Безлюдница

– Ты не местный, что ли?

– Не, из Челябинска… Да что, по всем поселкам колесить приходится… И в каждом вот такие ящики и вот такие звери на ящиках.

– Да уж, жизнь у вас такая, что не позавидуешь…

– А улица у вас есть какая-то… Балканская, что ли…

– Балканской нет, Байкальская есть…

– Ну, я про нее говорю.

– А, ну так это за углом.

– Что, и там звери за оградами?

– А ты как думал? Если под оградой щель, ближе чем на метр вообще не подходи, загрызут.

Я кивнул, побрел по улице. Зимний день полз к закату, можно было вернуться к машине, задремать. Завтра снова пойду по поселку, будут бумажки, ящики, звери за воротами, много что будет. Будут холмы, синие от снега, розовое солнце, которое будет таять в облаках, как сахар в чае. Я свернул, прочитал на углу дома, что он стоит на Байкальской, и у него номер первый. Черт, еще пилить и пилить… Одиннадцатый, тринадцатый… из тринадцатого вырвалась оскаленная пасть, я бросил бумагу за ограду. Черт с ними. Пятнадцатый номер… Кажется, ничего… я подошел, из-под ворот вырвалась пасть, дымится, пышет жаром, гоу-гоу-гоу…

– Пшел! Лада, фу! Лада, нельзя! – хлопнула дверь, показался здоровый детина с топором, мне показалось, что сейчас он меня зарубит, – чего надо-то?

– Да… письмо из налоговой.

– А, давайте, спасибо… Это что у вас, в четырнадцатый дом тоже есть?

– Есть.

– А давайте, я им отдам.

Я помешкал, протянул письмо.

– Вот и все, – я еще раз посмотрел на последнее оставшееся письмо, – семнадцатый дом, и все. Это же рядом с вами?

– Ну да вот он, рядышком… идите.

Я пошел к соседнему дому, прикидывая, есть ли там собака, и есть, то сколько, и если много, то какие, и снаружи они, или внутри. Я подошел к воротам, почему-то черным от времени, начал выискивать, где тут ящик, или щель для писем, или хоть какая-нибудь щель, куда можно сунуть письмо. Щели не было. Я очнулся, понял, что слышу за спиной тихий смешок мужика с топором. Отступил, еще раз посмотрел на дом, меня передернуло – дома не было. Вместо него из снега возвышалось черное пепелище, обугленные доски, колья, балки, остатки красного кирпича, железных ворот – кажется, было что-то дорогое и красивое, с башенками и витражами – пока не сгорело.

– Это что… что? – вырвалось у меня.

– Да сгорел он ко всем чертям два года назад… Какой-то олигарх этот дом тут выстроил, жене своей что ли, или любовнице, она еще баба такая хорошая оказалась, приветливая, с моей как-то сдружилось. Ну а потом полыхнуло все. Разборки у них что ли какие… Он тогда в городе был, а баба сгорела, он убивался, даже ничего отстраивать не стал, уехал, и все…

– Ага, понятно, – кивнул я, развернулся, пошел прочь от пепелища, механически нацарапал на письме огрызком карандаша – возврат…

В машине подмораживало, включать зажигание и хотелось и не хотелось – мало ли что там с машиной случится, пока я спать буду… Хотя за ночь моя девятка так промерзнет, что черта с два я ее заведу, а мне еще в кучу поселков ехать… И вообще пора кончать это, ишь, повадился спать в машине, не лето уже…

Над поселком поднималась луна, большая, тяжелая, холодная, казалось, кислая, как долька лимона в стакане чая. Где-то бахали собаки, ох уж мне эти собаки, перестрелял бы всех… нет, сюда с электрошоком только ездить, ей-богу… я снова стал перебирать адреса, половины улиц я вообще не знал, дурдом какой-то… уволюсь к чертовой матери, дай только месяц доработать…

Вытянул ноги, насколько это было возможно, закрыл глаза. Спать, спать… хотя бы несколько часов, заставить себя заснуть, выключиться, вырубиться – и спать. Потом все равно проснусь, продрогший, все равно буду врубать зажигание, все равно… я потянулся, устроился поудобнее, спохватился, что все еще держу проклятое письмо. Посмотрел на темную улицу за окном машины – редкие огоньки, красные звездочки сигнализаций, черт, хоть бы фонари сделали… А потом я увидел.

Семнадцатый дом стоял как ни в чем не бывало, и кто сказал, что он сгорел, ничего он не сгорел, вот он, окна, двери, все при всем, железные ворота с какой-то геральдической чертовщиной, дом из красного кирпича, и не дом, а настоящий замок, умеют строить эти олигархи, как старик сказал. Я встал, поежился от зимнего холодка, открыл дверцу, в лицо ударил легкий морозец, я пошел к дому. Как я его вообще прощелкал днем, ума не приложу. Было такое, однажды целую улицу не заметил, вот так прошел, и все, потом несу на возврат, так и так, улицы нет. начальник потом чуть не убил… Было, было… Это уже маразмы какие-то…

Я подошел к дому, вокруг все тоже было красиво, укрытые брезентом насаждения, не то кустики, не то елочки, сейчас не видно. Железные ворота, дверь сбоку, ящик с табличкой Ящик Почтовый, а то никто не догадается. Фонарь над дверью, единственный фонарь на всю эту деревню…

Я протянул руку к ящику, ящик как-то странно отодвинулся от меня, вот что значит по ночам не спать, уже расстояние оценить не могу. Я шагнул к ящику, ближе, ближе – он как будто убегал от меня, а потом за воротами забахала собака. По голосу это не собака, а вообще слон какой-то, или бронтозавр… Открыл ящик, бросил письмо, железная дверь распахнулась, оттуда выскочила оскаленная морда, забрехала прямо передо мной, я бросился бежать – быстрее, быстрее, тут, главное, отскочить… А вот и нет, не главное, собака метнулась за мной, если это вообще была собака, демон какой-то, черный, огромный, какого черта он непривязанный ходит, он же сейчас меня… Чудовище бросило меня в снег, я почувствовал острые клыки на своем горле…

Проснулся от собственного крика, долго сидел в машине, смотрел в пустоту. Нет, все, увольняться пора, хватит уже, уже с ума сходим. На всякий случай оглянулся на дом – снова увидел черное пепелище из синего снега, руины с тем особым привкусом смерти, какой остается, если вместе с домом сгорит его хозяин. Я это давно научился чувствовать – еще с тех пор, когда на кафедре на бумаге карандашом писал теории параллельных миров. Устроился поудобнее, тихонько помянул про себя женщину, которая сгорела. Наверное, хорошая женщина была…

Ур-р-р-р…

У-р-р-р-р…

Ур-р-р-ра…

Ура, ура, почта пришла, радуйтесь, открывайте. Вот этот зверь у входа нравился мне больше, он просто рычал – не лаял, не кусался, просто урчал, и не впускал в дом. До поры до времени. Урчал, свиристел, куликал, пищал – и долго не пускал в дом. Хотя эти звери тоже бывают разные, если глухой попадется, фиг он тебя пустит вообще когда-нибудь.

Да? – спросил зверь.

Почта, – сказал я.

Пожалуйста, проходите.

Зверь запищал, на табло высветилось – OPEN, я дернул дверь на себя, черт, неужели не откроется… вроде открылась. В домофоне кто-то зловеще прошептал – «как вы мне все надоели», я так же тихо ответил – вы мне тоже. Вошел в подъезд, как всегда, ни ящиков, ничего, крутись, как знаешь… я перекрестился, разложил письма на подоконнике, все, делайте с ними, что хотите, хоть костер разводите… Потом будут звонить, жаловаться, вот, разложили, потом дети по подъезду раскидали…

Пошли вы…

Я вышел на улицу, старичок на скамейке кивнул мне. Кажется, я его видел… Ну да, вчера, в Потанино, он еще смотрел, как я с собаками воюю.

– Здравствуйте. Вы-то здесь какими судьбами… в городке?

– Да дочь приехал навестить, она-то у меня здесь живет… Я-то там, в Потанино, а она-то здесь… А ты все разносишь?

– Все разношу. Уже которые сутки. Начальник сказал, пока все письма не разнесу по Копейску, назад не возвращаться. Курьерская служба, что ж вы хотите…

– А ночуешь где? – глаза старика распахнулись.

– Да вон, в машине…

– Да что ж сразу не сказал, у меня бы заночевал, что как не родной-то? Ну-ка, давай, подбрось меня до дома-то, там и заночуем…

– Вот за это спасибо…

– Да что спасибо, тебе спасибо, – буркнул дед, забираясь в машину, долго возился с ремнями, потом машина закачалась по ухабам, да-а, в России две беды…