Страница 11 из 107
Владимир Мотыль
О БУЛАТЕ ОКУДЖАВЕ
С чего всё началось?..
Если посчитать, сколько времени вообще мы общались с Булатом, то получится довольно мало. Он ведь редко соприкасался с кинематографом. Булат загодя встречал препятствия у киночиновников. Фактически по сценариям, где он был соавтором, поставлено только два фильма: «Верность» Петра Тодоровского и моя картина «Женя, Женечка и „катюша“». Остальное — тексты песен к фильмам. Зато какие тексты!..
Все герои и события картины «Женя, Женечка и „катюша“» у меня были изложены в расширенной заявке, которую я передал сперва на киностудию «Мосфильм». Заявка была принята «Ленфильмом». Со мною были готовы заключить договор. В то время Булат ушел из первой своей семьи и жил у Ольги Арцимович в Ленинграде. Я приехал в Ленинград и позвонил Булату.
Он был болен, лежал в постели, но согласился меня выслушать. Прочтя мою заявку, Булат сказал, что сюжет готов и он не видит, чем мне может быть полезен. Я сказал, что повесть «Будь здоров, школяр», на мой взгляд, одно из лучших произведений об Отечественной войне (повесть была всячески разругана партийной критикой) наряду с романами «Жизнь и судьба» Гроссмана и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова.
Вообще я был глубоким поклонником его песен о войне, и не только о войне. Под обаянием личности Булата я интуитивно чувствовал, что его участие обогатит сценарий и фильм. И я сказал Булату, что хочу позаимствовать кое-какие детали из его повести, хотя там совсем другие герои, другие люди, другие имена, другие ситуации, другой род войск… Но стиль этой повести, лирико-ироническое отношение Булата к героям мне были очень близки.
В общем, я объяснился ему в любви и просил принять участие в картине. Он сказал: «Но я не умею придумывать сюжеты — это моя слабость. Я могу описывать только то, что пережил». На что я ему ответил: «Вы сами говорите — сюжет уже существует. Но понадобятся диалоги». Он сказал: «Ну в этом я хоть что-то понимаю». Конечно, он был отменно скромен, потому что мог сочинять не только диалоги.
Его последующие прозаические вещи говорят сами за себя. Особенно я люблю его «Похождения Шипова», «Упраздненный театр» и великолепные рассказы.
Мы уехали в Ялту в дом творчества писателей и провели там месяц. Это был май. А день рождения Булата 9 мая. Накануне Дня Победы он всегда уезжал из Москвы. Страшно не любил славословий в свой адрес, тостов за талант, за здоровье и т. д. Когда я после побывал в Армении и увиделся по его просьбе с его тетушками (это были сестры мамы Булата, Ашхен Степановны), они мне рассказали, как единственный раз за многие годы им удалось залучить Булата в Армению. И он туда прилетел… Через три дня Булат удрал, потому что кавказские застолья сопровождались длинными хвалебными тостами в его честь. Он просто не выдержал цветистых кавказских прославлений его гениальности.
На последнем юбилее, устроенном его почитателями в Москве, в театре «Школа современной пьесы», после двухчасового чествования искренних поклонников творчества Булата — знаменитых деятелей театра, литературы, поэзии, политиков, ученых, — знаете, что он сказал, когда его вызвали на сцену? «Я всё ждал, когда же это кончится».
Работа над «Женечкой…» строилась так: я давал конструкцию эпизода, объяснял Булату, что должно произойти между героями в эпизоде, и примерно намечал, о чем они говорят. А вот весь юмор, как они говорят, ни с чем не сравнимая ироничность — всё это было в руках Булата.
Он писал диалоги, как под диктовку, почти начисто, без помарок. И дело двигалось у нас довольно быстро. Я брал его диалог, что-то сокращал, иногда дописывал. А он брал сцены, написанные мною, главным образом описания действий героев, тоже что-то поправлял, и мы двигались дальше, довольные друг другом.
Споткнулись мы на эпизоде, когда Женя Колышкин попадает к немцам с посылкой. Это у меня было придумано еще в заявке. Впрочем, в основу лег реальный случай, описанный в одной из фронтовых газет. Здесь Булат отказался от участия в диалогах. Он говорил: «Приключенческие эпизоды мне неинтересны». И весь эпизод мне пришлось писать самому. А вот, к примеру, диалог Колышкина по телефону с Женечкой, когда Захар Косых, охраняющий героя, воспринимает слова, сказанные им Женечке, как слова, обращенные к нему лично. Вот эту остроумную сцену Булат написал меньше чем за час. Когда я ее получил, то хохотал до слез. Эта сцена, по-моему, одна из лучших в картине.
Вообще юмор и ирония были у него в крови. Ситуации, так сказать, чреватые юмором, сразу его увлекали, и работал он над «своими» сценами всегда с удовольствием.
И вот я застрял на ситуации, когда Колышкин попадает с посылкой к немцам и встречает с ними Новый год.
Писатель Анатолий Рыбаков, который тоже в это время жил в доме творчества, каждое утро спрашивал нас: «Ну так как? Вернулся ваш Колышкин от немцев или всё там?» Мы отшучивались: «Помоги его вытащить. Как он от них может уйти живым? Что должно произойти?»
В общем, нам кое-что казалось неоправданным. Проблема была не в том, как он выбрался от немцев, а как уцелел, вернувшись к своим, и не попал в руки СМЕРШа. В конце концов ларчик мы открыли просто: наш непьющий герой перепил и у немцев, и у своих. И лейтенант, их командир, вместе с друзьями Жени ему не поверили, отнеслись к рассказу о том, что он побывал у немцев, как к пьяной галлюцинации.
Когда материал был смонтирован вчерне, Булат посмотрел на всё и сказал: «Володя, ты знаешь, я разочарован». Он был краток и жестко откровенен. (Его дружеское участие всегда сопровождалось полной откровенностью.) «То, что было задумано, не получилось, — сказал он мне. — Ведь мы писали эксцентрическую комедию, а это… какая-то грустная история, Женечка погибла. У нас ведь в сценарии этого не было. Это твои импровизации на съемках. И вообще я тебе должен сказать, что, когда мы писали сценарий, я представлял себе, что Женя Колышкин — это я, а когда увидел Олега Даля, я понял, что наш главный герой — это ты». Я ему отвечаю: «Булат, себя ты выразил так ярко в повести „Будь здоров, школяр“. Но ведь здесь совершенно другой характер. И я, естественно, переносил на него пережитое мною. Я вообще и в театре, которому отдал десяток лет, и в кино всегда сопереживал главному герою. Я просто не могу не идентифицировать себя с ним».