Обжигающее солнце

Из-за температуры, которая успела подняться до тридцати девяти градусов, к обеду Намджун уже бредил, а в своём бреду он видел только одного человека — напуганную младшую дочь семьи Гу. После выпитых лекарств Киму стало легче, но затем проснулся голод. Одет по-домашнему, он спустился на первый этаж дома и направился вниз по улице к небольшому магазинчику.

Мама парня очень редко занимается готовкой, чаще всего она проводит свой день в больнице с Дженмин, чтобы у той не возникали пролежни. Джун и его отец питаются полуфабрикатами, ведь у них из-за работы также нет времени для готовки, разве что Юна принесёт домашней еды, которую приготовил её отец. Но сегодня, пусть парень и имел время для готовки, у него не оказалось ни сил, ни желания заниматься ею.

Вернувшись в квартиру, он включил чайник, чтобы залить кипятком лапшу быстрого приготовления, и всё же съесть её у охранника Кима не получилось. Звонком в дверь какой-то мальчишка прервал его скромную трапезу, а ещё удивил Намджуна посылкой, которая на словах была адресована именно ему. Больше никакой информации из незнакомого мальчика парень не вытянул, а пакет с лекарствами всё-таки забрал. Высыпав на кровать всё его содержимое, Джун офигел от того, сколько всего было в пакете. С таким набором лекарств можно спокойно болеть каждый месяц на протяжении года. Ему даже гадать не нужно, кто мог купить всё это.

— Глупая, ты ведь должна злиться на меня. Не надо быть такой, иначе я не смогу тебя ранить, когда получу доказательство твоей вины. — вслух сказал младший Ким, разглядывая лекарства на своей кровати.

Кладбище Сеула, вечер того дня…

— Молчишь, потому что чувствуешь вину за свою ложь? Ну и правильно, молчи, а я выскажусь. — сидя на земле возле могилы сестры, я допивала уже вторую бутылку красного вина и продолжала вслух жаловаться на ложь, которая меня окружает. — Ты в курсе, что была ещё той лгуньей? Нет? А я да… теперь да. Так ответь, зачем? Знаешь же, что у меня была только ты. Ну и как тогда посмела оставить меня одну? Стыдилась меня? Или, быть может, ненавидела? Аууу! Онни, ты слушаешь свою сестрёнку, которую обещала защищать? — пьяная я никак не умолкала. — Слышишь, слышишь… Теперь от этих нудных разговоров ты не сбежишь на свою учёбу или работу, в которых не было смысла. И каково тебе сейчас? Ибо мне тошно, так тошно, что хочется кричать и плакать навзрыд. Я чувствую, как это разъедает меня внутри, и даже кислое вино за двести долларов не заглушит эту боль. А ведь мне так больно, онни, мне очень, очень больно.

Плевать на глухую тишину вокруг и то, что я сейчас нахожусь на кладбище. Мне нужно было выпустить свои обиды, иначе снова сорвусь и сделаю глупость. Солнце уже почти зашло, когда я вернулась к припаркованной машине, что одолжила из гаража отца без его позволения. Но здесь меня ждал сюрприз в виде двух охранников, которых отправила Ёнын, и одним из них был управляющий Чхвэ. Он хотел посадить меня на заднее сиденье чёрного Мерседеса, но я отказалась и с трудом высказала своё желание ехать в машине онни.

По пути из кладбища, меня стошнило прямо на заднее сидение, и только тогда я вспомнила, что за весь день ничего не ела, а вот напиться ещё как успела. Сейчас моё физическое состояние равно душевному, поэтому я окончательно расклеилась.

— Аджоси, сколько лет вы у нас работаете, девять или десять? — мир кружился вокруг, и чтобы не потерять сознание, мне нужно было продолжать говорить.

— В марте будет двенадцать лет, а что? Почему вы интересуетесь, госпожа? — управляющий Чхвэ видел, в каком ужасном состоянии я была, но всё равно соблюдал со мной формальность.

— Двенадцать минус два — десять. Вы десять лет присматривали за онни и лучше всех должны знать, каким человеком она была. Я права? — все охранники и горничные нашего дома избегают разговоров со мной, и только Чхвэ Юджин ведёт себя в меру сдержанно.

— Неполных десять лет я присматривал за вашей сестрой, но да, мне хорошо была знакома эта девушка. — даже будучи пьяной, я заметила изменения в голосе своего сегодняшнего водителя, когда он начал говорить об онни.

— И какая настоящая Муён? Ведь судя по тому, что я узнала после её смерти, она не была столь сильной, какой хотела казаться для своих родных. — неуклюже мямлила я.

— Нет, вы ошибаетесь. Ваша сестра была сильной, да ещё какой. Единственный недостаток госпожи Муён — это её безумная любовь к вам, Санни. Вы всегда были уязвимым местом своей сестры, но она всё равно брала за вас ответственность. — то, что управляющий Чхвэ считает меня пустышкой, я знаю наверняка, и всё же сейчас он как будто обвинял меня во всех тревогах онни. И отчасти мужчина не ошибался в этом.

— Вы правы, аджоси, я уязвимое место членов семьи Гу. Может мне, как и сестре, покончить жизнь самоубийством? Скажите, это больно — тонуть? — рассматривая потолок Ауди, спросила я, чем вызвала удивление управляющего Чхвэ.

— Что вы такое говорите, пусть и пьяны? Госпоже Муён стало плохо во время плаванья, это не было самоубийством. — мужчина возмущался так же, как и я недавно, впервые услышав эту правду.

— Выходит, я не одна дура, вас, аджоси, тоже за глупца считают. Да чтоб им всем повылазило… — сейчас мне было всё равно на то, что вылетало из моих уст.

— Госпожа Санни, вы что, серьёзно? Ауу, Санни! — воскликнул управляющий Чхвэ, но сил ему ответить у меня уже не было.

Следующим утром я проснулась в своей комнате, в родительском доме из-за ужасного похмелья. Голова раскалывалась, а воды в кувшине не хватило, чтобы утолить мою жажду. Ох, и зачем же я столько пила, да ещё и на голодный желудок? Воспоминания о вчерашнем дне, всего его события будто мелькали огоньками в моей голове. Хорошо, что хоть со склерозом не дружу. Приняв душ и одевшись в то, что первым под руку попалось, я спустилась в холл первого этажа с огромным желанием покинуть этот дом. Внизу меня встретил управляющий Чхвэ, но сегодня обошлось без его фальшивой улыбки.

— Доброе утро, госпожа Санни. Как себя чувствуете? — поинтересовался он.

— Словно вчера я сдохла, а сегодня меня силой вернули к жизни. Поэтому обойдёмся без вопросов, лучше отвезите меня домой в Каннам, не хочу здесь находиться. — после вчерашнего я даже смотреть спокойно на родителей не смогу.

— Я бы с радостью отвёз вас, но уже опаздываю в компанию, ибо задержался, ожидая вашего пробуждения. Послушайте, Санни, вы ведь помните, что сказали мне вчера по поводу гибели своей сестры? Это действительно правда? Она убила себя? Или вы как всегда дурачились из-за того, что много выпили? — управляющий Чхвэ задал свои вопросы очень тихо, чтобы никто кроме меня не услышал.

— Дурачилась я или нет, вас, аджоси, это не касается. Вы, как и все другие работники, — чужаки для нашей семьи. — я не могла позволить, чтобы кто-то насмехался над слабостью онни, но мне было неведомо, как этот мужчина относился к моей старшей сестре.

— В вашей семье все друг другу чужаки, но Муён заслуживала лучшего. Видимо, не судьба, а всё потому что она с юных лет пыталась соответствовать требованиям вашего отца. Стоило ожидать того, что такое давление сломит добрую сердцем девушку. Но, как бы ни было, мне её очень жаль. — с некой обидой управляющий Чхвэ выразил своё то ли мнение, то ли соболезнование, а ведь он обычно в таком сдержан.

— Как и мне. — вряд ли этот мужчина мог горевать по Муён больше её родных, больше меня.

— Разве вы умеете кого-нибудь жалеть, кроме себя? — снова во взгляде управляющего я заметила презрение.

— Конечно, нет. Куда мне, сумасшедшей, до хороших качеств человека? Ведь для всех я была и буду монстром. Вы, аджоси, тоже так считаете. — в отличие от сестры, у меня не было дружеских отношений с работниками или же охраной нашей семьи, не беря во внимание Намджуна. Поэтому мой ответ и оказался сплошным сарказмом.

— А я не прав? — спросил мужчина, словно хотел услышать достойное опровержение, но я не знала, что на это ответить.