Страница 87 из 89
Оставшись без прикрытия, Донован помчался вниз к опушке леса, но я схватил обломок скалы и запустил ему вслед. Камень угодил парню в заднюю ногу под колено, и Донован кубарем покатился по земле, теряя кольты и ножи. Потом ткнулся носом в пенек и завопил:
– Не стреляй! Сдаюсь!
Я освободил от петли верхушку сосны, неторопливо смотал кольцами лассо и повесил его на луку седла. А покончив с делами, направился к Доновану.
– Прекрати этот рев – он оскорбляет мой слух,– сказал я ему.– Ты когда-нибудь слышал, чтобы я так ревел?
– Ради всего святого! Сдай меня поскорее шерифу! – захлюпал он.– Я человек конченый. Моя душа полна раскаяния, а шкура – крупной дроби. У меня разбито колено и вера в собственные силы. Только прежде признайся: где ты в эдакой глуши раздобыл пушку, из которой свалил сосну, а потом выпалил по мне?
– Это была не пушка,– с достоинством победителя ответил я.– Я просто бросил в теб камешек.
– А дерево? Ведь дерево упало! – Донован выкатил глаза. -Уж здесь-то не обошлось без артиллерии!
– Да нет же! Просто я накинул на верхушку лассо, привязал к Капитану, тот и повалил твое дерево,– снисходительно объяснил я ему. Из груди Дикого Билла вырвалс протяжный стон, он кувырнулся навзничь, а я и говорю: – Мне страшно неловко, Донован, но ты не станешь возражать, если я свяжу тебе за спиной руки и перекину через Капитана Кидда? Нам надо торопиться в Рваное Ухо, там тебе и с ногой помогут, если, конечно, не забудешь напомнить кому следует.
Он ничего не ответил, только всю дорогу скулил и жаловался на судьбу.
Оказывается, за мое отсутствие Глория успела связать негодяям руки, и сейчас они все поприходили в себя и стонали жутким хором. Около дома я обнаружил загон, битком набитый лошадьми, оседлал их и, положив на каждое седло по негодяю, связал лошадей цепочкой – голова к хвосту – всех, кроме одной, для Глории. Затем наш караван выступил к Рваному Уху.
– Что ты теперь намерен делать, Брек? – спросила Глория.
– Отвезу этих скотов в Рваное Ухо – пусть похвастают своими подвигами перед народом. Только знаешь, Глория, как вспомню, что мои родичи от меня отказались, так на душе вместо радости один пепел и ощущение такое, будто жую его, он скрипит на зубах, а я жую, жую.
Ей нечего было ответить: эта девушка родилась и выросла на Медвежьей речке, и, значит, сердцем чувствовала мое горе.
– Я многое понял этой ночью,– после недолгого молчания снова заговорил я.– Пока трудился не покладая рук, я научился отличать друзей от врагов. Если бы не ты, я гнил бы себе в тюрьме, а это жулье посмеивалось бы втихомолку надо мной.
– Ты попал в беду, как же я могла тебе не помочь?
– Теперь-то понимаю, а раньше все никак не доходило. Мы все – я, Глория и постанывающий караван – уже приближались к городу, как вдруг впереди на поляне, где стояла тюрьма, увидели пламя факелов, всадников и угрюмо колышущуюся толпу. Глория натянула поводья.
– Брек! – срывающимся голосом заговорила она.– Это линчеватели! Они ни за что не станут тебя слушать! Им ничего не докажешь – тебя попросту пристрелят. Подожди.
– Я ждал достаточно! – отрезал я.– Сгребу этих койотов в кучу и запихну правду в их вонючие глотки – пусть подавятся! Я заставлю этих тупых болванов принять мое алиби! А потом отряхну с сапог пыль гор Гумбольдта и подамся в дальние страны. Когда родня шарахается от тебя в сторону, самое время отправиться в путешествие.
– Эй, Брек! – воскликнула вдруг Глория, указывая рукой.
Я всмотрелс повнимательнее.
Толпа была, как ей положено, с факелами, с ружьями и веревками, вот только люди почему-то подпирали стенки тюрьмы, их лица были белее теста, а коленки выбивали барабанную дробь. Перед толпой, с ружьями наперевес, на конях гарцевал мой папаша, а с ним все мужчины с Медвежьей речки, способные носить оружие,– все до последнего человека! Некоторые держали в руках факелы, и в их свете угадывались лица Элкинсов, и Гарфильдов, и Гордонов, и Полаков, и Бакнеров, и Гримзов, и Кирби! Жалким неудачникам из Рваного Уха навряд ли когда еще доводилось наблюдать в одном месте столько горцев. Некоторые из наших за всю жизнь не отходили так далеко от дома. И вот они пришли – за мной. Медвежья речка вышла из берегов!
– Признавайтесь, вшивые койоты, куда вы его дели? – рычал папаша, размахивая винчестером. – Что вы с ним сотворили?! И я то хорош, старый пень: отдал им на поругание собственного сына! На растерзание вонючим хорькам! Мне плевать, вор ли он, врун или кто еще! Человек, на Медвежьей речке рождается не для того, чтобы провести жизнь в паршивой городской тюряге. Я пришел за ним, и я заберу его отсюда, а если его убили, то спалю Рваное Ухо дотла и перебью всех, до кого сумею дотянуться пулей! Где мой сын, дьявол раздери ваши душонки?!
– Клянусь, мы и сами не знаем! – взмолился шериф, бледный и дрожащий.– Когда я услышал, что собирается толпа, то сразу прибежал сюда, но обнаружил лишь обломки решетки – вот они, видите? – а рядом два бесчувственных тела, да еще одно на опушке. Это стража, только они молчат, потому как еще не пришли в себя. Мы тоже ничего не знаем и только принялись за поиски, как налетели вы и…
– Не надо искать меня, па! – закричал я и выехал в круг света.– Вот он я!
– Брекенридж, сынок! – Мой старик расплылся в радостной улыбке.– Где ты пропадал? А это кто с тобой?
– Несколько джентльменов, которым найдется что сказать высокому собранию,– и я стал вытягивать свой караван на освещенное место. Все вылупились на новое зрелище, а я продолжал: –Джентльмены, представляю вам мистера Джадкинса Бездонное Брюхо, самого скользкого брехуна из всех, кого мне довелось узнать. Так что, полагаю, пусть выболтается первым! Правда, сейчас он без трубы на голове, так ведь и рот не заткнут. Тебе слово, Джадкинс.
– Честное признание всегда облегчает душу,– заговорил Джадкинс.– Но прежде чем я сам себе подпишу приговор, джентльмены, я попросил бы тишины и всеобщего внимания, ибо такое случается не каждый день.– После этих слов на поляне повисла така тишина, что все услышали, как над толпой звенит парочка москитов.
– В глубинах своей черной души Донован давно уже вынашивал идею отомстить Большому Гризли, а по возможности и прикарманить Капитана Кидда, – снова полилась гладкая речь Бездонного Брюха. – Донован долго и тщательно продумывал план, как ему расквитаться с Элкинсом, не подвергаясь при этом опасности. Подобное предприятие требовало соблюдения максимальной осторожности и всесторонней подготовки. Если общество позволит так выразиться, то я сказал бы, что Дикий Билл собрал под свои знамена преступников всевозможных дарований – сливки преступной культуры, взращенной на плодоносной почве Соединенных Штатов от Атлантики до Тихого океана.