Страница 8 из 110
В ту ночь я бежал по лесу, чувствуя запах гари и слыша издалека лязганье клинков, вой горна, топот копыт и ржание лошадей. Ветки цеплялись за мои волосы, хлестали по лицу, царапая щеки. Я задыхался, стараясь не думать…но я уже чуял вонь этой войны, этот смрад заполнял легкие и заставлял сердце судорожно сжиматься и разжиматься в груди. Как только услышал первые звуки горна, подскочил вместе с ней, все еще прижимая к себе, опутанный её волосами и руками. Еще не подозревая, кого держу в своих объятиях. Да и нескоро узнаю. Совсем не скоро. Замер, не понимая, слышится ли мне этот жуткий звук со стороны Валласа? На нас напали?
Я на ходу натягивал рубаху и целовал её руки, повязывая пояс, цепляя меч, забрасывая колчан за спину, снова целовал, зарываясь в роскошные волосы пальцами и шептал, что вернусь завтра, обещал, хоть она и не понимала меня, а внутри уже нарастал рев адреналина и страха.
Бросился вплавь через ледяную Тио и в лес, сломя голову, к Валласу. Подвернул ногу, упал лицом в грязь, снова поднялся, смахивая липкую жижу со щеки. Чем ближе город, тем сильнее вонь, и мне уже слышны душераздирающие крики и мольбы о помощи. Горн не смолкает, и я точно знаю, что он раздается со стены замка. Сигнал бедствия, сигнал смерти. Самый страшный звук для меня тогда. Звук, после которого я уже больше ничего так не боялся. Звук, который превратил меня в того, кто я есть сейчас – Проклятого. И она проклята мною…как и весь её род, который я истреблю. Всех до единого.
Ворота распахнуты настежь – Валлас полыхает в огне и тонет в крови моих братьев, моего народа. Повсюду белые знамена Лассарской армии и вакханалия смерти, она растекается ручьями к ногам, в ней чавкает подошва сапог и от неё выворачивает наизнанку. Смерть цвета ЕЁ волос. Я остановился, тяжело дыша и чувствуя, как начинает печь глаза и драть горло от понимания – нас предали. На нас напали те, кто должны были протянуть руку помощи. Мирный договор был нарушен именно сейчас, когда Валлас распахнул свои ворота для предателей и сам впустил смерть на улицы нашего города.
Я рванул туда, в самое пекло, обнажая меч на ходу, содрогаясь от вида мёртвых тел, разрубленных на куски, оглушенный воплями ужаса и агонии, непрекращающимся гудением горна.
Лассарские твари заметили меня сразу, мальчишку, который с яростью дикого зверя кидался на них, пронзая мечом насквозь в каком-то диком безумии с сумасшедшими глазами, горящими лютой ненавистью.
- Сдохните твари проклятые, сдохните суки! – срывающимся голосом, рассекая воздух сверкающей сталью, отрезая конечности тем, кто обманулся юным возрастом и преградил мне дорогу, мешая пробираться к площади, с которой валил дым и раздавались душераздирающие крики и плач. Всё, о чем я думал сейчас – это моя семья. Я должен найти сестру и мать, вытащить из этого пекла. Если успел. Если они еще живы.
- Хватайте звереныша, ведите его к повелителю.
- Эта бешеная собака зарубила наших лучших воинов. Не подпускает к себе, ублюдок. Не подступишься.
- Эта бешеная собака сын Альмира. Возьмите его и тащите на площадь, пусть смотрит как поджаривают яйца его папаше и трахают его шлюху - сестру и ведьму - мать.
Я ловко изворачивался от клинков лассарских ублюдков, пока меня не окружили со всех сторон, оттесняя к стене. Проклятые твари впятером на одного и рассчитывают, что я сдамся – черта с два. Рейн Даал не сдается, он лучше сдохнет в бою, но никогда не протянет меч врагу, не склонит головы.
Меня придавили к стене, избивая ногами и руками, оглушая ударами щитов по голове, пока я не упал, успел меч о колено сломать и отшвырнуть в сторону. Велеарий Валласа не сдался белым псинам Лассарра, они взяли его численностью – трусливые выродки. Каждый лет на десять старше и крупнее телосложением.
- Тащите его к Велеару – пусть решает, что с ним делать.
- Вздернуть или сжечь живьем сааананское отродье.
Меня волоком потащили по земле в сторону площади, где посреди разрубленных тел, в лужах крови уже смастерили эшафот для казни.
На самом помосте на коленях стоял мой отец - велеар Альмир Даал, мою мать и сестру держала стража, приставив к горлу мечи. В разорванной одежде, заплаканные, перепачканные кровью. Я посмотрел на Далию и на миг закрыл глаза, чувствуя, как слёзы обожгли веки. По её мертвому взгляду и окровавленным ногам я понял, что с ней сделали солдаты Лассара. Я не хотел думать о том, что они также надругались над мамой. Настолько больно мне не было никогда. Это плевок в самую душу. Ударить больнее вряд ли возможно. Тронуть самое святое для мужчины: мать, сестру, жену, дочь. Испачкать самое чистое и неприкосновенное. Посреди всего этого безумия на роскошном белом коне гарцевал сам Од Первый, в длинном плаще до тошноты чистый, не измазанный кровью и в тоже время перепачканный ею с ног до головы. Он осматривал оставшихся в живых жителей Валласа со снисходительной усмешкой на тонких губах. Высокомерный и уверенный в себе, а я рвался из рук лассарских псов, чтобы грызть его горло зубами.