Страница 11 из 17
Я почти не спала ночами, прислушиваясь к равномерному дыханию мужа, привыкая к новой для себя роли, и смотрела на него, пока перед глазами не появлялись белые точки. Мне было безумно жалко тратить часы и даже минуты на сон. Когда Джером безмятежно спал, я снова ощущала витающее надо мной тяжелое предчувствие, пытаясь найти убежище в объятиях любимого мужчины. Мой страх не имел четких причин и источников, и исчезал, стоило Джерому открыть глаза. Оказалось, так просто и легко радоваться моменту, жить одним днем, каждая секунда которого бесценна, неповторима, особенна.
Во время нашего последнего заката на острове нам посчастливилось увидеть огромных черепах. В лунном свете они неторопливо и важно выбирались на берег, вызывая у меня детский восторг, я носилась вокруг них и бесконечно позировала для фотосессии, которую, скрепя сердце, устроил мне Джером. Такой серьезный, важный и взрослый. Я дразнила его, гримасничала, дурачилась как ребенок, а он снисходительно смеялся надо мной.
Три дня, вместившие в себя семь лет и, может быть, целую жизнь. Волшебные, неповторимые. Я бы хотела остаться навечно на этом райском острове, но внешний мир настойчиво тянул нас обратно, диктуя свои жесткие правила, вторгаясь в возрождающиеся иллюзии.
До самой последней минуты я наслаждалась каждым отпущенным нам мгновением. Не могу сказать того же о Джероме. Его мысли для меня нерешаемый ребус, как и он сам. Остается только верить в то, что избранный им путь окажется правильным для нас обоих, что мне найдется место рядом с ним в другой чуждой и незнакомой реальности. И когда он целовал мои соленные обветрившиеся губы, я чувствовала всем сердцем, что у нас есть пресловутый шанс. Или мне просто хотелось в это верить.
Но ранним утром четвертого дня счастливый дурман развеялся, когда опаленные солнцем, сонные и задумчивые мы поднялись на борт частного самолета. Лайнер взмыл в безоблачное синее небо, чтобы вернуть в зловещий город потерь, который когда-то был для меня родным. Грозы, пронизывающие ветра, жуткие воспоминания. Крах и горечь. Весь полет мы сидели в соседних креслах и молчали, не прикасаясь друг к другу. Знакомое и тягостное ощущение. Именно так я возвращалась в реальность после наркоза. Тяжело и больно.
Слезы жгли глаза, но я сдерживала их, слепым взглядом уставившись в монитор, транслирующий развлекательную передачу, но все-таки не сдержалась, и пришлось притвориться, что потеряла линзу. Джером даже не заметил, им снова овладели его мрачные мысли, превратив в чужого и далекого незнакомца, вернувшегося, как только мы поднялись по трапу на борт, украв моего Джерома.
Один, всего один вопрос мучил меня на протяжении всего пути. Почему так мало?
По дороге из аэропорта я задремала на плече Джерома и проснулась, когда мы въезжали на подземную стоянку. Я рассчитывала, что мы вместе пообедаем и серьезно поговорим, но наспех приняв душ и переодевшись, Джером сразу уехал в офис, оставив на моей щеке торопливый поцелуй. А через два часа курьер доставил посылку с острова Тенерифе. Мои руки дрожали, пока я открывала пластиковый короб среднего размера. Внутри оказались некоторые личные вещи отца, брата и мои. Семейные фотографии, книги, часы, записные книжки и прочие мелочи, ставшие когда-то по-своему дороги каждому из нас, навевающие воспоминания о совместных моментах, которым никогда не суждено повториться.
Я проплакала до самого вечера, забыла про ужин, пустой холодильник, как в пучину погрузившись в горе. У меня не было времени для скорби, удары сыпались один за другим. Но сейчас, вернувшись из рая, я вспомнила…, что совсем недавно прошла через ад и каким-то чудом выжила, но совершенно не знала, что готовит мне туманное будущее.
Сердце разрывалось от боли яростной и раздирающей. Я словно только сейчас осознала, что никогда больше не увижу усталую улыбку отца и печальные задумчивые глаза брата. Несмотря на то, что шрамы остались только на моем теле, именно душа Гектора так и не нашла исцеления.
Трагедии не проходят бесследно, задевая нас своим опаленным крылом, и еще долго осыпаются пеплом в застывших сердцах, смертельно раненых горечью утраты. Многие учатся смирению, другие находят утешение в новых событиях и людях, а третьи выгорают изнутри полностью, лишаясь самого главного – желания жить. Гектор не хотел, не сражался, не пытался обрести цель, а если старался справиться с бесконечной депрессией и наркоманией, то только ради нас с отцом.
Джером вернулся ночью. Я уже была в постели, зареванная до красных глаз и опухших век. Было слышно, как он нервно меряет гостиную твердыми шагами, чувствовался запах сигаретного дыма, просачивающегося в щель под дверью. Джером нашел посылку и, возможно, сейчас испытывал то же самое, что я на протяжении долгих часов. Я не хотела мешать ему, потому что знала – некоторые вещи необходимо совершать в одиночестве. И мне было больно вдвойне за себя, за Джерома, за всех нас, пострадавших по чьей-то жестокой прихоти.
Чуть позже он стремительно вошел в спальню с нечитаемым выражением в синих бушующих глазах. Я сжалась под его пристальным взглядом, впечатываясь спиной к изголовью и натягивая до груди одеяло. Взгляд Джерома смягчился, и он осторожно присел на край кровати. Какое-то время колебался, не решаясь начать, и я терпеливо ждала.
– У меня есть две новости, и не уверен, что какая-то из них покажется тебе хорошей. Первая: мы переезжаем в Чикаго. У нас неделя на сбор вещей и выбор подходящего жилья. Вторая – завтра Квентин Моро устраивает торжественный прием по поводу нашей свадьбы. В своём доме. Это своего рода сюрприз, поэтому он сообщил мне только сегодня, – наконец, произносит он, сдергивая галстук. Резко встаёт, подходит к креслу в углу спальни. Порывисто, даже агрессивно снимает пиджак, неаккуратно бросая его вслед за галстуком.
– Моро, который президент корпорации? – осторожно переспрашиваю я. Он стоит спиной ко мне, я вижу, как напряжены его мышцы под тонкой голубой рубашкой.
– Он самый, – мрачно кивает Джером.
– Ты сказал ему о нашей свадьбе?
– Нет. Квентин всегда в курсе событий. Поэтому ты должна кое-что знать об этом человеке, прежде чем переступишь порог его дома.
– Что именно?
– Не так давно он сделал мне предложение. И я принял его.
Нахмурившись, я озадачено уставилась на Джерома, пытающегося расправиться с собственной рубашкой.
– В чем оно заключалось?
– Помощь в борьбе с нашим общим врагом.
– С Логаном?
– Ты почти так же проницательна, как Джош. Да, ты права.
– И в чем подвох?
– Я уверен, что Моро ведет свою игру. Ты когда-нибудь слышала фразу: «разделяй и властвуй»?
– Да, конечно, – киваю почти возмущенно. – Я закончила старшую школу.
– Я отправлю тебя в университет, ты получишь самое лучшее образование и будешь заниматься тем, о чем всегда мечтала. Но сейчас речь о другом.
– Я догадывалась, что тебя держат в Сент-Луисе не деньги и перспективы.
– Я похож на человека, придающего особое значение деньгам? – скептически спрашивает Джером.
– Ты похож на человека, которого испортили деньги, но ты этого никогда не признаешь, – отвечаю я, и он не спорит. – Но чего ты хочешь на самом деле? Возмездия? Решил погеройствовать, как отец. Я не хочу в следующей посылке обнаружить твои вещи, Джером, – на последней фразе мой голос срывается, сердце болезненно сжимается. Я не переживу, если с ним что-то случится.
– Я не рассчитываю на понимание, – проговаривает отрезвляющим жестким тоном. – Каждый выбирает тот смысл своего существования, который считает нужным.
– Но право на подобный выбор имеет лишь тот, кому нечего терять!
Джером резко поворачивается, расстегивая последнюю пуговицу на рубашке. Суровое выражение лица, холодный острый взгляд.
– А ты думаешь, что у меня был выбор? Что ты можешь знать, Эби? Меня привезли к Морганам, как бездомного щенка. Бросили в темную комнату и подвергали дрессировке, словно ручную мартышку. Я мог пойти по пути подчинения правилам, либо нарушить каждое и свергнуть того, кто их устанавливает.