Страница 10 из 14
– Я, что ли…
– Совсем не изменился…
– Да не скажи. Это ты… все такая же…
Она еще раз посмотрела на меня, будто оценивала.
– Да ты продрог весь… Зайди, что ли, чаю выпей, согреешься…
– Ой, ну что ты… после всего, что было, я и в глаза тебе смотреть не могу.
– Да что было, я сама хороша… Ты входи, входи…
Я вошел – кажется, первый раз зашел за железные заборы, стальные двери и охранные сигнализации. Вошел, как в мир чего-то запретного, доступного избранным, как будто перешагнул какую-то черту.
Ну конечно, камин, медвежья шкура, все как в хороших фильмах, только рогов над камином не хватает. Ветер бахает в ставни, бьется головой в стены. И странно даже, что снаружи зима, и ледяная луна над холмами, а здесь так тепло.
– Уютно у тебя тут…
– Еще бы, самый лучший дом…
– Ну правильно, не чета нашей общаге.
– Да брось ты… мне тебя здесь не хватало.
– Вот как?
– Вот так.
– А вот и чай подоспел, – сказал я, – а что-то я не видел, чтобы чай из рюмок пили.
– Да будет тебе… Это мускат.
– Вот как… Ну давай… за встречу.
Бокалы звякнули как-то слишком холодно – отголоском мертвой зимы.
– А муж твой придет, что скажет?
– А не придет он, никакой он мне не муж, – она откинулась в кресле, вся какая-то холодная, белесая, как та самая зима, – расстались два года назад… Он мне этот дом весь подарил, вот такой хороший мужик оказался…
– Ну да, не в пример мне…
– Да перестань ты… – она осторожно заглянула мне в лицо, – ты-то как?
– Сама видишь… почтальон…
– Да это ясно, ты всегда то грузчиком, то дворником… изыскания-то твои как… теоретик ты мой? Физик ты мой с дипломом и званием?
Я наклонился, сцепил руки.
– Тебе это правда интересно?
– Ну, если ты правда открыл какие-то параллельные миры…
– Ленка, говорю тебе, они только на бумаге существуют, миры эти.
– Ну, ты еще говорил… что есть миры, где умершие живут…
– Ну да, может быть что-то такое… ехал, например, человек на машине, разбился… Ну вот, есть вселенная, в которой он разбился, а есть вселенная, где он поехал дальше.
– Ну да, ты мне что-то объяснял… по Чернобыль.
– Да, есть мир, где реактор не взорвался. И наоборот… есть мир, где холодная война переросла в горячую, Карибский кризис перерос в ядерное побоище…
Ленка зевнула, повернулась, она всегда так делала, когда я начинал говорить про миры – та же самая Ленка, будто и не было десяти лет…
– Ты говорил, из мира в мир перейти можно…
– Ну да, там, где случилось разделившее их событие.
– И что… – она прищурилась, – переходил из мира в мир?
– Смеешься… – я развел руками, посмотрел на часы, – ну ладно, пора мне, письма еще разносить….
– Да что ты врешь, какие письма в три часа ночи… и нету у тебя никаких писем, – она подсела ко мне, – ты прекрати… Никуда ты от меня не уйдешь…
– Да зачем я тебе нужен…
– Нужен, – она расстегнула ворот моей рубашки, – ты будешь мне теории рассказывать… о мирах… А я буду слушать, помнишь, как тогда первый раз на вечеринке напились, и ты мне до утра рассказывал… про параллельные вселенные…
Помню, потом даже забыл домой проводить…
Я обнял ее, от нее пахло духами, все теми же, как тогда, кажется, они назывались аметистовыми, или как-то еще. Похрустывал камин, ветер бился головой в ставни – и как-то само собой я почувствовал, что вернулся домой…
– А дальше-то куда ехать? По левой или по правой?
– Ну… не знаю, по правой попробуй, может, До Октябрьского доберемся…
– Да какое там может быть, бензина-то осталось кот начихал…
– Ну, спросим у кого-нибудь… Вон, мужик на скамейке сидит…
– Ну поди, спроси…
Молодой парень вышел из машины, зашагал через снежное поле к скамейке перед заледеневшим озером. Летом здесь собирались на берегу влюбленные парочки, зимой здесь никого не было, и человек на скамейке казался каким-то лишним.
– Мужчина, а эта дорога… Эй, мужчина!
Парень тронул сидящего за плечо, вздрогнул, вскрикнул, отскочил, как ошпаренный.
– Вадька, что там?
– Да… сам посмотри…
Человек на скамейке качнулся и плавно упал набок, мягко, как тряпичная кукла, и не встал. Двое смотрели на него, не двигаясь, не говоря ни слова, потом медленно подались назад, назад, к машине.
– Это что… Пьяный, что ли?
– Да какое пьяный… у него глаза стеклянные, я руку задел, рука ледяная… страшно так…
– Замерз, что ли?
– Да нет, больше на сердечный приступ похоже… У моей тетки такое же было, глаза стеклянные и пена на губах…
– Так это… скорую звать надо…
– Да какую скорую, он помер уже…
– Так милицию…
– Ага, чтобы тебя еще упекли в милицию эту… Короче, мы его не видели… ну, он нас и подавно не видел. Поехали давай, я тут по карте посмотрел, вроде как левая дорога получается…
– Ну, поехали… А что это он там белое в руке держит?
– Да письмо какое-то.
– Почтальон, что ли?
– Ну, похоже на то… Сам помер, письмо не выпустил…
– Ну ладно, поехали давай, у меня бензина-то осталось, кот начихал…
Башня на гусеницах
И-и, не бойся даже, не увидит нас тут никто… ага, смотрят они, прямо все глаза проглядели… Знаю я эту стражу… Расползлись кто куда, а дальше хоть трава не расти…
Ну что вздрагиваешь, что трясешься, сказал, все хорошо будет, значит, хорошо. Слушай, ты мне веришь, нет? а не веришь, так иди вон обратно в камеру возвращайся, раз мы тут такие умные…
То-то притих… Ну пошли тихонечко… Цыц, куда, левее бери, там проход узенький… в-о-от так, между шкафами, чш, ты мне еще урони тут что-нибудь… Вечерний звон, блин… Ну что сник… Я когда-то тоже такой был, весь в мечтах, весь в целях высоких, вот как ты тоже хоть всему миру наперекор готов был пойти. А? Да, бывало, и страдал за идеи за свои высокие… Нет, не отступал. А что, по мне видно, что ли? То-то же… Не-ет, парень, это эти вон все в норки свои забились, и сидят, судьи эти твои, стражники те же самые… Им уже ничего от жизни не надо, как это у Горького… а вы на земле проживете, как черви слепые живут…
А мы с тобой, парень, мир менять будем…
Чш, что притих? Ну слышу, слышу, шаги. Плевать. Ну ходит там кто-то сверху по этажам, а кто ему запретит. И-и, брось, я скажу тебе, когда прятаться надо будет… Тут по всей тюряге хоть бегом бегай, никто не почешется… Теперь направо… Там тихо-онько тихо-онько по ступенечкам… Да вижу, что темно, хоть глаз выколи, а ты не выкалывай… Ты на свободу хочешь? Вот и пошел…
А то тут торчать… Тебя на сколько упекли? М-мать моя, пожизненно. Это вот за такое… пожизненно? Охренели власти наши… скоро уже ни пукнуть, ни чихнуть нельзя будет, за все в кутузку…
Тэ-экс… Теперь направо. Вот, хорошо… Ну чего там, чего? Ну кости и черепа лежат, кто им запретит… Много их тут, ты только не наступи ни на что, хрустят они здорово. Бывает, в кабинет какой зайдешь, за столом скелет сидит, ручка в руках окостенелых… зубы скалит. Жуть такая. Кое-где и по камерам встречаются, не надо ля-ля, что тут камеры чистят… Между нами, эти, которые там на вышках, тоже мертвые… Так что нечего от них шарахаться…
Ну пошли потихохоньку, что дрожишь? Ох, слабоват ты, парниша, смотрю, слабоват, вот на словах мы все не боимся мир переиначивать, а как до дела доходит, как на власть нашу напорешься, все, ушки прижал. Так тоже не делается, уж если решил изменить мир, так дерзай…
Я же знаю, у каждого в жизни свое предназначение… и хоть ты умри, а выполни, или получится, и жил зря, и умирал зря. Что если уж родился с крыльями, так не на кого не смотри – вспорхнул, и к солнцу, если уж с такими ушами родился, что музыку небесных сфер слышишь, так уши расправь, и слушай музыку эту, а не что тебе там родители говорят. Если… Я вот тоже, ну как знал, на роду у меня написано в каскадерах смерти в глаза смотреть, и ни в какие бухгалтерии меня не запихнешь, зря родители старались…