Вызов

– В чем?

Если открыть замок не составило труда, то обратный процесс вызвал куда больше трудностей.

– Ну заклятье, бином. Алия…

– Да, – коротко ответил дхар. – Знаешь, Француз, когда мы обратно шли… Не хотел, елы, тебе на нервы действовать…

– Там кто-то был? – Келюс похолодел, хотя замок наконец закрылся и от подземелья их отделяла стальная решетка.

Как бы в ответ откуда-то из глубины до них донесся чудовищный вой, полный такой тоски и ненависти, что даже невозмутимый Фрол отступил на шаг назад.

– Ярты?

– Нет. Это гургунх-эр. Потом объясню, Француз. Решетка – это, елы, конечно, хорошо…

…Только дома, свалив добычу прямо на пол и запечатав дхарским заклятием двери, они перевели дух.

– Прямо не знаю, как тебя здесь, Француз, оставлять, – озабоченно заметил Фрол. – Ну и город, елы! Прав дед, хуже нашего леса. Поехали со мной, а? У нас в Дробь Шестнадцать тихо… Ну, февральский волк там…

– Нет, я привык, – покачал головой Келюс. – Если б у нас в Столице только и бед было что ярты, то это, считай, бином, курорт… Да ладно, куда я денусь! Ты лучше скажи, Принц Дхарский, что это за гургунх-эр?

– Это как ярт. Только он – вроде яртам хозяин. Его колом не возьмешь…

– Вроде Волкова? – предположил Келюс.

– Не-а. Волков – он человек. А гургунх-эр – они еще до людей были… Они… Да ладно, Француз, может, врут. Сам я их не видел. Слышал только…

Они почистили оружие, честно поделили скудный запас патронов, после чего Келюс спрятал серые папки в старый чемодан. Сверху он набросал разное тряпье, и чемодан совместными усилиями был водружен в самый дальний угол антресолей.

Наутро, как раз после чая – кофе кончился накануне, – в дверь позвонили, и на пороге появился Мик в своей черной куртке «Порше» с большой сумкой, на которой красными буквами была отпечатана реклама какой-то хьюстонской фирмы.

– О, – обрадовался Келюс, – пропавшая грамота, бином!

– Здорово, мужики! – заявил Мик. Вид у него был какой-то непривычный. Младший Плотников держался не просто с достоинством, но и чуть ли не с легким оттенком превосходства.

– Попрощаться зашел, – сообщил он. – Уезжаю.

– Это куда? – поинтересовался Фрол, невозмутимо оглядывая Мика, который, сняв куртку, стал долго и тщательно причесываться у зеркала.

– По батиным делам, – неопределенно ответил Плотников. – Меня в фирму взяли. Перевелся на заочный, – добавил он, с уважением поглядев на себя в зеркало и спрятав расческу. – Так что, мужики, не скоро увидимся.

– Ну, удачи тебе, – пожелал Келюс. – Да, Мик, у нас к тебе одно дело. Пойдем-ка…

Они прошли в кабинет, и Лунин кивнул на стол, где лежал тщательно вычищенный и даже заново заточенный егерский нож барона.

– Бери! Мы его в подземелье нашли. На память о дяде Майкле.

Глаза Мика блеснули. Он осторожно взял нож в руки, чуть погладил его и вновь положил на стол.

– Спасибо, Николай, – тихо сказал он. – Он мне пригодится… Прадедов… Моего прадеда, дяди Майкла…

Келюс и Фрол переглянулись: стало ясно, что Мик узнал правду. Очевидно, знакомство с генералом Тургулом состоялось не зря.

– Зря вы тогда молчали, мужики, – продолжал Мик. – И дядя Майкл мне про Канаду рассказывал… За маленького держали!

– А ты бы поверил? – спросил Фрол.

– Да ладно, что теперь уж, – вздохнул Плотников, – ничего.

Он секунду помолчал, затем плечи его выпрямились, взгляд потемнел, правая рука легла на клинок, а голос внезапно стал низким, будто Мик сразу постарел на много лет: – Мужики… Господа… Я клянусь, что отомщу большевикам за дядю Майкла! За Лиду… За все… Я… Я им устрою исторический материализм!..

Мик аккуратно завернул нож в носовой платок и спрятал в сумку, после чего пожал всем руки и откланялся, пообещав позвонить или написать при первой же возможности. Когда дверь закрылась, Келюс с Фролом вновь переглянулись. Все это было странно, но обсуждать поведение Мика как-то не тянуло…

– И чего это с ним, елы? – в конце концов молвил Фрол.

Николай лишь пожал плечами. Если что-то и приходило в голову, высказываться ему явно не хотелось.

– Да и мне пора, – продолжал дхар. – Поеду-ка я за билетами, Француз. Засиделся я тут!

Фрол уезжал вечером на следующий день. Громада Казанского вокзала оглушала многоязыковым гомоном, хриплым лаем репродуктора и шумом уборочных машин. Гигантская толпа с мешками, сумками, кошелками и пакетами чуть не раздавила Келюса и Фрола, и они с облегчением перевели дух, оказавшись на перроне. Поезд уже был подан, но до отправления еще оставалось достаточно времени.

Фрол был невесел. Накануне он побывал у Лиды, а за несколько часов до отъезда они с Келюсом съездили на старое кладбище, где под желтыми полуосыпавшимися рябинами груда венков обозначала место последнего успокоения Корфа. На кладбище Фрол не сказал ни слова, и Келюс заметил, что дхара все время мучает какая-то мысль. Он даже спросил Фрола об этом, но тот не ответил.

Лунин докуривал сигарету, а некурящий дхар немного смущенно переступал с ноги на ногу.

– Один остаешься, Француз, – сказал он наконец. – Только Лидка… – и он вздохнул.

– Да, – кивнул Келюс, – один…

Накануне позвонил Тургул, сообщив, что они с поручиком Ухтомским покидают Столицу. Генерал поблагодарил Келюса за помощь и гостеприимство и просил передать привет от Виктора Ухтомского. По голосу генерала трудно было понять, доволен ли он своим визитом. Николай пожалел, что не сможет снова встретиться с Тургулом. Он был бы не прочь закончить тот странный разговор, который они с генералом вели в поминальный вечер, но теперь не знал, представится ли такая возможность…

– Я тебе напишу, – пообещал Фрол. – Правда, елы, попозже. Мне ж работу искать надо! Гуляю, елы, с июля…

– Найдешь, – пообещал Келюс. – Ты же гегемон! Револьвер спрячь подальше, фрейшюц вятский…

– Да чего я, маленький, – обиделся дхар. – Это ты тут не задирайся, Француз. Ну ладно, пора…

Фрол внезапно стал очень серьезным, поднял правую руку и медленно произнес: – Эннах, Николай! Квэр аг-эсх ахусо эйсор аг эрво мвэри! Квэр аг-лах мгхути-цотх!

– И тебе того же, полиглот! – вздохнул Келюс, пожимая широкую руку Фрола.