Страница 10 из 16
Зачем она говорит все это?
Зачем это – ему?
Но он слушает. Он все еще здесь, он стоит и слушает, так внимательно.
Тогда Оливия подбирает юбку, пытается ухватиться, залезть… Боже, как же ужасно глупо и неуклюже это выглядит! Если только он не подумает, что она собралась прыгать.
– Подожди…
Сигваль оказывается рядом слишком быстро, она не успевает.
А он легко, без усилий, подхватывает ее и ставит на широкую площадку между зубцами.
– Не упади только!
И тут же запрыгивает сам.
Он стоит боком, прислонившись к зубцу спиной, расставив ноги, насколько позволяет ширина стены, одной рукой надежно держит Оливию, другой держится сам. Тут достаточно места для двоих.
От его близости колотится сердце.
Но это даже не объятья, он держит ее, как мог бы держать сестру, обхватив за талию, ничего лишнего. У него ведь есть сестры… У него четыре сестры и два брата, он знает в этом толк.
Сначала она даже думать ни о чем не может, только он том, как он касается ее… И в этом столько всего, что не понять. Смущение, стыд, желание вырваться и желание остаться. Тепло и сила его рук, дрожь собственных, стук сердца настолько гулкий, что кажется, он тоже слышит его.
– Просто охренительная красота, – очень честно говорит Сигваль, глядя на поля и город… И улыбается. Ему нравится.
Никаких заигрываний.
Удивительно – он, как и она, залез сюда просто посмотреть, а не пользуясь случаем приобнять. Да и зачем ему какой-то особенный случай? Прижал бы ее тут к стене, и куда бы она делась?
Но он смотрит по сторонам. Осторожно выглядывает вниз, очень осторожно, словно боится высоты.
Весь мир там внизу. Если просто выглянуть через край, стоя на полу смотровой площадки башни – все выглядит иначе. Слишком много лишнего, много преград. А так – словно летишь.
И удивительное, почти нереальное, чувство безопасности.
И счастья.
Полета и головокружительной высоты.
– Я не была здесь с того дня, как умерла мама, – говорит Оливия, так хочется с кем-то поделиться. – Боялась одна, без нее. Я поднималась несколько раз, но ни разу не хватало сил даже просто подойти и выглянуть. А сегодня решила, что это мой последний шанс, я уеду, и ничего больше не будет.
– Правильно, таким шансом нужно пользоваться, – говорит он, фыркает ей в ухо. – А я тоже боюсь высоты.
Так просто говорит это.
– Правда?
– Да, – он довольно улыбается.
Нет, невозможно поверить. Как такой человек вообще может бояться…
– А зачем тогда вы полезли сюда?
– За тобой, – он пожимает плечами. Словно у него и выхода не было. – Мне вообще сначала показалось, что ты сейчас прыгнешь.
– И что бы вы делали, если бы я решила прыгнуть?
– Ловил бы. Что мне еще делать?
Это так просто.
Он рядом. И это не страшно. И даже почти не страшно уехать отсюда вместе с ним. Потому, что кажется – он защитит ее, ничего плохого не будет.
Все это, вокруг, она запомнит и сохранит в своем сердце. Навсегда.
И все же…
Иллюзия покоя, простоты и тепла. Все не так. Только иллюзия.
Птица на его шее – ожег, оставленный совершенно сознательно, и женщиной, скорее всего. Такие игры…
Бумага, что показывал отец…
Каролине…
Все это…
Люди внизу уже смотрят на них.
9. Оливия, прощание
Она больше не виделась с Сигвалем до самого отъезда. То есть, она видела его в саду, во дворце, беседующим с разными людьми, но он не подходил к ней, лишь кивал, в знак приветствия. И она тоже не подходила. Ему нужно уладить свои дела, ей – собрать вещи.
Их видели вместе, там, на башне. И, конечно, уже ходили сплетни. Должно ли это заботить ее? Наверное, нет. Она его невеста. И там, на башне, ничего не было.
Каролине приходила к ней – в ярости. «Ты расчетливая сука! – кричала она. – Ты увела его! А притворялась невинной девочкой! Я все знаю! Ты сделала это специально!» И потом еще: «Отец откажется платить, и осенью твою милую головку пришлют сюда в ящике, и повесят на воротах!»
Мария презрительно кривила губы.
Отец… отца даже немного жаль, но только если не думать о том, какое решение он может принять.
И после этого, когда ранним утром Сигваль приходит и стучит к ней в дверь:
– Пора ехать, Оливия! Ты готова?
Она почти рада.
Облегчение. Давление последних дней невыносимо настолько, что уже все равно куда ехать и с кем. Главное – уехать. Конечно, к этому облегчению примешивается изрядная доля горечи и тоски. Но все равно, никогда бы не подумала, что будет так.
Она выскакивает к нему. На ней простое дорожное платье, бриджи под ним, сапоги. Она готова.
Он ждет у двери.
– Идем, принцесса.
Протягивает ей руку. Но взять его за руку Оливия не решается. Просто идет рядом.
А он не настаивает.
И он пришел за ней сам. Даже притом, что слугами во дворце он командует уверенно, словно у себя дома. Но не прислал кого-то за ней, не велел выходить. Даже не требовать пришел, а спросить – готова ли она.
И вот так просто идет рядом.
– Боишься? – говорит Сигваль.
– Да.
Тот самый момент, когда жизнь бесповоротно меняется, по-старому уже не будет никогда, что бы там ни случилось.
– Сможешь за сегодня проехать верхом часов шесть? До Райны, где наш лагерь, я хочу сегодня ночевать там и обсудить кое-что с людьми.
Шесть часов верхом, и это не просто прогулка, они поедут быстро, иначе до Райны и к вечеру не успеть.
– Я постараюсь.
– Если устанешь, говори сразу. Лучше остановиться и отдохнуть, чем держаться из последних сил, а завтра вообще не встать. Нам долго ехать.
– Хорошо.
Она постарается. Она привыкла к долгим поездкам, ничего страшного. Конечно, не таким, но… все будет хорошо.
– Тебе приготовили сказочно красивую лошадь, – говорит он, – белую, в яблоках, с лентами в волосах.
– Да, Снежинка, – Оливия улыбается. – Я всегда езжу на ней, у нас любовь.
И Сигваль улыбается в ответ.
– Она с характером! Пыталась меня покусать.
– О-о! Она может.
– Но мы подружились. Я ей морковки принес. Надо же как-то налаживать контакты, хотя бы с лошади начать.
Мальчишка. Довольный такой.
– И не надейся, – говорит Оливия. – Она съела твое угощение, но это не значит, что начала думать о тебе лучше. Осторожней с ней.
– Я ее погладил!
Просто болтовня. И даже так естественно, что они на «ты», без всяких условностей.
И даже почти не страшно.
Вот только во дворе ждет толпа. Их вышли провожать, смотреть, как принц Сигваль увезет свой трофей.
Оливия чувствует их взгляды, и становится не по себе. Совсем нехорошо становится. Сигваль выбрал ее, отвергнув сестру. Так что за дела у нее с остайнским принцем? «Остайнская шлюха, – даже слышит она чей-то голос. – Продалась им!» И Сигваль как-то неуловимо делает шаг в сторону, и теперь идет между ней и теми людьми, закрывая собой.
– Не слушай, – говорит шепотом. – Смотри только вперед.
Так хочется взять его за руку. Но сейчас не стоит… Не здесь.
Она прячется за этого человека от своих.
Лошади уже готовы, его люди ждут.
– Будешь прощаться? – тихо спрашивает Сигваль.
Оливия качает головой. Нет. Она уже попрощалась со всем, сказала все, что хотела сказать. Хватит.
Тогда он подводит Оливию к лошади, подсаживает, помогая залезть в седло.
– Ублюдок! – сквозь зубы шипит Каролине.
У нее белое лицо и глаза красные от слез. Кажется, она готова убивать.
Сигваль делает вид, что не слышит ее.
– Счастливого пути, ваше высочество, – почти через силу говорит отец.
– Расчетливая сука! – это Каролине Оливии. – Я ненавижу тебя!
Сигваль поворачивается и очень выразительно смотрит ей в глаза. Предупреждая. Он ведь обещал «выебать прямо во дворе», если Каролине не будет держать язык за зубами, но она слишком зла и слишком ненавидит, чтобы внять.