Страница 2 из 3
Наш состав долго и аккуратно пробирался по каким то неведомым мне раньше путям казанского направления, а потом мы с сыном увидели в окно: как ранним воскресным утром, в мокрой от слёз кофте, одинокая женщина на платформе Перово плачет и машет рукой проходящему поезду. Поезд проходил довольно далеко от платформы по каким то дальним путям и поэтому наша мама не промелькнула в окне, а проплыла медленно и торжественно как в хорошей мелодраме. Вместо её плача были слышны рыдания младенцев в купе справа и слева от нашего.
Нас в купе было двое – шик!
***
Подвох , которого боялся Алексей, не заставил себя долго ждать – купаться в море оказалось нельзя ! Однако шторм и девятиградусная вода не стали аргументом для Полковника. Он сердито швырял гальку в море, ворчал и капризничал. Потом понизил меня в звании до рядового.
Обожая всё военное сын ввёл в нашей семье звания. Быть генералиссимусом и повелевать сотнями тысяч мечтают даже взрослые дяди, а ребёнок и подавно. Сияние орденов, звёзд и эполет, сабли и кортики, аксельбанты и этишкеты не давали покоя сыну. К его сожалению не все члены семьи оценили преимущества войсковой субординации и из подчинённых у генералиссимуса остался один я.
С моими званиями происходила жуткая чехарда. Чины генералиссимус присваивал в зависимости от настроения, поэтому в течении дня я успевал сделать головокружительную карьеру и так же быстро низвергнуться вниз. Несколько раз.
Побыв недолгое время генералиссимусом, Алексей из-за своей врождённой скромности, перешедшей к нему по генам от отца, решил стать простым полковником. Я выше майора обычно не поднимался и состоял адъютантом у Его Превосходительства. Служба мне нравилась, хотя и требовала иногда недюжинной выдержки.
Мы шли по пустому пляжу. В моё левое ухо шумело море, в правое шумел Алексей. Я в их споре был посредником.
–« А зачем мы приехали та сюда ?!» ,– вопрошал сын .
– «Ш-ш-ш !!!» – шипело море.
–« Завтра море успокоится, наверное… да и потеплее будет… Сейчас вон и нет ни кого.» – переводил я.
– «Да давай сейчас искупаемся-та ! Я не простужусь ! Я по краешку буду ходить! Ногами искупаюсь !»
– « А-а-б-ш-ш-ш !!!» – смеялось море.
Несколько раз Полковник начинал разоблачаться. Я, на тот момент ещё майор, препятствовал этому и приводил всякие доводы, которые , как мне казалось, могли остудить пыл Полковника.
– « А-а-б-ш-ш-ш-а !!!» – смеялось уже надо мной море.
–« Да вон купается же!» – сын показал на мужика который « купался ногами». Он выглядел счастливым убегая от довольно больших волн. К пляжному грибку мужик привязал своего бассет-хаунда. Тот унылым взглядом смотрел на хозяина. Пса можно было и не привязывать – он не делал ни каких попыток подойти к хозяину или убежать от него, он смотрел на своего хозяина как жёны алкоголиков смотрят на своих мужей в момент возлияния: дожидаясь пока муж не свалится.
– «Полковник!» – обратился я к сыну, – « Наверняка этот джентльмен умеет плавать ! В отличии от Вас ! И у него сил хватит, что бы выбраться на берег, если вдруг волна и собьёт с ног.»
– « Я тоже умею ! Я с «плавниками» умею! Потом побегаем и я не заболею! Хватит тебе уже скандалить! Что ты всё время скандалишь? Ты вот всё время устраиваешь !»
– « А – б – ш-ш-ш-а !» – смеялось слева от меня море.
– « Вот зачем мы приехали та сюда ? Лучше бы на Тарелочке купались» – сокрушался справа сын.
Мужик упал немного не добежав до сухой гальки и его таки омыло волной. Кажется в этот момент бассет вздохнул.
Алексей видя это падение стал ещё более напорист:
– « С краю вот тут похожу!»
– « Волной может утянуть и всё! Можно утонуть!!»
– « Да как утащит та? Дядю то не утащило!»
– « Да лучше бы утащило»,– не стал кривить душой я.
–« Зачем утащило?»
–«Для наглядности, Полковник! Что бы Вы видели !».
– «Да как утащит та ? Волны то сюда идут, сюда и вытолкают! Не утащит.»
– « Утащ – щ-щ-щ у !» – шипело море.
– «Утащит.» – перевёл я.
–«А ты на что?! Рядышком стой, но неподалёку! И не мешай!. А я только ногами похожу»
– « Нет, Алексей Юрьевич, может быть сегодня вечером, либо завтра, но точно не сейчас.»
–« Та-а-ак !»,– угрожающе протянул Полковник, и в этом «Та-а-ак!» слышались знакомые нотки, которые не передались по генам от отца, но были умело скопированы. «Та – а – ак!» произносится мной когда Алексей Юрьевич заходит слишком далеко и как говорится « перестаёт видеть берега»
–« Та-а-ак !», – повторил он.
–« Нет!»,– ответил я, и вложил в ответ всю решительность и твёрдость какая у меня была.
–«Всё!»,– ещё более решительно и твёрдо произнёс Полковник. – «Всё , ты разжалован ! Ты теперь младший сержант !».
Врождённое великодушие Полковника унаследованное от предка не позволяло ему разжаловать майора сразу в рядовые – всегда была какая ни будь промежуточная ступень, а уже после того как Его Превосходительство являли милость и всё равно не получали желаемого я становился рядовым.
После трёх следующих минут ожесточённого спора мне всё таки пришлось вспомнить любимую армейскую поговорку всех разжалованных сержантов : «Чистые погоны – чистая совесть!». Разжалованный, но не сломленный я выдвинулся к отелю держа Полковника за руку. Мимо нас, параллельным курсом прошёл жизнерадостный и мокрый мужик с собакой. Пёс куда то вёл хозяина . В глазах собаки была вселенская грусть.
***
Бассет напомнил мне грустную старушку. Она вошла в Рязани. До этого мы с Полковником думали, что по какой то счастливой случайности нас всего двое в купе. Старушка с грустью оглядела нас, вздохнула, печально разложила вещи и легко и торжественно влезла на верхнюю полку. Там она продолжила вздыхать и смотреть в окно. На вид ей было лет этак шестьдесят пять – семьдесят. Каждое её движение олицетворяло музыку Камиля Сен-Санса – бессмертного «Умирающего лебедя».
Она долго и печально ела. Каждый кусок она отправляла в свой рот как будто зная, что он отравлен, но поделать уже ни чего нельзя и съедала его с обречённостью смертника. Плавно и скорбно наводила потом порядок на столе, тщательно выверяя расстояние между салфетками и стаканами, потом удивительно легко залезала на свою полку – наверное также легко Мария Антуанетта всходила на эшафот. А когда грустная старушка отправлялась по коридору в сторону туалета, то я прямо таки начинал слышать трагические аккорды виолончели и казалось, что больше мы нашу соседку по купе не увидим.
Одета старушка была в чёрный спортивный костюм и ядовито-красные носки. При этом с её фаталистично-безрадостным обликом явно входили в противоречие её руки. Руки были очень сильными. Старушка на одних руках забиралась к себе на полку, ноги она при этом совсем почти не задействовала. Она взмывала ввысь как гимнаст на брусьях , поворачивалась в воздухе, садилась на свою полку и некоторое время выжигала мне глаза своими носками. Потом забрасывала ноги на полку и принималась грустить.
В её отсутствие я пытался проделать тот же фокус, но сто килограмм моей плоти в отличии от бесплотной старушки несколько секунд трепыхались между двух верхних полок и возвращались на землю.
Полковник будучи известным светским львом начал разводить политесы и пытался построить светскую беседу. Но у старушки была манера давать односложные ответы. Точнее ответ был один: «да». Произносилось «да» на выдохе и не глядя на собеседника, старушка смотрела при этом на стену купе . Каждое «да» звучало как последнее. Однако Полковник знал своё дело и «да» повторялись снова и снова.
– «Это вы теперь с нами будете ехать?»
– « Да..»
– «Мы в Анапу едем, в отель. А вы тоже ?»
– «Да…»
– « Вы купаться будете там ?»
– « Да…»
– « Вы отдыхать едете ?»
– « Да…»
– « Вы и загорать там будете ?»
– « Да…»
Что бы «да» действительно не стало последним словом старушки, Полковника приходилось тихонько урезонивать.
– « А мне её жалко!»,– прошептал на ухо Полковник.