Bonjour, Nicolas!

Ему лучше будет без нее. И она всегда знала, что однажды он скажет ей об этом.

Глава 9

24 декабря 1925 года, Лондон

Генри Уилсон, приладив к глазу монокль, недовольно осматривал платье жены. Золотистое, из легкой газовой ткани, оно, при том, что почти не оставляло открытого обозрению тела, все-таки больше открывало, чем скрывало — этой своей воздушностью и почти прозрачностью. Оно переливалось, поблескивало и сидело на ней невероятно хорошо, слишком хорошо. Пожалуй, никогда в жизни она не была красивее. Даже в те времена, когда он подобрал ее.

— А завтра все лондонские газеты напишут, что жена Генри Уилсона одевается, как падшая женщина! — рассерженно заявил Генри. — Ты хочешь, чтобы об этом я читал за рождественским завтраком?

— Перестань, Генри, — равнодушно ответила Клара. — За своим рождественским завтраком ты прочтешь о том, что твоя жена вновь стала иконой моды и законодательницей стиля. Или что ты там заказываешь журналистам, чтобы они писали обо мне и тебе?

— Ты сама не видишь, на кого сейчас похожа? Мы будем с тобой вместе, рядом встречать гостей. И как мы будем выглядеть? Как престарелый муж-рогоносец и его слишком молодая супруга в поисках нового любовника? Прелестный водевиль! Ты в таких играла?

— Я и не в таких играла. И никогда не скрывала этого от тебя. Но я никогда за всю нашу совместную жизнь не давала тебе повода говорить о себе в подобном тоне.

— Не давала, потому что знала, чем это чревато для тебя! — рявкнул Генри, однако лицо его заметно расслабилось, монокль он убрал в карман и даже почти улыбнулся. — Я очень рекомендую тебе надеть что-нибудь попроще, Клара. У тебя есть в запасе еще целых двадцать минут. Успеешь придумать — твоя гардеробная больше нашей гостиной, — он взял ее за руку и, поцеловав в щеку, добавил: — Будь умницей, дорогая. Я жду тебя внизу.

Клара смотрела вслед мужу и думала, как так получилось, что двенадцать лет назад она благодарила судьбу, которая, как ей казалось, вновь улыбнулась, устроив встречу с Генри Уилсоном — талантливым режиссером средних лет, имевшим имя и репутацию в театральных кругах Англии. В Париж он приехал по приглашению хозяина одного частного театра ставить новую пьесу. А познакомила их Жанна. Уилсону нравилось посещать богемные места, о которых он был, конечно, наслышан, и где однажды его и встретила вечно общительная Жанна.

Клэр было с ним интересно. Сначала их встречи проходили в шумных компаниях, но все чаще они стали бывать только вдвоем. Как-то незаметно для девушки, они начали проводить вместе и вечера, а когда у них совпадали свободные дни, то выезжали за город. Впрочем, уже скоро эти отношения пошли совсем не по плану, намеченному Клэр. Она хотела лишь заполучить роль в новой пьесе небезызвестного режиссера, но Генри поставил ей условие: либо она выходит за него замуж, либо остается в своей оперетте, вполне возможно, что навсегда.

— Зачем вам это нужно, мистер Уилсон? — ошеломленно спросила его Клэр, едва не поперхнувшись кофе, который они пили на маленькой террасе на редкость не богемного кафе.

— Затем, что ты мне нравишься. Затем, что ты будешь только моей актрисой. В тебе есть кое-что, что можно развить. То, что еще не испорчено другими режиссерами. Вдвоем мы составим неплохой дуэт. И затем, что ты будешь благодарна мне за это.

— Не боитесь, что из меня совсем ничего не выйдет? — уже хитро улыбнулась ему девушка.

— Не боюсь, не в твоих интересах. Ты будешь стараться. Свою выгоду ты тоже получишь, обещаю. И она тебя вполне устроит.

Клэр согласилась. Плюсов, которые она получала от этой сделки, было значительно больше, чем минусов. Другого такого шанса могло больше не представиться никогда. Теперь она звалась Кларой Уилсон. А ее сын — Ноэлем Уилсоном. Генри сам выразил желание дать мальчику свою фамилию. Клара не возражала…

— Миссис Уилсон, вас к телефону, — вырвала ее из воспоминаний горничная. — Представились русской фамилией. Оу… Ау-вёр-шин.

Клара, все еще уверенная, что ей послышалось, подошла к телефону и взяла трубку, заметив, как дрожат пальцы.

— Николя?

— Я нашел твой номер в телефонном справочнике, — донеслось до нее сквозь потрескивание.

— Что-то случилось?

— Случилось. То есть, нет… Ничего не случилось.

Молчание. Краткое. Как целая вечность.

— Клэр, нам нужно увидеться.

— Где?

— Мне все равно где. Где скажешь.

— Где ты сейчас? — нетерпеливо спросила Клара.

— Parliament St. Тут бар «Красный лев». Я могу подождать тебя там.

— Я буду через сорок минут.

Клэр вызвала такси к соседнему дому, схватила с вешалки плащ, в котором горничные в дождь выходили во двор, и выскользнула за дверь.

Дороги она не помнила. Дороги не было.

Зайдя в бар, Клэр улыбнулась. Как давно она не бывала в таких местах. И осмотрелась в поисках Николя.

Он увидел ее сразу. Едва она вошла и остановилась на пороге. Медленно приподнялся из-за своего столика в самом дальнем углу, вглядываясь в ее лицо, в ее тонкую фигуру, будто пытаясь запомнить это мгновение. И молча кивнул на стул рядом с собой.

Не отрывая взгляда, Клэр прошла к нему. Сбросила плащ и присела.

— Хорошо, что ты позвонил, — прерывающимся голосом сказала она.

А он внимательно осматривал ее платье. Или ее в этом платье. Или то, что дорисовывало воображение.

— У вас вечеринка? Прости, я не подумал, что сегодня за день…

— Хорошо, что ты позвонил…

Он позвонил… Потому что не позвонить ей в этот вечер было немыслимо. Потому что жизнь без нее не имела никакого смысла. Вернее, наверное, смысл был. Но счастливее от этого не стал ни один человек. Вернувшись с последней лекции в этом году в Лондоне, он обнаружил в номере короткую записку от Веры.

«Уехала к Бов. Ты по-прежнему можешь на меня рассчитывать, но теперь уже точно только как на друга. Будь счастлив».

Он долго сидел, глядя на эту записку и толком не понимая, что в ней написано.

А потом решился.

— Я завтра уезжаю. Хотел устроить прощальный ужин.

— Уже завтра… так скоро, — она рассматривала его лицо. Понимая, что помнила его совсем иным. Не просто моложе. В ее воспоминаниях он был разным. Он был живым. Когда кричал на нее в коридоре московской гостиницы. Когда в темноте крался вместе с ней в гостиную, чтобы показать ей елку. Даже когда она прощалась с ним. А теперь… Он словно застыл. Красивый музейный экспонат. И только в колледже он был другим. Но ей никогда не разделить с ним этой стороны его жизни.

Ну и пусть! Пока она вполне может разделить с ним рождественский ужин.

— Это очень хорошо, что ты позвонил, — радостно рассмеялась Клэр.

— Я нашел твой номер в телефонной книге.

Она тоже изменилась. Как изменилась… Совсем почти ничего не осталось. Стала красивее, спокойнее. От драгоценного камня, на который наслоились куски породы, словно бы сбили эти самые слои, и придали ему граней, но сверкал он теперь совсем иначе. И все равно она была той же — сердцевина не меняется.

— Что ты будешь? — спросил он, не отводя взгляда от ее глаз. — Говорят, здесь хорошие вина.

— К черту вино! Я буду эль. И жареное с кровью мясо.

Николай улыбнулся и едва удержался от того, чтобы подмигнуть ей.

Он сделал заказ. И пока они ждали, толком не знал, о чем сейчас говорить. О чем позволено говорить.

Потом спохватился. По-дурацки нелепо полез в бумажник и вынул из внутреннего кармашка маленький медальон. Тот самый медальон, только уже без голубой шелковой ленты. Где и когда затерялась эта лента, он не знал. Безо всякого предисловия протянул ей. И тихо сказал:

— Я бы надел его тебе, но не на что. Пожалуйста, возьми.

Клэр на мгновение прикрыла глаза. Положив украшение на свою ладонь, провела по камее пальцами.

— Если ты настаиваешь… Хотя мне по-прежнему кажется это неправильным. Ведь это не безделушка, как ты пытался меня уверить, верно? И как много сегодня у тебя осталось на память о твоей семье?