Ап

  - Ой - сказал я снова: - ну хватит уже! Сколько можно... все, все, я уже все...

  - Это хорошо. - сказала Женька: - тебе вообще стыдно должно быть. Сестрице Морриган должно быть возрасту лет сто или двести, а ты тут со своими пубертатными мечтами.

  - Да. Я прошу прощения. - сказал я, обращаясь к сестрице Морриган, наслаждающейся чаем и ситуацией: - и я понимаю, что это может быть не совсем своевременно, но у вас необыкновенно красивые ноги. Ступни. Пальчики на них. Я восхищен и раздавлен. Вы просто великолепны. Как статуя.

  - Вот как? - в глазах у сестрицы Морриган промелькнуло что-то, уголки рта приподнялись. Она улыбнулась?

  - Да. Великолепны. И я понимаю разницу в статусах, взглядах, и прочих объективных причинах, но я очень хочу приласкать ваши ножки, целовать и делать прочий романтический бред. Прямо тут и сейчас. Понимаю, что это неприемлемо и аморально, но надеюсь на взаимопонимание.

  - О. Интересный объект для разговора. - сестрица Морриган ловким движением расплела свои ноги, разрушив совершенный "лотос" и уселась на подушку. Пошевелила пальчиками на ногах.

  - У каждого свои фетиши. - продолжила она: - у каждого свои желания. И невыносимо больно, если они не сбываются. Не так ли?

  - Не слушайте вы его, ради бога - вмешалась Женька: - он совсем уже с глузду съехал. Мы не хотели вас оскорбить...

  - Оскорбить? - сестрица Морриган подняла бровь. Легкая улыбка не сходила с ее губ: - вы не можете меня оскорбить. Оскорбление - это то, что каждый выбирает - принять или отвергнуть. В его словах - восхищение и желание. Я принимаю восхищение. Что же мне делать с желанием? Пойти навстречу и удовлетворить его? Принять последствия его желания и сплестись в узел любви, страсти и сексуального вожделения прямо тут, на пыльном полу моего убежища? Присовокупить к узлу всех желающих? Тебя, которая не знает своего места в жизни и ту, которая больше не имеет своих желаний? - в воздухе казалось, повисла тонкая нота, едва слышимый звук, напряжение и плотность воздуха, казалось достигли того предела, где я еле мог вздохнуть полной грудью.

  - Извините еще раз. - сказала Женька: - даже если мы вас не можем оскорбить, все равно поведение этого...

  - Это интересно. - сказала сестрица Морриган и повернулась ко мне, не замечая Женьку, выключив ее из разговора простым поворотом головы. Женька, где-то там, все поля зрения, вне разговора и значимости, поперхнулась и замолчала. Нет, даже скорее заткнулась. В этот момент я понял несколько важных вещей. Первое - сестрица Морриган tough girl, несмотря на этот антураж свойской и простой девчули. И второе - она говорит со мной. Только со мной. Здесь и сейчас есть разговор двух человек. Никто более не имеет значения, все эти монахи, возникающие у нее за спиной, приносящие чай и подушки, подкладывающие сладости в чашу рядом с чайником, все мои девчонки - это все антураж. И я могу попросить "помощь зала" или "звонок другу", но это останется моей ответственностью.

  - Итак, Говорящий. - сестрица Морриган аккуратно поставила чашку из голубого фарфора на столик и улыбнулась своей особенной улыбкой: - что же мне с тобой делать?

  Несмотря на серьёзность ситуации в моей голове всплыла фраза "понять и простить". Я сдержал желание фыркнуть или даже заржать. Что прощать и чего тут понимать? Нет, вопрос не стоит так. Вопрос стоит - что ей, сестрице Морриган, делать со мной? Да.

  - А какие у нас опции? Варианты? - спросил я.

  - Истинно Говорящий. - сказала Морриган: - на этот раз Дар попал в нужные руки. Ты сутяжник и жонглер словами, не так ли?

  Я открыл было рот, чтобы продолжить играть в эту вечную детскую игру, с ответами на вопрос, с вопросами вместо ответов, но именно в этот момент Лапочка открыла глаза и заплакала.

  Глава 24

  Ты всегда знаешь, что нужно женщине, если она попросит тебя о чем-то. Словами. Ртом и на русском языке. Но как правило, женщины говорят, о чем угодно, только не о том, что в действительности их волнует. О чем на самом деле идет речь, мужик должен догадываться по косвенным признакам, прищуривая глаз на погоду и форму облаков, обслюнявив палец и проверяя розу ветров, азимут настроения и прочее неочевидную хрень. И пусть, я привык к этим эфирным намекам, к этой мистической зодиакальной мутотени, типа "стрелец в доме Юпитера, а потому я тебе сегодня не дам, да еще и настроение испорчу", но, когда женщина плачет - вот тут я теряюсь. Не так, как в фильмах или на глянцевых обложках, сохраняя красоту и достоинство, краем глаза посматривая в зеркало на свой идеальный макияж, нет. Лапочка рыдала взахлеб, размазывая косметику по лицу и содрогаясь всем телом. Женька тотчас бросилась к ней и словно курица-наседка склонилась, полуобняла, прижала к себе, убаюкивая и бормоча что-то ей на ухо.

  - Что с ней? - спросил я, чтобы сделать хоть что-то. Стоять и ничего не делать было мучительно неловко, а приближаться и обнимать тоже как-то не с руки, Женька обнимала Лапочку так, словно бы защищая ее от всего остального мира, включая меня, сестрицу Морриган с ее сандаловым ароматом, эту пещеру и десять тысяч монахов в скальных нишах. И придвигаться к ним означало бы нарушить эту хрупкую гармонию, ведь Лапочка продолжала всхлипывать, но уже тише, уткнувшись в Женьку и что-то говоря ей в грудь, а Женька гладила ее по голове и в этот момент можно было принять ее за старшую сестру. Или даже мать. Было в этом что-то материнское.

  - Что с ней? - эхом откликнулась сестрица Морриган: - Да ничего. С ней - все в порядке.

  - Но... - естественное умозаключение о том, что человек, так рыдающий не может быть в порядке так и не вырвалось из моего рта, потому что Морриган подняла палец вверх, предупреждая мои слова.

  - С ней - все в порядке. - повторила она, смотря прямо в глаза: - Это с миром что-то случилось.

  - Но... - мысли опережали слова, и я не успел сказать ничего, не успел выдавить свое беспомощное "я не понимаю", не успел, потому что понял. Как там у Стругацких - "может ли идеальный попугай жить в реальном мире?". И следующий вопрос - может ли человек, побывавший в идеальном мире - вернуться в реальный и продолжать жить? Даже если он физически в порядке, что будет с его психикой? Каково быть - испытав идеальный мир на себе? Боже, подумал я, боже какой я кретин, ведь понятно было что это ловушка, кто за так, задаром дает тебе рай, за все надо платить, а тут за идеальную жизнь ты расплачиваешься реальной, и назад нет ходу, она и была там всего ничего, но уже не может жить тут, с нами...