Страница 2 из 15
Через секунду чёрная, сверкающая иномарка сдала назад, равнодушно объехала сбитую женщину и унеслась прочь, в неторопливо идущий летний дождь.
Вдалеке, словно сквозь вату, Кира услышала заполошные женские крики, стук открывающихся любопытствующих окон старого трёхэтажного дома, топот ног, спешащих на место аварии людей – опустевшая и затихшая на время дождя улица вновь наполнялась жизнью.
И только Кира не принимала участие в людской суматохе, она безучастно стояла на месте, прижавшись спиной к кирпичной стене дома, смотрела на распластанное посреди дороги безжизненное тело; на равнодушные дождевые капли, безжалостно падающие на разметавшиеся длинные тёмные волосы и посеревшее, вдруг заострившееся, лицо женщины; на свой собственный, нелюбимый, переломанный, красный в белый горошек зонт, и на растекающуюся среди серого тумана розовую пузырящуюся лужу, с каждой секундой становившуюся все краснее и краснее. Ей стало казаться, что весь мир заволокло серой, безжизненной мутью и только в одном месте, над сбитой женщиной, краски застыли в пугающе-розовой неотвратимости…
2
Нет, не могла Кира в таком состоянии сесть за руль – её знобило, руки тряслись, глаза застилал пузырящийся серо-розовый туман, и она вернулась в квартиру Шубина. Медленно поднялась на третий этаж и в нерешительности остановилась у закрытой железной двери – что она будет делать в этой чужой – ах, простите, теперь уже своей квартире…
В сумочке требовательно зазвонил мобильный телефон, и Кире пришлось ответить.
– Кира! Ты, где? – строго спросил в трубке женский голос, и наплывающая громкая музыка заполнила родительскую выжидательную паузу. – Алиса, отойди от меня подальше и так ничего не слышно. Ты своей музыкой совсем нас оглушила! Кира?
– Да, мам, я тебя слышу, – безрадостно отозвалась Кира Чичерина, приноравливая свой охрипший вдруг голос к холодной пустоте лестничной площадки.
– Ты где? – уже тише и не так строго повторила вопрос её мама, видимо Алиса отошла довольно далеко от бабушки и не могла слышать их доверительный разговор.
Ах, как хотелось Кире повернуть время вспять (хотя бы на ничего не значащие десять минут назад): она не стояла бы бессмысленно у чужого окна, любуясь закатом, а быстренько уехала бы на дачу, где её давно ждали родители и дочери! Если бы кто-то на верху сжалился бы над ней и повернул время вспять…
Но чуда не произошло!
От жалости к себе Кира схватилась рукой за горло и закашляла, чтобы не расплакаться.
– Машина… – хрипло произнесла она в телефон и замолчала – сил на то, чтобы выдумывать оправдания не было.
– Опять сломалась, – тут же подхватила догадливая Ирина Андреевна и торжествующе крикнула кому-то в сторону. – У Киры машина сломалась! Я же говорила вам, что Кирочкиной развалюхе самое место на свалке. Вы меня никогда не слушаете! Вот теперь, дорогие мои, вам самим придётся поработать на грядках!
– Да, сломалась… – безрадостно подтвердила Кира, решив не огорчать близких своим печальным рассказом. – Мне надо задержаться в Москве ещё на пару дней…
– Хорошо, – покладисто согласилась Ирина Андреевна (по голосу она поняла, что дочь очень расстроена поломкой машины и искренне ей посочувствовала). – Не торопись, Кира, спокойно занимайся своими делами – мы с папой в отпуске и, конечно же, приглядим за девочками. И не волнуйся ты из-за всяких пустяков: поломка старой машины – это, не то событие, из-за которого стоит так расстраиваться. Только держи меня, пожалуйста, в курсе своих планов. – Услышав дочернее «спасибо», Ирина Андреевна попрощалась и опять закричала в сторону: – Виктория! Прекрати кормить собаку сдобным печеньем! Он скоро в дверь не пролезет! Дима! Отложи, пожалуйста, газету и займись, наконец, воспитанием девочек!
– Как хорошо, что вы у меня есть… – растроганно прошептала Кира, отключая мобильный телефон и убирая его в сумку.
Она достала из кармана ключи в замшевом чехольчике, открыла железную дверь квартиры и, шагнув за порог, подумала о том, что в жизни счастье и горе всегда идут рука об руку: например, сегодня ей вон какое наследство привалило, а этой женщине на дороге ужасно не повезло…
3
Квартира радостно встретила вернувшуюся хозяйку.
Солнечно вспыхивали хрустальные люстры под высокими потолками, игриво заискрились подсветкой полукруглые арки, лакированным блеском засверкали паркетные полы и антикварная мебель, отражая яркий ламповый свет. Квартире наскучило одиночество и заброшенность, и она старалась показать себя во всей красе.
Скинув мокрые туфли, Кира прошла в огромную ванную комнату и, стянув с себя брючный костюм, встала под душ.
Горячи, тугие струи нещадно хлестали замёрзшую кожу, пока та не покраснела. Вместе с водой утекали озноб и унылые мысли – Кира даже замурлыкала услышанную в машине дурацкую песенку: «Ах, какие душечки, после бани хрюшечки!». Выйдя из душа, она завернулась в махровую простыню и отправилась на поиски сухой одежды.
В спальне, на полках огромного гардероба отыскались запечатанный в целлофан мужской халат в полоску и белые махровые носки, Кира надела всё это на себя и блаженно замерла – не беда, что халат был размера на четыре больше, а носки походили на гольфы, главное в новых вещах было тепло и уютно.
Поначалу в чужой квартире Кира ежеминутно оглядывалась, ожидая услышать за спиной строгий хозяйский окрик, но постепенно её неловкость прошла – здесь недавно жил другой человек и всё, даже запахи, говорило об этом, но теперь, по закону, это её квартира. Она перебирала книги в библиотеке, поливала пожухлые цветы на подоконниках, рассматривала причудливые цветные витражи высоких двухстворчатых дверей, восхищалась картинами на стенах и привыкала, привыкала чувствовать себя хозяйкой всему этому.
Больше всех комнат Кире понравилась столовая: высокая барная стойка разделяла большую в два окна комнату на две неравные части – большую занимала столовая с двумя старинными, будто светящимися изнутри, буфетами, забитыми хрусталём и сверкающими золотом и перламутром сервизами, огромным овальным столом и мягкими стульями с высокими спинками, меньшую – небольшая кухонька янтарного дерева, оборудованная импортной техникой.
Отыскав на полках банку консервированных персиков, Кира устроилась на высоком кожаном стульчике у барной стойки и, отправив в рот кусочек персика, невольно стала вспоминать все эти суматошные сутки, так резко изменившие её спокойную, размеренную жизнь…
Вспомнила, как после вчерашнего звонка нотариуса, она не спала всю ночь – прошлое разбередило затянувшиеся раны, а утром чуть свет поехала на Таганку в маленький чистенький трёхэтажный домик с сахарной лепниной и слащаво-сливочными ангелочками над окнами; как удивилась сочетанию роскоши и деловой современности: видеокамерам над зеркалами в золоченых рамах, широкоплечим охранникам, сидящих на изогнутых «венских» стульях, экзотическим цветам в причудливых напольных вазонах, длинноногим красавицам со скучающими лицами в обрамлении картин, ковров и сверкающих лакированных поверхностей – она и не предполагала, что простая нотариальная контора может выглядеть так парадно и респектабельно.
Вспомнила кабинет хозяина юридической фирмы с высокими до потолка книжными шкафами, с массивным «рабочим» столом на бронзовых львиных лапах; как строго со старинных портретов, развешанных по стенам кабинета, смотрели на неё родовитые предки Юшкиных во фраках и мундирах с многочисленными регалиями – напыщенные, породистые и сероглазые, как и их потомок, неспешно поднявшийся из-за письменного стола ей навстречу.
Вспомнила, как, впервые увидев Дмитрия Викторовича Юшкина – высокого, плотного, седоволосого мужчину в дорогом тёмном костюме, замерла на полдороги к предложенному креслу. Замерла, потому что не была готова к тому, что глазами незнакомого мужчины смотрел на неё из прошлого Павел Шубин.
Наткнувшись на этот знакомый, но холодный, стальной взгляд, как на выставленный вперёд клинок, Кира испугалась следующего шага и остановилась посреди кабинета – некстати нахлынули печальные воспоминания, и возникло ощущение, что остриё клинка непременно вонзиться в сердце, и сердце её не выдержит нового предательского удара, разобьётся на тысячи осколков, и во второй раз она уже не справится, не соберёт, не склеит осколки воедино, не залечит истекающее кровью сердце и ей придётся жить дальше с разбитым сердцем, а это так трудно и так больно…