Страница 5 из 12
– Ладно, – сказал Юнус, поднимаясь.
– Это стоящее дело, – резюмировал Ходжиакбар.
Мы попрощались, и они ушли.
Я машинально перелистал тетрадь. Юнус писал очень плотно – на каждой клетке, почти не делая пропусков.
Я пробежал одну из страниц глазами. Юнус описывал свой кишлак. Но если его устная речь отличалась сочностью и образностью, то на бумаге эти качества терялись. Впрочем, нельзя было исключить и того, что парень сознательно придерживался суховатого стиля, стремясь изложить только факты.
Нет, читать это по диагонали не имело смысла. Тут требовалась полная сосредоточенность, отстраненность от всякой текучки. Но позволить себе этого сейчас я не мог и потому отложил чтение. До завтра. Ну, в крайнем случае, до понедельника. А тут еще раздался телефонный звонок. Меня вызывали к заместителю редактора.
Тетрадь я сунул в настенный шкаф, а цилиндр переставил на свой письменный стол. Мне как раз недоставало массивного пресс-папье для текущей почты.
Еще дважды до конца недели я открывал тетрадь, но всякий раз что-то мешало сосредоточиться. На следующей неделе было срочное задание, затем началась всесоюзная научная конференция…
Честно говоря, в течение двух недель я так и не заглянул в тетрадь, хотя и собирался.
Позвонил Юнус, деликатно осведомился, читал ли я его записи. Я попросил еще две недели отсрочки.
Словом, когда он позвонил через месяц, я всё еще не был готов.
Юнус ответил, что теперь торопиться и вовсе нет нужды, поскольку он уезжает в кишлак до осени. Он добавил также, что, быть может, добудет новые доказательства.
Больше он не звонил. Ни мне, ни Ходжиакбару.
О Юнусе мы вспоминали всё реже. Острота впечатления, произведенная его рассказом, растворялась в текучке будней так же бесследно, как исчез в небе над Чиланзарским рынком таинственный объект.
Впрочем, тетрадка Юнуса то и дело попадалась мне на глаза и будто сама просилась в руки. Но времени на чтение теперь у меня и вовсе не было. Газетной работы прибавилось, вечера я просиживал над своим романом, который, наконец, сдвинулся с мертвой точки, а на очереди был перевод новой повести Ходжиакбара, которую уже ждали в редакции журнала “Звезда Востока”. И всё же я был преисполнен решимости проштудировать тетрадь студента, хотя бы из принципа. Ведь я дал ему слово. В конце концов, я отнес тетрадь домой в надежде, что однажды сумею выкроить свободный вечерок. Домой отнес и мраморный цилиндр – для комплекта. Цилиндр должен был в нужный момент напомнить мне о тетрадке и о моих обязанностях по отношению к ней.
Думаю, если бы Юнус позвонил еще хотя бы раз, то это побудило бы меня тут же взяться за его записи.
Но он так и не позвонил.
Между тем, в стране назревали события, перед которыми блекли все фантастические сюжеты.
ТЕТРАДКА ЮНУСА
В конце лета 1989 года я с семьей переехал в Ленинград. Следом прибыл и контейнер с домашними вещами, среди которых находились несколько картонных коробок с моим архивом. В последний момент в одну из коробок я сунул тетрадку Юнуса и мраморный цилиндр, хотя уже точно знал, что с Юнусом мы вряд ли когда-либо встретимся.
Однако, надо было выживать в новых условиях.
Здесь был другой мир, другая шкала ценностей. Азиатская экзотика никого не интересовала – ни в литературном, ни в житейском смысле. Город смотрел на мир только через то окно, которое прорубил когда-то на этих берегах император Петр. Город хотел, чтобы и весь остальной мир считал его натуральной Европой. Ну, по крайней мере, самым европейским городом необъятной страны под названием Россия.
Что ж, мне оставалось только с грустью констатировать, что мой человеческий и литературный опыт в значительной своей массе был здесь неприемлем, поскольку проистекал из жизни в Азии.
Эту Азию надо было быстрее сбрасывать с себя, соскребать и даже отдирать с кожей, быстрее приобщаться к новым стандартам жизни. В свете этого практически весь мой архив оказывался бесполезным. Одно время я размышлял, не выбросить ли мне его в мусорный контейнер? Однако в чулане нашлось место для этих коробок. Туда же я сложил книги по среднеазиатской тематике в полной уверенности, что они мне уже никогда не понадобятся для работы. Один лишь мраморный цилиндр оставался на виду, поскольку приносил практическую пользу в быту, служа то грузом, то подставкой, то ударным инструментом.
Первое время мы с Ходжиакбаром перезванивались и переписывались, но затем этот ручеек общения начал пересыхать. Я так понял, что и мой друг вынужден выживать, хотя его положение известного литератора в республике, ставшей независимой, могло показаться прочным.
С каждым годом в Ташкенте оставалось всё меньше моих знакомых европейского происхождения, с которыми я вместе работал, дружил, пил водку… Одни оказались в Москве, другие в Германии, третьи в Израиле, четвертые в Америке, а кто-то и в Австралии…
В какой-то момент моя связь с Ташкентом прекратилась совсем. Азиатский период моей жизни отошел далеко в прошлое. Мне казалось, что я всё-таки сумел вытравить из подсознания Азию. Я даже гордился этим.
* * *
А затем случилось нежданное.
Без малейшей инициативы с моей стороны мне вдруг начали являться законченные сюжеты из моей азиатской жизни, но очень странные по форме и содержанию. Они как бы состояли из двух частей, о соотношении которых когда-то любил порассуждать Ходжиакбар.
Рациональная часть складывалась из тех реальных событий, которые когда-то происходили либо со мной, либо с моими хорошими знакомыми, либо с третьими людьми, о которых мне рассказывали надежные, вызывавшие доверие собеседники.
Самое удивительное заключалось в том, что практически я уже забыл про эти факты. И уж точно никогда не воспринимал их в виде последовательных сюжетов. Так, – какой-то калейдоскоп отрывочных событий, случайных совпадений… И вот вдруг оказалось, что они сами выстраиваются в моем сознании в четкую схему, имеющую некий подтекст.
Этот подтекст являлся по сути иррациональной, то есть, мнимой частью каждого сюжета, о чем никогда раньше я вообще не задумывался. Даже не подозревал о том, что за этими событиями стоит еще что-то другое. Но сейчас я чувствовал, что две эти части гармонично дополняют друг друга и невозможны одна без другой.
Сюжеты выстраивались передо мной с такой ясностью и полнотой, что мне оставалось просто записывать их. Они, что называется, неслись самотеком, будто поток, вырвавшийся из некой запруды.
Глупо было противиться этому напору – с такой энергией слова просились на бумагу. Я записывал их и удивлялся – неужели это происходило когда-то со мной, неужели я был свидетелем всех этих странных и загадочных событий, даже не подозревая о том, что за вереницей разрозненных совпадений скрываются пласты неких явлений?! Как такое вообще могло произойти?!
Не имея еще никаких конкретных планов, я просто записал эти истории, а затем расположил их в той последовательности, в которой они мне явились. Какое-то время уточнял сомнительные места по своим старым записям и по справочникам.
Долгое время я хранил эти наброски в ящике письменного стола, даже в мыслях не держа оформить их в виде книги. Ну, кого в наше время могут заинтересовать какие-то “диковины” Средней Азии?!
Однако вскоре произошли события, заставившие меня взглянуть новыми глазами на тексты, будто продиктованные или подсказанные мне из того ирреального мира, где легко извлекается корень квадратный из минус единицы. Я понял, что в действительности эти “диковины” касаются не только Средней Азии. Они имели более глобальный масштаб. Во всяком случае, некоторые из них.
И еще: многие истории, на первый взгляд, совершенно разноплановые, в действительности оказались тесно связанными друг с другом. А все вместе они каким-то загадочным образом наводили меня на уже забытую тетрадку Юнуса. Мне вдруг остро захотелось взять ее в руки и изучить во всех подробностях.
И тут меня ожидал новый сюрприз. Я перерыл весь чулан, но так и не нашел ее. Всё было на месте, всё до последней бумажки, а вот толстая тетрадка (отнюдь не иголка в стоге сена!) куда-то запропастилась. Как это ни удивительно, пропал и мраморный цилиндр. Еще недавно он постоянно торчал на виду, всё время мозолил глаза, но когда я бросился его искать, то найти так и не смог. Я дотошно расспросил всех домашних, но моих бумаг никто из них никогда не касался. Цилиндр всем попадался на глаза вот еще недавно, но кто и когда видел его в последний раз, выяснить было невозможно.