Страница 67 из 107
Константин Шилов
ТАТЬЯНА ГРИГОРЬЕВНА,
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ
И БУЛАТ ШАЛВОВИЧ
Встретившиеся поименованы в правильной последовательности — исходя из их же собственных понятий и обычаев. Оба поэта в любом случае пропустили бы вперед даму. Тем более — такую величественно-прекрасную, какой была пушкинист Т. Г. Цявловская, отмечавшая, кстати сказать, в те дни свое семидесятилетие. Тем более что встреча происходила в ее доме. Она являлась связующей поэтов и «принимающей стороной». Поэтому и сюжет двинется — от нее… На дворе стояла весна 1967-го.
Высокая, статная, породистая женщина с серебряной сединой и карими глазами, горящими огоньком лукавого любопытства, готовая и к растроганной «умиленности», и к острому, резкому словцу, — открывала гостям дверь своей новой квартиры. Даже не очень стараясь, можно было разглядеть в ней ту молодую Татьяну Зенгер, какой увидел ее в конце 20-х годов В. В. Вересаев: «Стройная красавица с медлительными движеньями, ученица Цявловского… И в Пушкина была влюблена так же восторженно и благоговейно, как Цявловский».
Знаменитая обитель в Новоконюшенном, где кто только не побывал, больше не существовала. Новоселье Татьяна Григорьевна справила в конце 65-го. В современную трехкомнатную квартиру на третьем этаже 16-этажной «башни» по 2-му Сетунскому проезду перевезены были архивы. Неизданные рукописи профессора М. А. Цявловского, скончавшегося в 1947-м, картотека «Летописи жизни и творчества Пушкина», материалы по иконографии, по изучению пушкинских рисунков. Перевезена редчайшая библиотека… Спальня с книгами по искусству, большой зал — весь в стеллажах, а дальше — вход в маленький кабинет. В зале у окна — стол, за которым семнадцать лет друг против друга трудились, острили, «жили Пушкиным» неутомимые супруги. Прочая мебель по бедности Татьяны Григорьевны, не имевшей службы и ученых степеней, подарена была ей бывшей домработницей и многолетним другом Фросей. На кое-как вбитом гвозде висел пейзаж — подарок П. П. Кончаловского…
Сразу на Сетунском закипел прежний круговорот. На кухне сиживали и спорили вновь гонимый госбезопасностью Ю. Г. Оксман и академик В. В. Виноградов. И любимый друг хозяйки — пушкинист С. М. Бонди. И всегда старавшийся делать ей добро (вот и эту квартиру выхлопотал) И. Л. Андроников, предусмотрительно — как улыбаясь говорила Цявловская — выходивший прогуляться по коридорчику, если начинались «опасные» разговоры. Всех их слушал и давно не робко вопрошал молодой энергичный историк Натан Эйдельман. Но и безвестные и (пока!) не самые знаменитые — из разных уголков страны писали, трезвонили, ехали в этот дом, где никому не было отказа. Актер Владимир Рецептер, скульптор Олег Комов, художник Павел Бунин… Не упомню всех, и сам осчастливленный в незабываемый метельный вечер 10 января 1966-го первым приходом в эти стены.
Встреча Татьяны Григорьевны с Пушкиным произошла в 1928 году — после бурной и драматической молодости (сестра милосердия в лазаретах мировой и гражданской войн, голод и эпидемии, неудачные замужества, потеря сестер, братьев и любимого отца — профессора-филолога, знатока античности, одно время — министра просвещения России). За сорок лет ежедневного «общения» с Пушкиным она стала самым авторитетным биографом, текстологом, знатоком почерка и графики поэта. Не буду голословным, а приведу текст сохранившейся в архивах телеграммы от 25 января 1963 года, полученной на Татьянин день: «От всего сердца поздравляю Вас дорогая Татьяна Григорьевна Еще раз благодарю за добрые и мудрые советы Ваша Ахматова».
Она видела и слушала Александра Блока, принимала у себя в гостях Михаила Кузмина, дружески общалась с Анной Ахматовой… Современница «серебряного века» русской поэзии… А теперь вот — 60-е годы ощутимо кончались (через год — удушение «пражской весны»), и всё явственней — через Пушкина и декабристов — звучали мотивы братского единения, «любви и дружества», чести и достоинства. И в дом, где жили Татьяна Григорьевна и Пушкин («Самый похожий!» — это на репродукции тропининского этюда, висевшего в ее изголовье: неприлизанный, с бакенбардами, наспех расчесанными мокрой щеткой), — просто должен был, наверное, явиться в те годы новый поэт и новый гость по имени Булат ОКУДЖАВА.
«Прочитала только что полученное письмо Ваше, — сообщала мне Цявловская 12 мая 1967-го. — Отвечать буду потом — очень много дел всяких, самых неожиданных. Назову два. У меня уже с неделю лежит киносценарий Булата Окуджавы о Пушкине!.. О Пушкине в Одессе». Восклицание — от удивления и необычностью жанра, и неслыханной авторской дерзостью. Да еще — совпадением с волновавшим ее сюжетом: любовь к Е. К. Воронцовой в судьбе и поэзии Пушкина. Это тема ее большой неопубликованной статьи…
Занятно: следующее после Окуджавы срочное дело тоже связано с Одессой, и в ее сообщении я впервые вижу рядом два имени пока еще не сблизившихся или даже незнакомых людей: «Второе. Эйдельман привез из Одессы копию воспоминаний о Пушкине некой Еропкиной, лежащих в рукописном отделе Одесского университета…» Но рукопись Окуджавы — дело номер один. (И для него, как он потом признается, выбор был не случаен: в чем-то Одесса была «автобиографична».) Сроки поджимают: ему, видимо, посоветовали в «инстанциях» апробировать свой труд у Цявловской, члена Пушкинской комиссии Академии наук…
Название киносценария (авторы Б. Окуджава и О. Арцимович) — «Частная жизнь Александра Сергеича» — просто сразило ее, не одобрявшую вересаевской готовности в «Пушкине в жизни» перемешивать истинные свидетельства о поэте с сомнительными анекдотцами. Воспитанная «пламенным» пушкинистом Цявловским, которого тот же Вересаев назвал «священнослужителем божества», она понимала, что Пушкин мог на это воскликнуть, как его Моцарт: «Ба! Право? Может быть… Но божество мое проголодалось». Но — Пушкин у Окуджавы, который, глотая устриц, говорит, чтобы слышала Амалия Ризнич: «Ах, хороша была! Должно быть, барышня… А ну-ка эту… — И проглотил вторую. — Какая упругая… Кокетка! — и запил вином. И снова глотая: — А эта — замужняя дама… Еле проглотил… Однако вкусно…» Амалия пожала плечом: «Эк, вы не великодушны с дамой». Пушкин — одна из первых реплик которого вслед убегающей девицы: «Ну, не дура ли?.. Такой вечер. Вот дура… Счастья своего не понимает!» Пушкин — в первом же кадре! — голый на пляже, прыгающий на одной ноге, стараясь вытряхнуть из уха воду… Пушкин — видящий в окно девушку с золотистыми волосами — «Александр Сергеевич слюну проглотил…»