Стеклянный лес

– Я дома, – наконец произнесла она. – Не могли бы вы попросить дядю Пола позвонить мне, как только у него появится возможность?

Повесив трубку, Руби вышла во внутренний двор, спустилась по ступеням и направилась в лес. Вокруг стояла тишина, которую нарушали лишь свист птиц, жужжание насекомых да шорох ветвей, когда по ним прыгали белки. Проходя мимо могучего дуба, она легонько хлопнула рукой по стволу и двинулась дальше. Подошвы ее поношенных серо-белых теннисных туфель утопали в мягкой земле и влажной листве.

Руби пошла по узкой, едва различимой тропинке и вскоре оказалась на небольшой поляне, в центре которой стоял огромный валун. Камень был скользким от росы, мелкие вкрапления кварца поблескивали в лучах пробивавшегося сквозь кроны деревьев солнца. Руби взгромоздилась на валун, положила ногу на ногу и осторожно поддела ногтем резиновый ярлык на подошве левой туфли. Когда-то на нем было написано слово «KEDS», но девочка ковыряла его так часто, что теперь от названия остались лишь две первые буквы.

Руби положила руку на камень, предвкушая ощущение исходившей от него ледяной прохлады, но быстро отдернула, потому что вместо шероховатой поверхности коснулась чего-то живого и гладкого. Руби опустила глаза. В шести дюймах от нее свернулась клубком толстая змея. Она зашипела, и девочка вскочила с камня и отошла на несколько шагов, не сводя взгляда со змеи. Ее злые глаза-бусинки блестели, а изо рта угрожающе высовывался раздвоенный язык. Вдоль зеленого, точно кроны деревьев, тела проходили тонкие желтые полоски.

Чтобы доказать отсутствие страха, Руби протянула к ней руку. Змея вытянулась, а потом снова свернулась в клубок. Тогда Руби пошевелила пальцами, и этого оказалось достаточно. Змея подняла голову и со злобным шипением бросилась на протянутую руку.

Руби могла бы закричать, но не стала: все равно никто не услышит.

Глава 3

Энджи

Усадив Пи Джея в кроватку с высокими бортами, я натянула галоши, выбежала на улицу и, шлепая по грязному двору, обдумывала услышанное. Самоубийство… Какой ужасный поступок! Я не знала, как найти нужные слова и рассказать Полу о смерти его брата. Он будет раздавлен.

А Руби! Представить только, в каком положении оказалась девочка. Мать ее бросила. Отец тоже. Очевидно, поступок жены разбил ему сердце, и он предпочел лишить себя жизни, нежели взглянуть в лицо реальности. Как родители могли так поступить с собственным ребенком?

Я вспомнила, как Руби примолкла, услышав обращение «дорогая». Оно сорвалось с языка по привычке: так я всегда проявляла нежность к племянникам и племянницам, – но Руби семнадцать лет, а мне – двадцать один. Вряд ли она мне поверила. Не стоило этого делать.

У кромки леса я свернула на широкую, утопающую в грязи дорожку, ведущую к студии Пола. Сквозь тонкие ветки кедров и берез проглядывали солнечные лучи и согревали мои плечи. После того как в конце девятнадцатого века были вырублены почти все деревья, леса здесь, в округе Дор, редкие. Я испытывала странное ощущение – лес словно выставлял меня напоказ и в то же время обступал со всех сторон.

Этот участок земли в два акра некогда принадлежал моим бабушке и дедушке. Год назад мы с Полом поженились и поселились в их небольшом коттедже. В десяти ярдах от него, в бывшем сарае, располагалась крохотная студия Пола.

– Пол! – крикнула я, распахивая дверь.

Муж оторвался от натянутого на мольберт холста. Стоявший рядом стол был завален коробками с акварельными красками, кистями всевозможных размеров, стаканами с водой и перепачканными тряпками. На подлокотниках от старых кресел, прикрепленных к стене, располагались картины на разных этапах создания. На них были изображены виды Норт-Бея, озера Мичиган и заката над Грин-Беем по другую сторону полуострова.

– Что такое, Энджел? – Пол посмотрел на меня.

– Даже не знаю, как тебе сказать… – Я переступила порог студии. – Речь о Генри. И Силье.

– А что с ними такое?

Я судорожно сглотнула.

– Руби звонила. Она сказала… О, Пол! – Я крепко обняла мужа. – Генри… умер.

Высвободившись из моих объятий, Пол тяжело опустился на стул.

– Не понимаю.

– Я тоже. Но Руби сказала… Она сказала, что Генри нашли в лесу неподалеку от дома. Полиция считает, что это… самоубийство. – Я почувствовала, как слезы обожгли мне глаза. – А Силья пропала. По словам Руби, она их бросила.

Рассказав мужу об оставленной Сильей записке, я замолчала, давая ему возможность переварить услышанное.

Пол не произнес ни слова.

– Ты уверена? Ты уверена, что Руби сказала именно это? – наконец спросил он.

Я кивнула. Пол посмотрел в окно, а затем снова повернулся ко мне.

– Расскажи все. Слово в слово повтори, что сказала тебе Руби.

Генри жил в штате Нью-Йорк с женой Сильей и дочерью Руби. Я встречалась с ними лишь один раз, прошлой осенью, когда они приезжали на нашу с Полом свадьбу.

Вечером накануне торжества я пожелала Полу спокойной ночи и отправилась в свою комнату, чтобы провести последнюю ночь в девичьей постели. На следующий день я не видела Пола до тех пор, пока не вошла в церковь Святой Марии и не остановилась рядом с ним у алтаря. Там уже стоял его брат.

Пока святой отец произносил речь, я искоса поглядывала на Генри, поражаясь его сходству с Полом. Мы с моими братьями и сестрами тоже очень похожи друг на друга: у всех тускло-каштановые волосы, веснушчатые носы и круглые голубые глаза под изогнутыми дугой бровями, – однако Генри и Пол – высокие, худощавые, с узкими лицами, копнами темных волос и блестящими карими глазами – со стороны выглядели близнецами.

Собственно говоря, почти так и было. На первом свидании Пол поведал мне, что разница в возрасте между ними всего год и что с самого детства они были неразлучны.

– У нас почти не было друзей, – рассказывал Пол. – Да мы в них и не нуждались, вполне довольствуясь обществом друг друга.

Братья родились в Калифорнии. Их родители работали смотрителями виноградников, и мальчики выросли среди зеленых лоз. Они помогали матери и отцу ухаживать за прихотливыми растениями, собирать урожай и перерабатывать его в вино.

– Вы, так же как римляне, давили виноград ногами в огромных деревянных кадках? – спросила я Пола, подавшись вперед так, чтобы ему стала видна моя грудь, выглядывавшая из декольте любимого платья в горошек.

– Каждую осень, – с улыбкой заверил Пол, и мое сердце затрепетало.

Да и у кого хватило бы смелости меня осуждать? Ведь своей широкой улыбкой и блестящими глазами Пол напоминал мне Кэри Гранта. Я была бессильна перед чарами Пола Гласса – привлекательного художника средних лет, появившегося в округе Дор словно бы из ниоткуда.

Как и всегда летом, я работала горничной в отеле «Гордон Лодж». Работа эта была довольно изнурительной, ведь гостевые домики приходилось убирать в нейлоновом форменном платье и чулках, снять которые было нельзя даже в самые жаркие дни. Этого требовало руководство. Однажды в полдень, закончив смену, я вошла в главное здание, чтобы выпить воды. Незнакомый мне бармен, весело насвистывая, мыл стаканы. Две верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, так что я разглядела медальон святого Христофора, поблескивавший на покрытой темными волосами груди. Устраиваясь за стойкой, я испытала почти непреодолимое желание протянуть руку и коснуться этого самого медальона. Бармен улыбнулся, сверкнув карими глазами, и поставил передо мной стакан ледяной воды прежде, чем я попросила его об этом.

В тот же вечер состоялось наше первое свидание. Я сбегала домой, приняла душ, переоделась и вернулась в бар, где сидела у стойки и ждала, пока Пол закончит смену.

Он рассказывал, что они с Генри воевали. Впрочем, как и большинство молодых людей того времени. Пол – на Тихом океане, а Генри – в Европе. Перед отправкой на фронт подразделение Генри ненадолго остановилось в Нью-Йорке, где он и встретил Силью.

– Что за необычное имя – Силья? – спросила я. – Итальянское? Вроде святой Сесилии?