Страница 42 из 107
Константин Ваншенкин
«ПРИВЕТ, ЭТО БУЛАТ»
Я не раз писал о Булате, иногда печатал — при его жизни и после его ухода. И еще он у меня промелькивает, да и в стихах тоже есть. Примерно через год после его смерти я напечатал в «ЛГ» почти полосу — «Из записей о Булате». Теперь вот опять нашел кое-что в записных книжках и в памяти.
Однажды, рассказывая по ТВ обо мне и моей семье, Булат заметил, что в пятьдесят шестом году, когда мы познакомились, между нами возникло чувство приязни. Фактически это то же самое, что дружеские отношения, но слова «дружба», «друг» затерты и затасканы и уже не воспринимаются, а чувство приязни — как хорошо!
Передача эта называлась «Я улыбаюсь тебе. Вспоминая Инну Гофф[11] ». Она не раз повторялась.
Булат Окуджава. Из характеристики. Он был внимателен к другим и часто столь же эгоцентричен, занят собой. Он был проницателен и доверчив. Он мог быть нежным и презрительным. Был ироничен и сентиментален. Осмотрителен и наивен. Серьезен и смешлив. Кокетлив, добр, нетерпим и снисходителен. Он был наблюдателен и мог не замечать явного. Он был изящен, элегантен и одновременно подчеркнуто небрежен в одежде.
В нем сочетались любовь к общению и тяга к одиночеству.
Он звонил и всегда говорил: «Привет, это Булат».
Я отвечал: «Твой голос уже представился».
И он хмыкал, довольный.
Сам обычно снимал трубку сразу, с первого гудка.
Если он бывал не в отъезде, я звонил ему 9 мая (его день рождения):
— Поздравляю.
Он, с живостью: — А я тебя.
Я: — Я тебя не только с общим праздником.
Он тянул: — А-а… — словно бы разочарованно, с притворным кокетством.
Когда-то давно я ночевал у него на литгазетовской даче в Шереметьеве, — он тогда работал в редакции. Сидели вечером в клубном ресторане, вдруг кому-то втемяшилось: на дачу! Были еще Огнев, Межелайтис, Левитанский, кажется, Малдонис. Поехали на двух такси. Набились к Огневу, прибавились знакомые соседи. Булат много пел. Потом местные разобрали гостей. Меня позвал Булат. Это было еще до Оли. Жена оказалась в отъезде. Булат постелил мне крахмальное белье и пожелал спокойной ночи.
Я плохо сплю на новом месте, проснулся рано, долго ждал, пока рассветет, — была зима. Потом встал, посидел, вышел наружу, бродил под соснами. Стояла полная тишина, Шереметьевского аэропорта еще не было. Я замерз, вернулся. Булат всё еще спал.
Он вообще любил поспать, в ялтинском доме, весной, обычно появлялся только к завтраку. Одно время они — Булат, Оля и маленький Булька — увлекались отдыхом на турбазах Дома ученых, в палатках. Меня это удивляло, — Булат ведь был отчасти сибарит. Он объяснил: из-за отчетливо другого общества.
Булат-автомобилист. Сдал на права, купил «Запорожец». Потом у него были «Жигули». К престижным иномаркам относился с полным равнодушием. Это как с гитарой. Корреспонденты не раз спрашивали, какая у него гитара. Думали: что-нибудь особенное. Он небрежно отвечал, что для него это роли не играет. И еще иногда называл цену: кажется, одиннадцать рублей.
Ездил очень аккуратно и уверенно, в том числе при плохой погоде.
Довольно долго мы были с ним членами правления Московского литфонда. Согласились, чтобы иметь возможность при необходимости помочь материально тому или иному бедному стихотворцу или прозаику (пособие, бесплатная путевка). После каждого заседания (раз в две недели) мы обязательно отправлялись ужинать в Клуб. Переезжаем через трамвайную линию на Беговой. Женщина лезет под самые колеса. Я возмущаюсь: — Не видит!..
Булат отвечает спокойно: — Я-то вижу.
Не просигналил ошеломляюще над ухом, не рыкнул мотором.
В 1974 году умер мой однокашник Боря Балтер. В Малеевке, вернее, в деревне за рекой, где он построил дом. Едем на похороны. Булат заезжает за мной на Ломоносовский. На заднем сиденье Искандеры — Фазиль и Тоня. Я показываю, как удобнее выехать на Минское шоссе.
Балтер написал мало. Однако одна его повесть помнится. Первоначально она была напечатана в «Тарусских страницах» и называлась очень невыразительно: «Трое в одном городе». Новое название помогло обратить на нее внимание. Это строчка из Булата: «До свидания, мальчики». Она подходила точно и была позаимствована с разрешения автора.
На полдороге, в Голицыне, остановились у стекляшки, где мы с Фазилем приняли по стакану коньяка, чтобы снять напряжение. Булат, понятно, воздержался, да он никогда и не был сторонником подобных ударных доз.
Народу съехалось много — на автомобилях и на поезде. Здесь были первая жена Бориса Валя и сын Игорь, которых я давно и хорошо знал, и вторая его жена Галя, которую я тоже знал, и обе сестры, их я знал также, и еще всякие знакомые люди.
На поминки мы не остались. И когда уже выбрались на шоссе, посигналив, вихрем обогнал нас Вася Аксенов, а через заднее стекло помахали, обернувшись, Валя и старшая сестра покойного Лана. Лишь в этот момент мы почувствовали, что едем не слишком быстро. Булат не отреагировал — не дернулся, не нажал на газ.
Опять, с той же целью, останавливались в Голицыне.
На похоронах Булат никогда не приближался к гробу. Если была возможность, вообще оставался в соседнем помещении — фойе или комнате. Стоял там один, растерянный, неприкаянный. В церкви, где его отпевали, я сказал об этом Войновичу.
Среди писателей (мужчин) всегда были люди, любившие и умевшие готовить. Зажарить большой кусок мяса или, что сложней, сделать настоящий шашлык человек на сорок, где-нибудь на даче.
Таланты Булата в этой области были куда шире. Однажды они с Олей пригласили нас в гости, но она неожиданно куда-то уехала. Он визит не отменил. Они жили тогда у Речного вокзала. Мы с Инной шли от метро и увидели Булата, стоящего на балконе своего девятого этажа. Так стоит в ожидании гостей хорошая хозяйка, у которой уже всё готово. Он сделал нам сверху ручкой.
Была, помню, отварная осетрина, жареная нежная телятина. Инна спросила, а что бы изменилось, если бы была дома Оля. Он ответил, что присутствовали бы всякие украшательства в виде травок. Однако и он потом к этому очень приобщился. Разные корешки и порошки присылали ему тифлисские родственники.
11
Инна Анатольевна Гофф (1928—1991) — писательница, жена К. Ваншенкина (ред.).