Бедный Павел

И вот они остались в Яссах, поджидая возможность получить разрешение поселиться на морском побережье. Богдану такую возможность сулили, но пока она не появлялась — надо было ждать, и они ждали. Ивайло подрабатывал на строительстве казарм для русских войск, которые, похоже, в Яссах оставались очень надолго, а Богдан ловчил — в общем, деньги у них были и Райна с детьми не голодали.

Церемонии подходила к концу, и, наконец, городской люд позвали к накрытым столам. Богдан потянул Поповых за собой. Столов было множество, от давки оберегали людей русские солдаты и плетни, поставленные то ту, то там. Все уселись, и стали пить и есть за здоровье молодых. Как только Ивайло выпил первую чарку молодого вина́, Богдан зашептал ему в ухо:

— Ивайло! Я договорился! За кисет акче [114]нам выпишут подорожную до Очакова! Там обоснуемся!

— Где этот Очаков, Богдан? Куда ты нас отправляешь?

— Это на море — в устье Днепра! Там и земля хорошая и море богатое — тебе понравится! И Райне с детьми тоже будет хорошо!

— Что ты говоришь? Откуда ты это знаешь-то? — Поповы не голодали, но вся семья очень скучала по своей земельке возле Варны, своему старому домику и ветру с моря, приносящему влагу и запах, который все местные помнили с детства.

— Никас — греческий моряк, с которым я в Варне дела имел, рассказывал про Очаков — у него жёнка оттуда, он там часто бывал! Точно знаю, брат!

— Да, откуда ты знаешь, что теперь нас туда вообще отправят-то? Вот, наследник с императрицей поссорился, и возвращаться в Россию не собирается! Может, нас вообще тут оставят?

— Не оставят — верно знаю! Переселение в Россию не останавливают, здесь народу много очень. Чем кормить-то всех станут? Вот, то-то и оно! Переселимся точно!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Конфликт с матерью достиг почти крайних пределов — уже никто не сомневался, что уже зимой Императрица найдёт войска и двинет их на Молдавию, но у меня есть Вейсман с армией, который, скорее всего, станет за меня. Так что результат столкновения был непредсказуем, а его последствия вызывали сладкие волнения у наших противников. Румянцев, чётко дистанцировавшийся от наших разборок, серьёзно снижал активность дядюшки Фрица, пусть он и так явно благоволил мне, и австрийской императрицы Марии-Терезии, канцлер которой Кауниц, построив прекрасные отношения с Францией, женив свою принцессу на французском наследнике, аж поскуливал, как хотел нам навредить и какую-нибудь нашу территорию отхватить.

Маврокордат, заняв фактическое положение моего министра иностранных дел, активно пудрил мозги Европе. Он, как потомственный торговец и дипломат, умел обманывать как никто другой. Задействовав в переговорах своих многочисленных родственников и друзей, он просто вырывал субсидии для нашего дела, которое все видели по-разному. Причём формальных обязательств я лично на себя не брал, а обещания Маврокордата вполне можно было бы дезавуировать без вреда для моей репутации.

В общей сложности мы набрали несколько миллионов гульденов[115]. Главным донором, естественно, вступала Франция, но и Австрия с Пруссией недалеко ушли. Только Англию я пока опасался трясти — всё-таки главный наш союзник в Европе, опасно с ними так шутить.

И вот к зиме насупила развязка, которую никто уже не ждал — мама протянула мне оливковую ветвь мира, предложив прибыть с ней в Петербург и решить все вопросы лицом к лицу. А я — взял и согласился. И как только дороги наладились, я вместе с Марией и её отцом тронулся в столицу России.

Вейсман же отправился со мной, оставив в Молдавии чуть меньше полка русских солдат во главе с Суворовым, которому вполне можно было доверить охрану княжества. Одновременно я написал письмо Румянцеву, прося принять под свою опеку княжество, как землю пока не входящую в состав империи, но, в ближайшем будущем, к ней, безусловно, присоединённую.

Мы шли не спеша, чтобы информация о нашем движении нас опережала, создавая атмосферу непонимания происходящего. Слухи начали ходить самые жуткие — мол, Наследник идёт походом на столицу. Мама же уверяла, что подходящая из Молдавии армия будет размещена по гарнизонам и награждена, но вот Панина я убеждал в правдивости слухов очень активно. Хотя надо заметить, что открыто врать я не был готов принципиально, предпочитая в случаях такой необходимости прибегать к дипломатическому искусству Маврокордата. Так что, с Паниным я использовал массу недомолвок и полунамёков, которые сам Панин воспринимал вполне благосклонно, относя это на счёт моей слабости и робости.

Никита Иванович смог убедить маму вызвать в Петербург своего брата Петра — генерала, который был весьма обижен своей отставкой от командования армией за большие потери. Используя повисшую неопределённость в моём продвижении из Молдавии, мой воспитатель пытался сломать то хрупкое равновесие в наших с мамой отношениях, что образовалось в результате переписки. К тому же, пусть и не солгав ему напрямую ни разу, я всё-таки вызвал у него ощущение, что я намерен захватить престол силой.

И братья Панины начали приводить в действие замысел военного переворота в столице. Активную вербовку сторонников очередного путча они начали сразу, как Никита Иванович вернулся с мирным договором с Османской империей, пусть даже он за этот мир получил давно желаемый им пост Канцлера империи. А вот теперь их требовалось просто поднять к бою. Я оставил Машу и её отца в Москве, на попечение старого московского генерал-губернатора фельдмаршала Салтыкова, который считался вполне лояльным и нейтральным, и споро двигался с пятнадцатитысячной армией во главе с Вейсманом к Петербургу.

Чтобы Панин не тянул с началом мятежа, сразу после новогодних торжеств 1773 года, мама вынула из рукава проект манифеста об ограничении крепостного права, который она планировала опубликовать буквально на днях. И вот здесь он уже просто вынужден был дать сигнал к началу восстания.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Никита Иванович кричал, размахивая руками:

— Петя! Я говорю тебе, настал тот миг, когда род наш, наконец, получит достойное место в империи и мире! Мы, потомки патрициев великого Рима, сможем построить новый истинно великий и вечный Рим! Пусть вовеки воссияет звезда Рима третьего, нашего Рима, Рима Паниных и осветит мир, погрязший во тьме! Лучшего момента не найти! Дело верное! Кто может помочь этой падшей женщине, этой мужеубийце сохранить власть?

Скоро в столицу придёт Павел, который делает всё, что я прикажу ему! Мы возродим, пусть и на время, традицию «франкских ленивых королей», а потом… Потом, уже я стану императором! А ты, брат мой, наследуешь наше царство следом за мной! — он носился по комнате, где они были вдвоём с братом, и даже не думал о том, чтобы промочить пересыхающее от разговоров горло глотком вина́.

— Никита! Ты говоришь прекрасные слова! Твой ум приведёт наше государство и род наш к высшей славе! Ура, Никита!

— Ура, Петруша! Сейчас прибудут преображенцы и семёновцы, определим время и силы.

— Орлов прибудет?

— Григорий не поспеет, но он на подъезде и его сторонники с нами.

— Не играет с нами, этот выскочка?

— Может, и играет, но уже никуда не денется — он по уши в заговоре. Ему не соскочить!

— Ха-ха! Петруша, с нами будет и Роман Илларионович с детьми!

— Сам Воронцов? А как же Анна Карловна?

— Она скрылась из столицы. Роман Илларионович решил не обращать на неё внимания. Пока был жив Михаил, они ещё её слушали, а теперь — она больше не важна!

— Было бы, конечно, неплохо, если бы старуха была с нами.

— Её это не интересует! Зато её зять, граф Александр Строганов, с нами! Он должен прибыть в Россию буквально на днях! Талант, просветитель, популярен в обществе — будет нелишним!

— Этот мот?

— Ничего, это не важно сейчас!

— А Разумовского ты уговорил, Никита?

— Нет, он отказался вообще со мной разговаривать! Старый дурак!

114

Мелкая турецкая серебряная монета.

115

Крупная серебряная монета, ходившая в Германских странах.