Жорж - иномирец

            Дверь сарая с той стороны распахнулась. Громыхнули пустые ведра, вслед за ними раздалась отборная ругань.

            - Поставит, дура старая, прямо на проходе.

            - Сам дурак, под ноги не смотришь. Лису спугнул теперь.

            Дверь к сеновалу открылась. Крупный коренастый мужчина со свисающими, как у моржа, усами направил в мою сторону ружье.

            - Не, бабка, это не лиса. Это жулик, вор, конокрад. Руки вверх. – Приказал он мне.

            Я поднял.

            - Я не вор, боже упаси взять чужое. Это недоразумение. Я могу вам все объяснить.

            - Это ты – недоразумение. Объяснишь участковому, кто ты такой и что делал в моем сарае, а я пока посчитаю свое хозяйство, не успел ли ты шею моим цесаркам свернуть.

            - Не надо к участковому, я – жертва обстоятельств. Увидел сеновал и решил передохнуть на нем, а ваше бдящее хозяйство подняло такой гвалт.

            - Тю, бабка, смотри, он нам лестницу сломал, гаденыш. Вот и убыток есть. Лети, мухой, к участковому, а я подержу его на прицеле, чтобы не сбежал.

            - Не надо. Я починю лестницу.

            Бабка не стала меня слушать, развернулась и исчезла в сумраке сарая.

            - Мужчина, перестаньте целиться в меня из ружья, вдруг выстрелит? А это будет превышение пределов необходимой самообороны. Я не вооружен, не представляю для вас никакой опасности, мы можем поговорить, выяснить, что нам друг от друга ничего не надо и мирно разойтись.

            - Конечно, а мне потом вся деревня будет пенять, что я вора отпустил. На тебя знаешь уже сколько охотятся? Скажи, это ты у соседа лошадь увел? – Старик понизил голос.

            Я догадался, что он одобряет этот поступок.

            - Нет. Я у вас впервые.

            - Конечно, а то ты признаешься? Участковый из тебя душу вытрясет. А в городе так вообще и почки отобьют, и печень, и морду так подрихтуют, мама родная не узнает.

            Глядя на старика, который, впрочем, по внешнему виду еще не дотянул до этого возраста, я предположил, что это не мой мир. Не носили у нас такие белые сорочки, похожие на ночное белье, с расшитыми отворотами на одну сторону. Не производила наша промышленность таких сапог с загнутыми острыми носами. Да и ружье имело слишком затейливый курок.

            С задов послышался шум.

            - Митрич, я здесь. – Крикнул старик.

            В сеновал ворвался еще более коренастый краснолицый мужчина,  с еще более роскошными усами, в зеленых штанах с красными широкими лампасами, с пистолетом в руке и шашкой на боку.

            - Вот он, конокрад, поймал с поличным. – Старик был горд собой.

            Участковый вытер пот с лица и махнул пистолетом.

            - Руки за голову. Спасибо, Степыч, не медаль, так благодарность тебе обеспечена.

            - Рад стараться. – Ответил старик.

            - Шевелись, давай, ворюга. Прифраерился, штанишки напялил какие-то бабские, тьфу, мерзость.

            - Это обыкновенные джинсы.

            - Джинсы? – Переспросил участковый. – Я в ваших модах ничего не понимаю. Шевелись, рожа.

            Меня повели по деревенской улице, как пленного фашиста. Народ застрял крупными, как на подбор, лицами, промеж штакетин. Детвора что-то кричала нам вслед, но мой конвоир солидно молчал. В уме ему, наверняка, уже грезились штаны с еще более широкими лампасами, медаль и повышение по службе.

            Участковый завел меня во двор. Я догадался, что эта усадьба принадлежит ему. У служителя порядка имелся большой яблоневый сад. Вдоль дорожки, идущей от ворот к дому рос виноград, накрывающей ее на манер беседки. Еще зеленые грозди неспелого винограда свисали вниз.

            - Шевелись. – Приказал участковый.

            - Да шевелюсь я.

            Меня заботила судьба Ляли и Антоша. Как бы и их не замели. Хотя, змей мог сбежать вместе с кошкой в любой мир. В таком случае, мы больше никогда не пересечемся. От этой мысли стало грустно. Я успел прикипеть к этим двум иномирцам.