Охотник за смертью. Честь

Как никогда не думал о том, что будет пробираться в свой собственный дом, словно взломщик. Поэтому, оказавшись вместе с Хэйзел Д'Арк у входа Резиденции, Дезсталкер остановился, чтобы хорошенько пораскинуть мозгами. О том, чтобы прорываться в замок со стороны фасада, не могло идти и речи. Пусть замковая следящая система им не страшна, так как Лабиринт наделил их особой способностью не регистрироваться сенсорами. Однако от обычного человеческого глаза не убережешься, а убеждений Хэйзел об их неуязвимости Оуэн отнюдь не разделял. Итак, взвесив все «за» и «против», они пришли в выводу, что единственный разумный выход – проникнуть в замок с тыла. Значит, нужно вернуться немного назад и осторожно спуститься к подножию скалы, по которой хлещут бурные волны. Проделав этот путь, Оуэн с Хэйзел наконец оказались перед голой гранитной горой, отвесно вздымающейся на несколько сотен футов вверх.

– Помнится, там наверху жили птички, – глядя на вершину скалы, произнес Оуэн. – Или кто-то, с виду очень на них похожий. Они парили на крыльях ветра, выписывая в воздухе причудливые круги, и издавали такие жалобные звуки, которые невозможно даже себе представить. А теперь их нет. Эти сволочи уничтожили даже несчастных птиц.

– Стало быть, у нас есть еще один повод для мести, – заметила Хэйзел. – Лишний гнев нам совсем не помешает. Особенно сейчас, когда надо разогреть тело, карабкаясь по бесконечной холодной стене.

– Ты права, здесь жутко холодно, – согласился Оуэн. – Я уж даже не мечтаю о том, чтобы когда-нибудь согреться.

Медленно и осторожно он начал взбираться по гранитной скале, а спустя некоторое – время его примеру последовала Хэйзел. Как ни усердствовал вокруг злой ветер, он был не в силах оторвать их от стены, и если чем-то и мог им досадить, то только тем, что заставлял глаза слезиться.

Преодолев первую сотню футов, Оуэн твердо дал себе зарок не оглядываться назад до тех пор, пока они благополучно не завершат восхождение. Какой бы великолепный вид ни открывался со стены, Дезсталкер не имел большой охоты любоваться пейзажами с подобной высоты. И все же взбираться по отвесной скале оказалось совсем нетрудно. Он мог поклясться, что инстинкт помогает находить выступы и уступы для рук и ног там, где их прежде не было, как будто они возникали перед ним исключительно по мере надобности. Уже не в первый раз Оуэн ловил себя на том, что его тело само знает, что делать, и не нуждается в приказах ума. Размышляя об этом во время подъема, Оуэн отмечал в себе все новые и новые умения, которые стали появляться после того, как он прошел Безумный Лабиринт. До чего же он не похож на того Дезсталкера. каким некогда был! Способности возникали и исчезали, и далеко не всегда он подозревал о них заранее, а зачастую обнаруживал их только тогда, когда в них возникала необходимость. Но, сколько бы Оуэн ни размышлял о природе подобных явлений, проникнуть в их суть ему до сих пор не удалось.

Он оглянулся и посмотрел на Хэйзел. Казалось, передвигаться вверх по гладкой стене ей легче, чем мухе по оконному стеклу.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – как ни в чем не бывало, сказала Хэйзел.

– Ты вроде бы скалолазанием прежде никогда не занималась, – заметил он. – Или я не прав?

– Нет, сейчас лезу впервые в жизни. Такое впечатление, что ноги и руки действуют совершенно самостоятельно. Как только подумаешь обо всем этом, просто жуть берет. Интересно бы знать, что еще мы с тобой умеем делать такого, о чем пока не подозреваем. Лично я всегда мечтала о полете...

– Не советую пробовать прямо сейчас, – произнес Оуэн. – Скалы, что остались внизу, выглядят не слишком гостеприимно.

– Это точно.

Некоторое время они продолжали восхождение молча. Как ни странно, ни один из них даже не сбился с привычного ритма дыхания.

– Ты никогда не думала обо всем этом? – наконец спросил Оуэн. – Я имею в виду то, что мы теперь умеем делать. Кем мы стали? Ведь мы же не эсперы. По моей просьбе меня обследовали их лучшие специалисты из Подполья. И знаешь, что они сказали? Что не имеют ни малейшего понятия о том, как мне все это удается.

– А я вообще стараюсь об этом не думать, – заявила Хэйзел. – И отношусь ко всему, как к дару судьбы. Благодаря ему мы выжили там, где другие наверняка погибли бы страшной смертью. Нам помогли свергнуть Империю. Так почему мы должны сомневаться? Разве зря говорят, что дареному коню в зубы не смотрят?

– Если кто-то имеет четыре ноги и питается сеном, это еще не означает, что он конь. Эсперы, например, несмотря на все свои возможности, по сути, остаются людьми. Это одна из предпосылок нашего участия в Восстании. Но тем, что произошло с нами, мы обязаны некому вражескому устройству. Кто знает, для чего оно было изобретено. Какого результата с его помощью изначально предполагалось достичь?

– Трансформации, – медленно произнесла Хэйзел. – Оно... сделало нас совершеннее, чем мы были прежде. Такова была его функция. По крайней мере это я точно помню.

– А что значит «совершеннее»? Кто дал этому определение – мы, люди, или те, другие?

– Откуда, черт побери, мне знать? Ведь у нас ты – голова, а мое дело – действовать.

– Понимаешь, Хэйзел, – вздохнул Оуэн, – я устал от вопросов, на которые нет ответов. Или, вернее сказать, от ответов, которые не дают мне спокойно спать. Лабиринт был нашей единственной надеждой пролить свет на это дело. Но его больше нет. Он разрушен. А с ним рухнули и все наши надежды узнать, что именно с нами сделали и зачем.

– Непонятно только, почему это тебя так мучает.

– Потому что меня беспокоит то, чем я могу стать, – сказал Оуэн. – Я с ужасом думаю, что могу потерять свою человечность. Ты никогда не размышляла о том, что в конечном счете мы станем не больше похожи на обыкновенных мужчин и женщин, чем хэйдены, Вампиры или ИРы из Шаба? Не думала, что мы можем так сильно отдалиться от человеческого начала, что позабудем, кем и зачем родились на свет?

– Погоди, Оуэн, – прервала его Хэйзел. – Ты просто сам себя пугаешь. Я по-прежнему верю в то же, что и раньше. По-прежнему люблю и ненавижу то же, что и раньше. Я такая же, как была. С той разницей, что теперь у меня появились способности, благодаря которым гораздо легче добиться цели.

Хэйзел продолжила карабкаться наверх, а за ней последовал и Оуэн.

– Думаю, все не так просто, – наконец произнес он. – Если взять какое-то небольшое изменение, то, конечно, это сущий пустяк. Но если все сложить вместе... Я хочу сказать, что у меня нет ни малейшего представления о том, что такое наша с тобой сила. Как она действует? Зачем нам даются какие-то необычные способности? Мы не властны над своей силой. Она управляет нами, и мы ее пленники.

– Если ты решил и меня запугать, считай, что тебе это почти удалось. Так что давай ставить точку. Наш случай особенный, о нем не пишут в учебниках. Поэтому будем, разбираться во всем по ходу дела. Тем более что выбора у нас все равно нет.

– Опасно применять новое оружие, не проверив его. Могут быть побочные эффекты, о которых мы даже не подозреваем. Вдруг мы растрачиваем наши жизни? Сжигаем будущие годы? Ведь энергия, которая идет на подпитку силы, откуда-то берется. Свеча, которая горит вдвое ярче, сгорает вдвое быстрей. А мы с тобой горим ярче солнца.

– Господи, ты сегодня просто невыносим. С таким настроением впору в петлю лезть! Лично я в полном порядке. И чувствую себя лучше, чем обычно. Кто знает, может, мы стали бессмертными.

– И вот что еще меня беспокоит... Почему Лабиринт наградил нас разными способностями?

– Что же странного? – парировала Хэйзел. – Мы разные люди.

– Да, но... кое-что из того, что мы делаем, очень роднит нас с эсперами. Джек и Руби приобрели способность форсажа. Джиль научился телепортироваться. Я стал владеть тем, что весьма смахивает на телекинез. Но как, черт побери, тебе удается делать то, что ты делаешь? Откуда у тебя во время боя берутся столько не похожих друг на друга Хэйзел?

– Понятия не имею. Я просто их зову, и они приходят. А после того как дело сделано, ни одна из них долго не задерживается. Так что я не успеваю их ни о чем расспросить. Джиль считал, что мои двойники – не кто иной, как я сама, но из других жизненных линий. То есть я могла бы стать каждой из них, сложись обстоятельства иначе.