек смотрел на сигналки, односложно отвечая, "понянчил" в руке недопитый стакан и протянул Вовчику, тот махом опрокинул содержимое в горло.

В этом весь Витька, у него всегда все недо-: недопил, недоел, недоработал. Чего доброго, недоживет и, одновременно, недопомрет, а хоронить будут – недонесут. Сколько проблем! Видимо, на генном уровне что-то недовключили, и парень инстинктивно уходит от завершения, боясь ответственности за неудачный исход, а в итоге не знает и торжества победителя.

Кедры на противоположном берегу, слабо подсвеченные, отражали и возвращали эхом потрескивание бревен в нашем костре. Я глубокомысленно… Нет. Мудро молчал, пил чай, курил и ни о чем не думал. Поворачивались лениво в голове образы о завершающем мазке на картине, о заключительном аккорде в песне, о последнем гвозде в гроб, о последней капле…:

–– Пока не научишься рвать ленточку своей грудью, финишировать на твоей жене будет… не ты!

Открыл глаза и осторожно покосился на ребят, опасаясь, что сказал последнюю фразу вслух, а когда перевел взгляд на лески, вскочил и бросился к берегу: обе насторожки плавно двигались вверх-вниз.

Перехватив ближайшую леску, дождался долгой потяжки, подсек, быстро потащил и выволок на траву увесистый оковалок. Следом так же управился и со вторым. Пока возился с насадкой и забрасыванием, Вовчик вытащил двухкилограммовую рыбину.

Клев принес возбуждение и смыл меланхолию. Витек метался от Вовкиных лесок к моим, встречая наших рыб завистливым взглядом: его насторожки оставались неподвижными.

–– Колян, я вот сюда свою переставлю? – Витек переносит одну из закидушек, забрасывает и цепляет мою леску.

Ругнувшись, ухожу с ней на Витькино место, поклевка следует почти сразу, и на берегу оказывается небольшой, грамм на пятьсот, налим. Угрызаясь совестью от нетоварищеского поведения пытаюсь незаметно откинуть его к рюкзакам. Краем глаза вижу Вовчика. Смущенно потупясь, пряча от Витька глаза, он пытается достать из крупной рыбины глубоко заглоченный крючок.

Витек сидит над крайней лесой, неподвижно смотрит на мигалку и нервно, глубоко затягиваясь, курит.

Нам очень неудобно перед Витькой за свою удачу и, как только его насторожка сдвинулась с места, заорали в один голос:

–– Витек! Иди! Твоя! Клюет!

Витек поднял голову, медля и не веря, потом двумя прыжками перескочил пятиметровое пространство, наклонился и нежно захватил пальцами леску.

Мы, все бросив, толклись рядом.

–– Подожди, не подсекай.

–– Сейчас, он распробует.

–– Давай!

Витек дернул и равномерно потащил. На другом конце лесы налим попытался пойти в сторону, но Витек потянул быстрее, и скоро притянул рыбу под берег. Налим переворачивался, крутился, белея брюхом.

–– Не стой, вытаскивай!

–– Не могу: боюсь, уйдет. Пусть Вовчик.

–– Сам тащи.

–– Вовчик!

Вовчик перехватил леску и начал поднимать из воды налима, а Витек потер друг о друга ладони и сказал:

–– Вот оно шастье мое!

Эпилог: Это был единственный налим, которому посчастливилось сорваться с крючка в эту ночь, а фраза "Вот оно шастье мое!!!" стала крылатой. Жители Поселка долго повторяли ее по поводу и без.

ПО-РОДСТВЕННОМУ

К друзьям приехал тесть с "большой земли". Из развлечений в поселке только рыбалка, туда родственника и повезли.

Я на моторе, веду лодку среди поросших кедрачом невысоких берегов; а друг Витя истории о медведях тестю рассказывает не умолкая. И в каждом рассказе косолапые клыкастые монстры рвут охотников и рыбаков на части, скальпы снимают, ломают руки-ноги; жрут без зазрения, предварительно дав протухнуть под солнцем на специально выбранной полянке. Смеюсь про себя, но молчу.