Страница 4 из 15
– Война будет долгой. Просто так турки не уступят нам свои владения, – возражал доктору Алексей. Для них потеря северных территорий и выход России на Чёрное море, небось, в самых кошмарных снах снятся. А западные страны желающие сдержать наше усиление, к тому все силы приложат, лишь бы всемерно поддержать турок. – С Польшей тоже всё не просто будет. Эта страна и её народ, совершенно западного взгляда и никак они не видят себя в составе нашей империи. Ох, и намучаемся мы ещё с ними Иннокентий Данилович. Жили бы они как хотят в своём склочном мирке, резались бы друг с другом на саблях после скандальных сеймов. Королей вон всяких польских возводили бы да свергали по очереди и огребали бы горячих постоянно, то от Австрии, то от Пруссии соседней, ну или от нас, чтобы лишнего на восток не лезли. Все те средства, силы и кровь, что мы в них вбухаем, ничего ведь нам не дадут всё равно, и народ польский того никогда не оценит.
– Вы Алёша, конечно, необычно умный для своих лет мальчик, – с улыбкой отвечал ему врач, – И мне с вами весьма интересно вести такие вот беседы, однако вы совсем ничего не понимаете, в силу своего возраста, в такой сложной науке как политика. А это ведь самая главная из наук нашего мироустройства будет. И в вопросе с конфедератами, и с османами нас всецело поддержат цивилизованные западные страны. Кому же нужны бунтари в самом центре Европы, когда и в своих-то странах ещё угольки инакомыслия не затушены. А уж вот этот восточный деспот Турция, так и вовсе давно уже у всех поперёк горла стоит. Всего-то ещё какой-то лишь один век назад, не ее, ли армии под стенами самой Вены стояли да угрожали её приступом взять. И до сих пор ведь та Османская Порта множество народов у себя угнетает, кои хотели бы по цивилизованным западным законам жить и своё справедливое управление иметь.
В общем, было, о чём поговорить Алексею с врачом.
Батюшка Пётр Григорьевич, уже старый, отставной по инвалидности Елизаветинский офицер, занимал больше Лёшеньку рассказами о своей военной службе.
Давно заметив у мальчика интерес к военному делу и способности к службе, он как мог, прививал своему младшему отпрыску такие нужные качества характера как стойкость, храбрость, ответственность и решительность. С дисциплиной, конечно, у него всё было пока не просто. – Ну да «молодо – зелено», повзрослеет, Бог даст, а как только ответственность за людей появиться, так и к порядку тогда наш Лёшка приучится, – повторял он в ответ на частые жалобы своего старшего сына и снохи.
Алексей был младшим сыном в мелкопоместной, дворянской семье отставного офицера. И так как всё имение, состоявшее из господского поместья с небольшой деревенькой в три десятка крестьянских дворов, по всем правилам переходило в наследование к старшему Павлу, то младшему сыну только и оставалось теперь тянуть государеву службу. С младенчества, по уже устоявшейся в России традиции, он был приписан к Измайловскому гвардейскому полку и считался теперь в отпуске – «за науками». К семнадцати годам, как и предполагал родитель, Алёшенька должен был по выслуге получить своё первое обер-офицерское звание прапорщика, и ему тогда вполне было можно начинать уже службу в войсках. Сейчас же по воинскому реестру военной коллегии у него было унтер-офицерское звание старшего сержанта.
– Поправишься, крепко на ноги встанешь, я тебе в обучение точной стрельбе свой штуцер дам, – нахмурив брови, торжественно изрёк Пётр Григорьевич. И боевого припаса, сколько тебе только нужно будет, тоже возьмёшь. Будете вон с Матвеем, в ближнем овраге, по цели бить. Он-то сам стрелок отменный, я уж его в деле не раз видел. Правда, он конечно больше к бою из гладкоствольной фузеи привык, ну да ничего разберетесь, поди, с ним, чай ты уж и сам не сопля зелёная. Ты главное Лёшка за оружием следи – как за своей зеницей ока! Не дай Бог я нагар в стволе найду, в кремне или замке какой непорядок обнаружу, никогда более ты такого оружия от меня более не получишь, будешь вон за зайцами с Матвейкой по полям с его гладкой фузейкой бегать!
– Да заходи уже Анька! Уже сколько в дверях стоишь, сопишь да всё мнёшься там. Проходи к своему любимому братцу, а я вон работу дворни проверить пойду, совсем они уже от рук у нас отбились, лоботрясы! И тяжело поднявшись, батюшка, опираясь на свою трость, вышел из комнатки.
Аннушка – это был, конечно, лучик света в Лёшкином мире. Старше его на два года, сестра была его самым близким человеком, наравне с дядькой Матвеем. Рано оставшись без матери, младшие дети Егоровых были очень дружны между собой. И зачастую только ей мог рассказать мальчик про свои самые сокровенные тайны и мечтания.
Глава 4. Прусский штуцер
К концу сентября Алексей смог довольно уверенно вставать с кровати и даже втихаря, когда рядом не было никого из сиделок, он выходил за пределы своей комнаты-палаты. Был Лёшка ещё пока весьма слабым и пробуя отжиматься от пола, падал в изнеможении уже после второго или третьего подъёма. Но у обоих Алексеев упрямства было не занимать, и он продолжал, прикусив губы от натуги нагружать и далее свои ослабшие за долгое лежание мышцы.
– Значит, прав был Пашка, когда говорил что ты как и был, так и остался неслухом! Ведь наказывали же тебе, чтобы даже не думал с этой своей пастели подниматься! Всего лишь месяц с того дня как тебя бездыханного Матвей принес, прошёл, а ты уже вон по полу как лягуха болотная скачешь! Или к тебе снова караул приставлять из дворни? Отвечай мне сейчас же, негодник! На пороге спальни стоял сам грозный во всём своём праведном гневе батюшка.
– И как только подкрасться то сумел, это с его-то больной ногой и тростью, вот уж истинно – старый Елизаветинский егерь! – с досадой подумал Алексей и с трудом облокотясь о кровать, поднялся с полу.
– Сержант гвардии Егоров, занимаюсь гимнастическими упражнениями, дабы рукам своим силу былую вернуть! Ибо ещё при царе батюшке Петре Алексеевиче, в его потешном войске уже тому зело превеликое внимание уделялось. Если же не подготовлю я своё тело к дальнейшей службе, то значится так и буду до самых зимних святок всё на кровати валяться. Только в преодолении тягот телесных и душевных вижу свой путь к полному моему восстановлению, господин секунд-майор! – ответил юноша.
– О как, – крякнул озадаченно Пётр Григорьевич, сам не замечая за собой как он выпрямился и встал в такую привычную строевую стойку.
– Так нужно гимастикусом чётче заниматься тогда, что ты тут по полу-то всё ползаешь. Никогда я ранее такого упражнения в наставлениях не читал, и не слыхал даже, или же ты сам тут это всё придумал шельмец?! – и он подозрительно уставился на сына.
– Никак нет господин секунд-майор, сие упражнение ещё со времён античного Рима и с эллинских времён известно, а на русский лад так оно «отжиманием» прозывается. Помимо него и других есть превеликое множество, только вот не всякое мне под силу ещё пока будет.
– Хм. Ну ладно, коли так, тогда продолжай, только без дури и озорства, чтобы всё было! – буркнул батюшка. И уже выходя из комнаты, пробормотал, – и где только всего этого набрался пострел, гимнастикусы, эллины ещё эти. Говорил же я, что занятия с этим французом не доведут Лёшку до добра. От энтих легушатников, если, только одного вредного вольнодумства можно набраться.
К Покрову Алёшка получил разрешение выходить из дома, и с каждым днём его пешие прогулки всё более и более увеличивались.
– Ну что сказать, Пётр Григорьевич, надо признаться, что никак я не ожидал столь скорого выздоровления от вашего отпрыска. По всем моим самым скромным прогнозам и расчётам ему ещё с месяц нужно было бы в кровати лежать, а он вон пока мы тут с вами чаи пьём, второй круг уже вокруг сада пробегает, чудно сие и необычно весьма, – глубокомысленно изрекал уездный врач.
– И не говорите, Иннокентий Данилович, – соглашался батюшка, – Совсем после того случая стал не похож на себя мой Лёшка. Вроде бы и тот же он, а как будто бы какой-то чужой человек иной раз из него на меня смотрит. У него вон даже взгляд изменился, цепче стал что ли, увереннее. Вообще ведь меня больше не боится шельмец. Нет у него перед родителем того прежнего детского страха и раболепия, что прежде был. Так он ещё и шутковать как на равных со мной даже иной раз пытается. Да и походка у него какая-то другая стала. Я ведь как старый охотник и егерский стрелок такое то всегда замечаю. Все движения у него стали чёткие и прежнего лишнего вихляйства теперяча в них нет. Так идёт по усадьбе, как будто не гуляет просто, а словно на охоту в лес вышел. И к ножам вон страсть заимел, отковал какие-то необычные у дворового кузнеца и метает их вон за сараем в стену. Ещё и топоры с серпами швыряет, да ещё ладно так, я и сам, так как он не смогу.