Страница 7 из 10
Горбунов хоть и пребывал еще на завидной должности управляющего делами Совнаркома РСФСР, а затем и СССР, но его влияние после отхода Ленина от дел сильно упало. Да и сам «опасный очкарик» изрядно сдал, очень тяжело переживая неумолимое угасание Ильича.
А смерть вождя вообще стала для Горбунова глубокой личной трагедией. Горбунов, приехав в Горки попрощаться, снял с френча самое дорогое, что у него было, – орден Красного Знамени, полученный за храбрость на Гражданской войне – и прицепил его на грудь Ильича. Именно горбуновский орден видели посетители Мавзолея на френче Ленина до 1938 года, когда его заменили орденом, которым была награждена Клара Цеткин.
В общем, во власть Федоровский больше лезть не стал.
Хотя возможностей вернуть себе Академию у него было еще достаточно, Федоровский сделал другой выбор. Еще до отъезда, в конце 1918 года он с Г.В. Вульфом организовал «Институт физико-химического исследования твердого вещества», куда, в частности, влился и национализированный институт Аршиновых. «Литогеа», возглавляемая Владимиром Васильевичем Аршиновым, к возвращению Федоровского оставалась единственным реально работающим подразделением в институте.
На этот институт и сделал ставку Федоровский. Мобилизовав остатки прежнего влияния, он провел в верхах решение о создании на базе аршиновской «Литогеи» крупного минералогического института под названием «Институт прикладной минералогии и петрографии». 20 марта 1923 года Аршинов выступил с отчетным докладом о работе института на заседании Президиума Центрального научно-технического совета ВСНХ СССР, после чего новым директором института был назначен Н.М. Федоровский. Как я уже говорил, Аршинов на удивление нормально принял это решение, на старого товарища обижаться не стал, и в новом институте возглавил петрографическую лабораторию, которой руководил много лет.
Федоровский продолжал преподавать в родной Московской горной академии, причем читал не только минералогию, но и курс исторического материализма – как старый большевик с дореволюционным стажем.
Однако чем дальше, тем больше времени занимал у него институт, который, сменив множество названий, в итоге стал называться ВИМС – Всесоюзный институт минерального сырья.
Как вспоминал в своих мемуарах выпускник Московской горной академии В.Н. Борисевич, Федоровский, выступая перед руководством Академии, «попросил помочь ему в укомплектовании института активными, способными к теоретической работе молодыми специалистами, оканчивающими горную академию. Он говорил:
– Мне нужны и геологи, и горняки, и обогатители, и металлурги.
Просил извинения, что в последние годы редко бывает в академии. Все знали, что Николай Михайлович выполняет еще и важные поручения советского правительства.
И.М. Губкин от имени всех присутствовавших выразил пожелание успешной работы Николаю Михайловичу и создаваемому им новому научно-исследовательскому институту и обещал помочь молодыми кадрами из числа оканчивающих.
Н.М. Федоровский действительно стал очень редко бывать в академии, но «запас прочности» в наших отношениях, сложившихся в первые годы моей учебы в академии, был настолько велик, что при встречах он приветливо мне говорил:
– Здравствуйте, комсомольский вожак! Как успехи?».
В общем, в вечной для всех ученых дихотомии науки и преподавания Федоровский безоговорочно выбрал науку. И, надо сказать, на должность директора НИИ он пришелся идеально, вошел без зазора, как патрон в патронник. И ВИМС под его руководством сделал очень и очень многое, как мало какой другой институт. Сам Федоровский проявил себя не только хорошим администратором, но и серьезным ученым, абсолютно честно заработав в 1933 году звание члена-корреспондента АН СССР.
Но к жизни Федоровского в тридцатые вы еще вернемся во второй книге. А пока – давайте знакомиться с Губкиным.
Давно пора.
Ректор
В мировой культуре существует популярный сюжет, который можно назвать «луна и грош» – мотивирующие рассказы о том, что никогда не поздно начать жизнь заново.
Очень популярный в позднем Советском Союзе роман Сомерсета Моэма «Луна и грош», как известно, рассказывает о благонамеренном буржуа, биржевом маклере Чарльзе Стрикленде, который в 40-летнем возрасте бросил все, включая жену и детей, чтобы профессионально заняться живописью. И пусть признание к нему пришло только после смерти, бывший «брокер» успел прожить вторую жизнь, в которой он больше не менял ежедневно Луну на медный грош.
Сюжет, действительно, весьма распространенный, и примеров в истории можно вспомнить немало – от художника Поля Гогена, который, собственно, и был прототипом моэмовского героя, до шведской домохозяйки Астрид Линдгрен, выпустившей свою первую книжку в 37 лет.
Обложка первого британского издания книги
Общим во всех этих случаях было только одно – герои этих историй почти всегда реализовывались в области искусства, и практически никогда – в науке.
Потому что наука, в отличие от искусства, дама чрезвычайно ревнивая. От своих рыцарей она требует поклонения с малых лет и до седых волос, а измен не прощает.
В науке время – это тоже капитал. Ученый в возрасте не факт, что умнее более молодого, но он почти наверняка более знающий. Просто у него было несколько лишних лет. Несколько лет на то, чтобы начитать нужную литературу, провести необходимые эксперименты, увидеть проблему во всем ее объеме и сделать нужные выводы.
Время – это капитал, а научный поиск – это гонка за лидером. Если ты выпал на несколько лет – ты отстал и, скорее всего, отстал безнадежно. Те, кто шли с тобой параллельными курсами, за этой время ушли далеко вперед и тебе их уже не догнать.
Поэтому в науке практически не бывает Гогенов и Линдгрен. Исключения чрезвычайно редки.
Но все-таки встречаются.
И один из них – мой герой.
Второй и последний ректор Московской горной академии Иван Михайлович Губкин был самого что ни на есть простонародного происхождения. Он родился в 1871 году в селе Поздняково Муромского уезда Владимирской губернии и был внуком волжского бурлака и сыном бедного крестьянина-поденщика. В семье было пятеро детей, из них грамоте выучился только Иван.
Но он не просто выучился грамоте, а после сельской школы сдал экзамены и поступил за счет земства в Киржачскую учительскую семинарию, которую окончил в 1890 году. После чего получил место учителя в дальнем селе Жайское, и приступил к работе. Как писал новоиспеченный педагог, вскоре выяснилось, что «за стипендию в учительской семинарии в 6 рублей 57 копеек я должен был 5 лет отработать народным учителем».
Он честно и отработал – сначала в селе Жайское, а потом в муромском селе Карачарово.
Вы наверняка помните хрестоматийное былинное: «Из того ли то из города из Мурома, из того села да Карачарова выезжал удаленький дородный добрый молодец…»
Из-за этого самого села Карачарова, где Губкин отработал несколько лет, редкий его биограф удерживался от сравнения с Ильей Муромцем, который сидел сиднем тридцать лет и три года, а потом встал – и ух!!!
Именно так и получилось в этой истории. В том самом Карачарове никому не известный сельский учитель вел обычную для человека своей профессии жизнь – учил детей, в свободное время рыбачил на Оке, читал книги и газеты, а чтобы совсем не скиснуть и не отупеть, периодически писал статьи об обучении на селе в журнал «Образование».
Казалось, жизнь состоялась, понятна и расписана на десятилетия вперед, отец с матерью гордились выбившимся в люди сыном…