Страница 88 из 90
Кстати, наши неандертальцы ждали зимы и были очень удивлены, что она все никак и никак не приходит. А это говорило о том, что считать они умеют уж всяко больше, чем до десяти или даже до двадцати. Ары же не очень удивлялись – у них такие зимы иногда случались и на Крите, правда, к их глубокому сожалению, не столь теплые и далеко не каждый год.
Хорошо, что здесь не оказалось никаких коз и вообще никаких объектов для охоты, кроме птиц, - как-то раз заметила Катя.
- Почему? – удивился я. – Вот сейчас, например, я бы вместо этого гигантского рака с удовольствием отведал бы жаркое из молодого кабанчика.
- Успеешь еще отведать в Америке, - рассмеялась любимая, - а тут дело вот в чем. Неандертальцы наконец-то поверили, что зимы здесь вообще не будет. И, если бы тут водилась хоть какая-нибудь дичь, их было бы нелегко уговорить покинуть остров. А вот ары – так те вообще не понимают, зачем из такого рая надо еще куда-то плыть, но раз Ксения сказала надо – значит, надо.
Кстати, на Мадейре выяснилось, что шесть неандерталок беременны, причем две от Паши и две – от аров. То есть даже Наир, которому, как я предполагал, было лет семнадцать, в недалеком будущем должен был стать отцом. Хорошо хоть срок его подруги позволял выполнять обязанности матроса как минимум до середины июня, а то найти адекватную замену было бы проблематично.
Более того, Катя как-то проговорилась, что Ксения тоже поддалась общему поветрию.
- Так что, Пашу скоро можно будет поздравить? – на всякий случай решил уточнить я. И, как тут же выяснилось, правильно решил, потому как любимая меня ошарашила:
- Да нет, скорее не Пашу, а Опыха.
Я только покачал головой – слов почему-то не находилось.
В начале апреля мы начали собираться в дальнюю дорогу. План последнего этапа был прост – сначала курсом на юго-запад спускаемся до пятнадцатого градуса северной широты, а потом поворачиваем строго на запад и плывем этим курсом, пока не упремся в какую-нибудь землю.
Как и в прошлом году, отплытие состоялось первого мая, но настроение было совсем другим. Тогда никто не видел в обозримом будущем финала нашего пути – ведь сколько бы мы не проплыли, все равно впереди оставалось гораздо больше. А сейчас нам требовалось сделать только последний бросок, и дальше можно будет просто жить, не считая пройденные за день километры. Так что все с трудом дождались заранее назначенной даты отплытия.
Уже через пять дней, когда мы спустились на требуемую широту и взяли курс строго на запад, я вспомнил, как в раннем детстве учился ездить на велосипеде. Его мне купили в октябре, и я до первого снега упорно пытался понять, что же нужно делать, чтобы не падать, но толком мне это так и не удалось. Правда, предельное расстояние между двумя падениями увеличилось с трех метров примерно до тридцати, но ведь другие-то вообще могли ездить сколько угодно без особого напряжения!
Весной я был готов вновь мужественно преодолевать трудности, но, к огромному моему изумлению, ничего подобного не потребовалось. Я просто сел и поехал. И, объехав вокруг дома раз пять, долго не мог понять, что же тут в прошлом году могло не получаться. Ведь ездить на велосипеде – это, оказывается, так просто!
Нечто подобное произошло и сейчас. В прошлом остались первые неуверенные проплывы по бухте на Запятой, регулярные рейсы с нее на Родос и обратно, экспедиции на Крит и прошлогодний дальний путь. Набранный за это время опыт наконец-то привел к переходу количества в качество. Я начал чувствовать и корабль, и океан. Теперь мне надо было при каждом изменении направления или силы ветра долго соображать, какие фалы и насколько надо подтянуть, а какие отпустить – я знал это сразу. Причем, кажется, нечто подобное произошло и у Павла, и у Кати.
Почти весь путь мы прошли под всеми парусами, и даже ночью всего лишь брали один риф на гроте, не спуская большого стакселя. Когда на семнадцатый день пути начался шторм, все уже знали, что делать, и нас даже не разбросало по морю, как в первый раз, хотя этот шторм был, пожалуй, посильнее и продолжался на день дольше. Единственное последствие – нас, кажется, снесло к немного к югу, а провести измерения мешали облака. Впрочем, я не волновался, ибо промахнуться мимо двух Америк было физически невозможно при любом сносе.
И у Бомбара, и у Папазовых путь до Америки продолжался два месяца – больно уж на медленных посудинах они плыли. Колумб в первой экспедиции проделал этот путь за месяц с неделей. Нам же хватило двадцати четырех дней.
Когда утром двадцать пятого мая я увидел ясное небо, то подумал, что сегодня, пожалуй, удастся определить наши координаты. И думал так секунд пять, пока не глянул вперед. Там, чуть левее нашего курса, особым образом собрались в пирамиду кучевые облака. Я уже знал, что такое бывает над землей, причем не такой уж маленькой.
В два часа дня та земля показалась на горизонте. Это мог быть либо Барбадос, либо Тобаго. Причем второе вероятнее, ибо земля показалась немного слева, а для того, чтобы слева оказался Барбадос, нас должно было сносить не на юг, а на север. Впрочем, какая разница? Оба они вполне пригодны для жизни, и ни один не является конечной точкой пути. Высадимся, осмотримся и не спеша примем решение, сколь долго нам тут оставаться и куда потом двигаться дальше. Все равно по сравнению с уже пройденным нами путем это будет ерунда, совсем рядом.